Туда, обратно и вперёд

НИКОГДА. Никогда, балрог вам хлыстом своим за шею, никогда я больше не буду пить. Даже самогон. Да, даже гномий. И тем паче к вину не притронусь больше ни в жизть. Знаете, вчера мне казалось, что идея попить и попеть в обществе прекрасных эльфиек прекрасна во всех отношениях. Впрочем, она таковой и оказалась… прям, как фрекен Бок. Да, да, с такими же габаритами и носиком, «который хорош в любую погоду». Настолько хорош, что у меня даже таракашки спились, а червячки теперь матерятся не хуже сапожников. Кряхтя, с трудом переставляя одеревеневшие конечности, села, скинув с живота чью-то руку. Огляделась. Слов не было. Цензурных. Только мат. На всех языках Арды, Земли, вселенной Гарри Поттера… Наружу, однако, вырвалось лишь одинокое: — Вашу ж мамочку… Что ж такое было-то? Картина действительно заслуживала самого пристального внимания всех художников во всех известных мне мирах. Одиннадцать дивных тушек, разбросанных по всему уступу с завидной разнообразностью, причем все они весьма мелодично похрапывают, чем заставляют усомниться в правдивости того, что эльфы никогда не спят, а только дремлют и тем паче никогда не храпят. Мдя-а… Будить не буду: самой проблем хвата… (Ой, как голова трещит! Что вчера было-то? Вроде пили, пели, все норм было… Ну, да, частушки были. И танцы тоже… Но нас же никто не заметил, правда? Или заметил? А, хрен его разберет!) И да, теперь вспоминаем, как провели мы таки эту ночку (блин, опять в голову не то лезет!) Вспоминаем, вспоминаем… И-и-и! Вспомнила! Е! Точнее, большой и жирный «ой». Бедные ривендельцы… … — Переживет! — хмыкнула Лир и выдернула из бутылки пробку. — Запевай! Дивные тут же одобрительно зашумели, подставляя под тоненькую рубиновую струйку бокалы. Смотря на этот беспредел, я решила, что пить самогон пятилетней выдержки в обществе утончённых (на этом месте червячки, что-то жующие, массово поперхнулись, и таракашкам пришлось работать реаниматорами, спешно выстраивая больницу), правда, слегка и ушастеньких, леди, не слишком правильно. Руководствуясь такими соображениями, я подхватила со скатерти, расстеленной на земле, бокал и, буркнув что-то вроде «Не до краев только, не до краев!», подставила его под струю. Меня, естественно, никто не услышал. Мдя… Ожидаемо, в общем. Когда бокальчики вместо льдистого хрусталя стали отливать цветом, больше напоминающим чью-то кровушку, а тосты, тем больше сверкавшие разнообразием и искрометностью, чем темнее становилось вокруг нашего кружка, освещенного небольшими фонариками, стоявшими по углам и центру скатерти-самобранки, окончательно истощились, наши посиделки стали больше напоминать попойку. А на всякой попойке — вне зависимости от того, кто пьет и что пьют, — я почему-то просто обязана спеть. Этот вечер не стал исключением. И не смотрите вы так! Я, может, спою! Потом… Когда-нибудь… А пока у меня в лабиринтах моих ушлых мыслишек заблудилась одна весьма интересная особа… Я, как истинная лэмди, помогу даме в беде и подсоблю тем, что услужливо протяну ладошку, давая выкарабкаться на волю. — Лир, знаешь, что? Вы вот меня тут петь уговариваете, но ведь по идее, петь должна-то ты. — Почему? — вытаращила свои прекрасные глазки вышеупомянутая особь вида эльдар, подвида нолдор. — Ну-у… «Лир» же, вроде, если меня таракашки не подводят, на какой-то из ваших тарабарщин значит «петь»? — Эльфийский — красивый язык, а не какая-то там «тарабарщина», — оскорбилась дивная и нехотя пробурчала: — Но насчет перевода ты права. — Отлично! Значит, пой! — загалдели все, уже давно прислушивающиеся к нашим дискуссиям. — Но я не могу! Нет ни голоса, ни слуха! — Агась! — ехидно ответила моя скептичность и напела:  — Ах, какая невезуха! Абсолютно нету слуха. А кому какое дело, А мне бы дали, А я бы спела. Ах, какая невезуха! Нет ни голоса, ни слуха. Не знаю нотных алгоритмов, Но, говорят, есть чувство ритма-а! — (Упс… Что-то я разошлась… Не хотела же петь!..) — Хмм, простите… Прошу меня извинить… В общем, пардон. Больше петь не буду! — Ну почему же, — гаденько так улыбнулась Надька. (Предательница!) — Ты отлично поешь! Давай ещё! — Ла-адно! — с тяжелым сердцем и воющими от безвыходности таракашками согласилась я. — Слушайте, и да усохнут ваши уши! — выдав это весьма многообещающее пожелание, я взвыла — назвать пением ЭТО я не рискну: — Болит душа… и хочется арбуза… Но виски, впрочем, тоже подойдёт… Меня сегодня посетила муза, А может… шиза… кто их разберёт? — Может, что повеселее? Мы тут как бы не на похоронах, — заметила Ро (это не та «тетя Ро», которая Поттериану написала! Это та Ро, которая сейчас трясет головой в попытках освободиться от звона в ушах. (А я же говорила, что это плохо кончится…) Что? Не говорила? Ну, значит, сейчас и говорю!) — Конечно! Ты права, так все чувство радости