Спасибо

«Что бы ни было, скажу тебе одно — спасибо. Наш ребёнок такой же красивый»

Громкий звон о кафельный пол заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза, через силу втягивая воздух в лёгкие. Светлый потолок гостиной слегка кружится над головой, и мне приходится медленно сесть. Трясу головой, прогоняя сонливость. Даже не могу вспомнить, как и когда мы с Тиной вчера добрались до дивана, но обнаруживаю себя заботливо укутанным в плед. Она даже успела натянуть носки на мои выглядывающие из-под покрывала ноги. Слышу, как её пятки шлёпают по кафелю, и расплываюсь в улыбке. Рассудок услужливо воскрешает в памяти события вчерашнего вечера. Прикрываю глаза, чтобы в полной мере насладиться отголосками удовольствия, и уже спустя пару мгновений тёплые пальцы запутываются у меня в волосах. По-прежнему жмурюсь, вдыхая запах своей женщины, утыкаюсь лбом в её подрагивающий от тихого смеха живот. Тина удовлетворённо хихикает и гладит меня по голове нежно, по-родному, запуская мурашки по моей коже. Целую её в пупок, скрытый под футболкой, и лишь затем хмурюсь от внезапного осознания. Открываю глаза, вглядываюсь в девочкин прикид. Зачем она оделась? Тина смущённо улыбается, пока мои горящие любовью зрачки проходятся по её телу снизу вверх. Она наклоняет голову, встречаясь с моим взглядом, ступает ещё ближе. Пахнет бесподобным желанием, и я так хочу продлить это наше молчаливое блаженство ещё немного. — Доброе утро, — полушёпотом пробирается под мою кожу и смеётся, когда я выпутываю руки из пледа и без прелюдий опускаю ладони на Тинины ягодицы. Сминаю плоть, притягивая хозяйку ещё сильнее. Она мурлычет от удовольствия и закусывает губу. Наверняка тоже крутит в мыслях минувшую ночь, краснеет, поглядывает на меня исподлобья. — Было бы добрее, если бы одна девочка проснулась в моих руках, а не убежала куда-то вот в этом, — подтягиваю края большой футболки наверх и оставляю поцелуй на оголившейся коже. Тина хохочет и силится спастись от моих вездесущих губ, но никак не может выпутаться из хвата. Мажу прикосновениями по боку, поднимаюсь к рёбрам с явными намерениями продолжить путь вверх, но Тина обхватывает моё лицо ладонями и отстраняется. — У нас гости, — шепчет сквозь смех, гладит подушечками пальцев мои щёки, пока я с разочарованным стоном оставляю в покое её тёплую кожу. Снимает со спинки дивана пушистый халат и протягивает мне, снова закусив губу. — Это твоё гостеприимство меня убивает, — с ворчанием накидываю его на себя, и Тина покрепче завязывает пояс на моей талии несколькими узлами. Поднимается на носочки, тянется мимолетным поцелуем к моему подбородку, а после уносится на кухню. Провожаю взглядом покачивающиеся бёдра, а затем замечаю на полу у камина наше недопитое вино. Температура тела мгновенно ползёт вверх, затягивая узел в паху. Несвоевременно. Замираю на входе в столовую, столкнувшись взглядом с сонным Орловым. Палач наклоняет голову и с интересом разглядывает мой помятый вид, пока я пытаюсь отыскать в голове хотя бы одну причину для его визита к нам в такую рань. Прислоняюсь к стене, почесываю затылок, а Паша продолжает ухмыляться мне в лицо с таким видом, будто знает какой-то секрет. Словно видит меня всего насквозь. Ёжусь. Едва обмениваюсь с ним незначительными приветствиями, пока Тина заваривает мне кофе. Посматривает на Орлова мимолётом, неуверенно. Кусает нижнюю губу и стучит пальцами о столешницу так громко и нервно, что мы с Палачом невольно переглядываемся. И, чёрт возьми, в отличие от меня он совершенно не выглядит удивлённым. Снова ощущаю себя выпавшим из контекста, унесённым в открытое море вопросов без ответов. Паша с причмокиванием