куда-то исчезает! — участливо покивала я, внутренне потирая лапки, и запела припев одной весьма известной песенки, только на свой лад: — И заносят меня, и заносят меня В цветную поющую хре-ень, Три белых совы, уй, два желтых чижа Слоненок, ежок и олень! — Ты поешь какую-то чепуху! — воскликнула Гваэхос, тряся волосами. — Что это вообще такое? — Это — песня! Сами попросили. К тому же, если бы я сейчас несла бы пургу — да, да, на ручках, в подвенечном платье, и не смотрите вы на меня так! — то у вас бы уши свернулись бы, потому как гномы в фонтане и сложная психика вашего Владыки не располагают к мышлению, особенно когда надо отловить несколько зарвавшихся дивных! Бедный Линдир! — Предлагаю выпить, — разорвал тишину голос Ро, — иначе дело дальше не пойдёт. Все одобрительно зашумели, в энный раз подставляя бокалы. Действительно, раз согласились на это, так надо праздновать с размахом! — … — А я однажды на орлах така… мака… ката… каталась! Вот! Вспомнила! Тут и гнездышко их есть! Пойдём, покормим орлят? — … — Надо полива-ать кр-рыжовник! Я та-ак давно этого не делала! Где кр-рыжовник? О, вот он! Пей, кр-рыжовничек, пей! — … — А пойдём в Валинор! Там орлы еще милее, да? Ой, кр-рыжовничек! Как хор-рошо-то! Смотри, веточка отломилась! — … — Жалко тут снега нет! И проруби! И вообще не зима! Я бы нырнула! — В прорубь? Ой, а там кр-рыжовник есть? Нет? Тогда я туда не хочу. Буду здесь жить и кр-рыжовник каждое утро поливать! Тра-ля-ля, тра-ля-ля, мы везем с собой эльфб! Гномика, адана!.. У меня заело! — Ну и пусть! Я в прорубь хочу! И вообще, в Россию! — За-ачем? Ой, смешно-то как! — Только в России можно выйти ночью в двадцатипятиградусный мороз на улицу в одной ночнушке, сидеть до утра на крылечке, пытаясь разморозить замерзшую водку, а потом устроить посиделки на пять дней, оставаясь трезвыми! — Как у нас? — Агась! Тра-ля-ля… — Не! Не так надо! Смотри! Хмм… Итак, Канцлер Ги, Ли, или как там его, не помню, «Романс Моринготто»! Скажи мне, гордый человек, где город Гондолин? Нет-нет, про пытки и побег потом поговорим! (когда Дагор Дагорат наступит, хи) Иную жизнь оставил я и дал обет идти, (кому и куда, интересно?) Идти в далёкие края (да уж) и спрашивать пути: А не Гондолин ли это, а не Гондолин ли это? А не Гондолин ли это? Нет, не Гондолин! (так вот, как Мелькор в Ангбад забрел: с Гондолином перепутал! Бедненький: совсем слепым стал на старости лет…) Хочу иметь я этот мир, весь от земли до звезд: (лапы убери! Юрий Долгорукий недоделанный!) Улыбку Варды я сотру, разрушу звездный мост! (посмотрела бы я, как у него это получится…) Я как-то в Форменос вошел — и Финвэ умертвил, И руки нафиг все пожег о дивный Сильмарилл! (получи, фашист, гранату!) А не Сильмарилл ли это, а не Сильмарилл ли это? А не Сильмарилл ли это? Горячий, зараза, значит — Сильмарилл! Я мог бы много рассказать о гибельных местах, Где только страх меня спасал — презренных нолдор страх! Им не найти ночлег и кров, огня не раздобыть, Страшней меня им нет врагов, им некого спросить: (почему же, некого? Вон, в Альквалондэ же спрашивали…) А не Гондолин ли это, а не Сильмарилл ли это? А не Лучиэнь ли это? Ой, не, не Лучиэнь! Но, как мне не любить весь мир, весь от земли до звезд? Ведь темный эльф мне даст ответ на вечный мой вопрос, С улыбкой гнусной скажет мне предатель Маэглин: «Разуй глаза — перед тобой — твой дивный Гондолин!» А не Гондолин ли это, а не Гондолин ли это? А не Гондолин ли это: опа — Гондолин! Иди же, глупый человек, в свой «тайный» Гондолин, Где ночью двери отопрет предатель нам один, И знаешь, что произойдет? (ну, дайте рифму, блин!) (хрен тебе! Сам не придумаешь — никто не придумает) Короче, скоро в прах падет твой дивный Гондолин! А не Гондолин ли это, а не Гондолин ли это? А не Гондолин ли это: в прошлом — Гондолин! А ныне чё по развалинам ходить? — Ой, какая песенка! Надо будет муженьку рассказать! Ой, смотри, звездочка! — … — Кр-рыжо-овничек! Я должна полить кр-рыжо-овничек! — Не-е! В Валиноре лучше! Давайте туда! — Ой, земля кружится! Ой, падаю! Ой, как смешно! Хр-ро-о-п-ы-ыщ-щ… — Что она делает? Ой, ой, кружится! Ой, точечка! И ещё! И ещё! Ка-ак прикольно! Давайте их ловить! — … — Ой, спа-ать! Кр-рыжовничек полить надо не забыть! О-оа-ау-у-у-у-у! Фу! … Вот же ж… Ладно, ладно, меня здесь не было… Я никого не видела… Да я вообще всю ночь в домике спала! Та-а-а-ак, развернуться… Отойти подальше… Ау! Что ж я такая кривоногая-то? Ой, кажется, я на кого-то налетела… На кого-то большого… Даже очень большого, я бы сказала… Упс… Ну, хмм, раз уж влипла я в это, звиняюсь, дерьмо, то теперь разгребать же мне, так? Только бы не съел: я еще моргульский кинжальчик не изучила до конца… Ну, да ладно, вперед! Будем знакомы, я — чокнутая! Надеюсь, меня не съедят… — Эмм, привет, орлик, как поживаете?