отпивает свой зелёный чай, и я понимаю, что до этого момента он даже не прикасался к кружке. Препарировал меня своими внимательными зрачками снова и снова, пока кухню медленно наполнял запах свежесваренного кофе. Орлов позволяет себе сделать первый глоток лишь когда дымящаяся чашка оказывается у меня в руках. И смотрит пронзительно и цепко. Так, как умеет только он. Бросаю растерянный взгляд на Тину и получаю такой же в ответ. Не могу понять, что так тревожит её, и принимаюсь разбирать на части все события вчерашнего дня в поисках причины. Наши общие слёзы в коридоре. Её дрожащие вечерние объятия. Рамка в руках… Моргаю, почувствовав, как по спине прокатывается импульс. Грудную клетку сдавливает от нехорошего предчувствия. Ощущаю себя абсолютно беспомощным, потому что даже не знаю, имею ли право спросить у неё о чём-то. Могу ли хотя бы завести разговор о том, почему вчера обнаружил плачущую Тину, сжимавшую в пальцах их свадебную фотографию. Словно ощутив моё растущее напряжение девочка проводит ладонью мне по позвоночнику, нащупывая все чувствительные точки. Снова и снова гладит спину, растирает мою молчаливую тревогу под пристальным вниманием Паши. Опять оказываюсь вовлечённым в их бессловесный диалог и раздражённо закусываю щёку изнутри. — Съездим в одно место? Ненадолго, — неуверенно протягивает Тина, вычерчивая новый иероглиф на моих позвонках. Её голос подрагивает, срываясь в полутона, пуще прежнего раскручивает во мне напряжение. — Что за место? — звучу без особой надежды на конкретный ответ, и девочка ожидаемо затихает за моей спиной. Мне не требуется поворачиваться, чтобы подтвердить для себя её нервозность. Орлов в очередной раз бросает через моё плечо предупредительный взгляд на Тину. Она выдыхает мне в затылок, останавливает движение рук по позвоночнику. — Секрет, — бросает едва слышно и отстраняется. Слышу её отдаляющиеся шаги и упираюсь зрачками в чашку с кофе. Не могу выдерживать взгляд Палача, когда в нём отражается весь невысказанный мне монолог. — На твоём месте я бы не задерживался, — задумчиво изрекает он, и я покрепче обхватываю пальцами кружку. Он произносит это так, словно хотя бы отчасти понимает, каково это — быть на моём месте. Бессильное раздражение уже запускает стук по моим вискам. Сюрпризы от Тины настолько редко бывают приятными, что я предпочёл бы отказаться от них вовсе. Нервное напряжение пульсирует в моей голове, подбрасывая в мысли всё новые и новые неутешительные сценарии нашего с Тиной грядущего отъезда. Устаю гадать о том, чем вызвано её растерянное настроение, но не могу перестать об этом думать. Выработанная за годы рядом с ней привычка готовиться к худшему из возможных исходов заставляет меня скрипеть зубами. Чёрт возьми. Стоит мне лишь привыкнуть к нашему тихому счастью, как оно тонет в тревоге и недосказанности. Должен же этому прийти конец? Машинально застываю у двери в детскую и зачем-то опускаю ручку. Зачем-то осторожно просачиваюсь в комнату. Прислушиваюсь к размеренному дыханию нашей дочки. Наблюдаю, как она хмурится во сне и сжимает свои крошечные кулачки, и на выдохе склоняюсь над колыбелькой. Тихое посапывание медленно разглаживает углы на поверхности моего самообладания, и я прикладываюсь щекой к бортику кроватки. Втягиваю в лёгкие любимый молочный запах, прикрываю глаза, чтобы успокоить бурю внутри. Как и всегда, неосознанно и мгновенно, Рада выталкивает из моего пространства любые нервные шорохи, заполняя меня всего одной только безусловной любовью. И стоит мне прикоснуться к этому берегу спокойствия, как вся утренняя тревога рассеивается дымкой. Звучит где-то на обочине сознания и теряет всю свою значимость. Капитулирует под звуками спокойного дыхания нашей девочки, и они лечат меня. Возвращают ясность. Тина взволнованно замирает посреди прихожей, когда замечает абсолютное принятие на моём лице. Смотрит, как я медленно спускаюсь к ней по лестнице, мучает свою губу. Краем взгляда я обнаруживаю рядом с нами ту самую стеклянную рамку и поворачиваюсь. Провожу зрачками по краям, захватываю пальцами холодное стекло. Поднимаю их фотографию под аккомпанемент Тининой растерянности и устанавливаю на столике перед нами. Девочка, кажется, перестаёт дышать, наблюдает за моими действиями с застывшим в глазах страхом. Тянется рукой к моей, вздрагивает, когда уже привычно бьёт током мою ладонь. Я сплетаю наши пальцы, и Тина сглатывает. Сжимает меня крепче и держит в своей руке отчаянно, испуганно, не отпускает ни на секунду. С удивлением замечаю ожидающую нас машину. Тинин водитель приветствует меня коротким кивком и придерживает дверь, пока мы, растерянные и дрожащие, приклеиваемся спинами к сиденьям. Я снова закусываю щеку изнутри, пока Тина жуёт губы. Скольжу взглядом по её раскрасневшимся щекам, пока она смотрит куда угодно, но не на меня. Наконец, вздыхает и поворачивается, демонстрируя мне все оттенки своей тревоги. — Мне нужно будет завязать тебе глаза, — шепчет и прячет зрачки в наших переплетённых пальцах. Чувствую, как по моему лбу ползёт растерянность, но не могу позволить себе лишних вопросов. Я слишком хорошо её знаю. — Завязывай, — тихо разрешаю и самостоятельно жмурюсь. Решаю без слов и сопротивления принять всё, что она готовится мне сказать и показать. Девочка мягко поглаживает пальцами мою скулу, затягивает крепкий узел на затылке. Упирается лбом мне в солнечное сплетение и затихает там, снова переплетая наши руки. Даже сквозь одежду я чувствую, как бешено колотится её сердце, сглатываю собственное беспокойство и лишь покрепче прижимаю Тину к себе. Вспоминаю недавние слова отца и мысленно обещаю и себе, и ему, что не перестану за нас бороться, что бы там ни было. Машина останавливается, шурша шинами, и Тинин водитель моментально хлопает дверью, оставляя нас одних. Тремор сжавшейся в моих руках девочки нарастает в геометрической прогрессии, и мы проводим мучительные минуты, сглатывая обоюдное напряжение. Наконец, похолодевшие от нервов пальчики касаются моей шеи и пробираются выше. Ощущаю дрожь в каждой клеточке её тела и задерживаю дыхание, когда повязка стремительно исчезает с моего лица. Вижу перед собой лишь её, бледную, красивую, испуганно наблюдающую за каждым изменением в моих глазах. Тянусь губами, и Тина неуверенно отвечает на мой поцелуй. Вздрагивает так, словно сомневается в его легитимности, не даёт моему языку пространства для манёвра и лишь дрожит у меня в объятиях. — Я так люблю тебя, — выдыхает мне в рот и отстраняется, чтобы встретиться зрачками. Стискивает пальцами мою шею, бледнеет ещё больше, пока я с усилием воли отрываюсь от любимого лица. Там, за её спиной и тёмными стёклами автомобиля, в воздухе весело разлетаются лепестки цветов. Совсем юная невеста заливается смехом на руках у жениха, и эти звуки заставляют меня вздрогнуть. Губы сами собой размыкаются в попытке вытолкнуть на поверхность хоть один из тысячи моих вопросов, но я перевожу взгляд на Тину, и все они теряются за границами моего рассудка. Снова вижу лишь её. А она всхлипывает и целует меня отчаянно-пронзительно. Одними касаниями рассказывает мне обо всех сгустившихся над её головой страхах, и я собираю их с неё мучительно медленно, осторожно, пытаясь не навредить этому хрупкому хрустальному откровению в своих ладонях. Наши головы кружатся в вихре заполонивших воздух эмоций, пока мы слой за слоем снимаем друг с друга всё нервное напряжение. Причины её поведения вдруг становятся кристальны, понятны и совершенно осязаемы. Все разрозненные частички пазла собираются в общую картинку и запечатываются одним-единственным её тихим словом, которое собрало в себе вчера, оказывается, весь смысл моего мира, когда я едва обратил на него внимание. — Ты его получила? — шепчу в висок, разнося мурашки по Тининому телу. Она крепче обхватывает меня за шею, трётся щекой о мою и замирает под прозвучавшим вопросом. — Что? — Наше благословение, — отзываюсь на её растерянность. Девочка поворачивается, чтобы внимательно вглядеться в мои зрачки, и беззвучно плачет под моим понимающим взглядом. Я не пытаюсь успокоить. Просто держу её в своих руках так крепко, словно от этого зависят наши жизни. Откуда-то не сомневаюсь, что так оно и есть. Ей не хватает сил, чтобы звучать мне в ответ. Осторожный кивок, сопровождённый слезами, пробирается мириадами электрических разрядов по моему нутру, без труда проскальзывая в каждый уголок души. Вдруг ощущаю нас совершенно обнажёнными и настолько правильными, что грудь давит болью и долгожданным освобождением. Тина тянется пальцами к моей щеке и проводит по коже, растирая жидкость. Лишь спустя долгие секунды осознаю, что плачу вместе с ней. Кажется, впервые с тех пор, как когда-то обнаружил себя живым в её руках. Она касается повлажневшими подушечками пальцев своих губ и жмурится, выталкивая из глаз новые солёные дорожки. Осушаю их рваными поцелуями так долго, что кажется, будто мы с ней остались в этом моменте бесконечности навсегда. И я готов проживать его вновь и вновь до самого нашего финала, потому что вдруг догадываюсь, что это благословение пришло ко мне вчера, возможно, одновременно с Тиной. Отзвуками слёз в голосе моего отца со мной говорил он. Наш с ней ангел-хранитель. Тина шмыгает носом и снова проводит пальцами по моим щекам, собирая последние следы нашего немого откровения. Я по инерции проделываю то же с ней и не могу сдержать улыбки. Девочка мгновенно тянется уголками губ вверх и с облегчением выдыхает, когда, как и я, понимает, что мы достигли освобождения и не оставили друг в друге ничего, кроме истины. — Пойдём сделаем это? — хрипло спрашивает, когда последние отголоски слёз выветриваются из воздуха над нами. Продолжает освещать меня мягкой улыбкой и гладит по затылку с той самой особой трепетной нежностью, которая всегда будет возвращать меня к жизни. — Уверена, что хочешь? — уточняю, хотя до первых звуков своего вопроса обнаруживаю в её искрящихся глазах все ответы. За её спиной добрая сотня счастливых зевак, для которых наше появление у загса не может остаться незамеченным. Но нам уже нет до этого дела. Тина кивает с улыбкой и сглатывает комок в горле. — Ты — вся моя жизнь, помнишь? Вновь прислоняется губами, застывая поцелуем на моей переносице. Наполняет лёгкие нашей перемешанной любовью и путается пальцами в волосах. Затем сама отстраняется и сжимает ладошкой ручку двери, хранящую последние секунды нашего нежного уединения. Бросает на меня полный уверенности и безграничной преданности взгляд и открывает нас наполненному летним светом миру. Мы смотрим друг на друга протяжно, в неисчислимый раз обмениваясь признаниями в любви и самыми сокровенными обещаниями. Тёплый воздух обнимает наши подпухшие, но совершенно счастливые лица, пока мы вновь переплетаем руки. Души. И наши пути, наконец, становятся одним. Я поднимаю голову к безмятежному голубому небу, такому же глубинно-красивому, как мои любимые глаза, и шепчу короткое безграничное «спасибо». И я знаю, что он меня слышит.