***
Июнь заканчивался. Недоверие Лидии к шатену всë ещë не спешило таять, но уже покрылось множеством трещин. Парень казался ей странным. Непривычно уверенным в себе и своих силах, стремящийся к светлому будущему. Он горел какой-то внутренней верой и заражал ею других, разжигая заново давно потухший огонь в сердце. Чеснок не боялся притягивать всеобщее внимание, и будто не замечал того, как влияет на них. За ним хотелось идти, наплевав на здравый смысл и вопреки логике. Лидия знала его не так долго, но уже хотела быть рядом — и она уверена, Глэм чувствовал тоже самое — но это чувство, так неожиданно захватившее её, раздражало. Своей искренностью, своей болезненной обнажëнностью. Всë окончательно проясняется лишь после того, когда она спрашивает об этом бродягу напрямую… — Зачем ты всë это делаешь? — Чес даже не вздрагивает, когда слышит этот вопрос от неë. — Какая тебе от этого выгода? Парень слегка оборачивается к ней, не отвечает, вместо этого делая глубокую затяжку и наполняя лёгкие дымом. Но она терпеливо ждëт, потому что это знание для неë жизненно необходимо — ради этого она даже готова потерпеть запах табака. — Да никакой. — Выдыхает он, привычно растягивая слова. — А делаю это потому, что нравитесь вы мне. Я, можно сказать, даже дорожу вами. Лидия вздрагивает, округляя глаза. Ей сложно поверить в то, что вот это всë — по такой смехотворно-простой причине. А слышать, что она может быть кому-то, кроме Себастьяна, дорога… — Но мы знакомы не так долго… — Лепечет она, на что Чеснок разворачивается к ней лицом полностью. Делает к ней шаг, вставая тем самым едва ли не впритык, и, заглядывая ей в глаза, говорит с непривычной серьёзностью и без всяких непонятных приукрашиваний: — И что с того? Мне в жизни не было так хорошо, как с вами. И Вы стали мне почти как семья. Так понятнее? Девушка молчит, загипнотизировано смотря в серые глаза и не зная, как реагировать на такого Чеса и его слова. В душе она понимала его. Ведь чувствовала тоже самое: ощущала себя здесь как дома, в семье, и радовалась как никогда в жизни, но стоило вернуться домой — по-настоящему — начинала злиться, так как показывать эмоции слишком большая роскошь. Семья — бесценный клад, которого у неë не было до появления на свет Себастьяна. Но даже тогда отец отобрал его у неë, приказав обращаться с братом как с мусором. И даже нарушив запрет, она с трудом смогла смириться с мыслью, что теперь у неë был тот, за кого она в ответе. Семья была за гранью еë понимания, но Лидия хотела её. Хотела вопреки логике и всем поступкам, доводам и убеждениям. Хотела и всё. Она хотела быть рядом с Себастьяном. И если уж тонуть, то вместе, держась за руки, вслед за несбыточными мечтами. Девушка сглатывает, и Чес слегка отступает. — Расслабься и лови кайф, Лид. — Сказал он, и блондинка дëрнулась от звучания собственного имени, — и давай уже вернëмся, Глэм переживает. Парень расплывается в привычной тупой улыбке и, обняв еë одной рукой за плечо, ведëт обратно в дом. Смеётся, когда получает за это хороший тычок под рëбра и ворчание. А Лидия… Думает, что после стольких знакомств, особенно с высокомерными людьми — она просто забыла, что бывают и другие люди, которые могут помогать не из-за выгоды, а просто потому что хотят. Потом, с еë инициативы, ночные прогулки пришлось сократить до двух, иногда трëх, раз в неделю. Потому что сколько бы живы и счастливы они не были, ресурсов организма это не восполняло: волосы от недосыпа и постоянного стресса начинают осыпаться у обоих, создавая уродливые узоры на стенах ванной, а круги под глазами становятся настолько большими, что, со слов Чеса, в них можно спокойно прятать картошку или трупы. Так что весь оставшийся июнь и начало июля они тратят на то, чтобы прийти в относительный порядок и немного усыпить бдительность отца — необычайно счастливый Глэм сам того не осознавая привлекал к себе много внимания. В таком темпе и проходит время. Секунды перетекают в часы, а часы — в дни, и недели минуют, как будто время ускорили или стëрли ластиком. Макет постепенно пополняется всë новыми и новыми деталями, но теперь в него свою лепту вносит ещë и Чес, таская им всякий мусор. Себастьян постепенно исчезает, его сменяет Глэм — и это уже не тот забитый подросток, что Лидия знала раньше. Это живая искра, что начинает гореть ярче, стоит ему только взять в руки гитару. Потом брат с шатеном впервые играют на публику. Поначалу на них никто не смотрел, что было для них лишь плюсом: комбоусилителю, для того чтобы работать, требовалось электричество, а где можно найти на улице розетку? Поэтому сначала подросткам пришлось устроить ритуальные танцы вокруг фонаря, чтобы затем, чудом не схлопотав удар током, наконец, начать играть. Ночных зрителей было не так много, денег — ещë меньше. Но главной целью вообще-то последние и не были, хотя изначально всë это и планировалось ради них. Конечно же, парням хотелось выложиться на полную, снести всем башни, выкрутив звук на всю и заполнить ночную тишину оглушающим роком, но… Лидия не позволяет им этого. Она даже не надеялась, что еë сразу выслушают и сделают, как она просит — потому что дома так всегда было — но мальчишки внезапно прислушались. Так что пришлось им играть что-то более, насколько это возможно, спокойное. И еë прогнозы оказываются верны: постепенно вокруг играющих собирается небольшое количество человек, а с жилых домов рядом никто не высовывался из окон и не кричал на них — как иногда это происходило, когда они играли в трейлере. Когда вокруг собирается ещë чуть больше народу Глэм с Чесом начинают играть чуть активнее, показывая наработанные навыки и пытаясь удивить слушателей хоть как-то. Но одного звука двух гитар было явно недостаточно. Так что Чес, к удивлению не только двух блондинов, но и всех вокруг, внезапно запел, запрокинув голову. Последнее действие было необязательно, так как вокальными способностями он не обладал, а это лишь сделало его голос ещë более хриплым, из-за чего дикое «Ла-ла-ла-ла», и без того напоминающее ор кота во время марта, сильно рассмешило всех. Даже Лидии пришлось неловко прикрыть рот рукой, потому что смеяться с того, как твой друг старательно надрывает связки — некультурно. Чеснок подмигивает ей, тупо лыбясь и, словно издеваясь, начинает петь громче. Заканчивают парни свой мини-концерт совершенно неожиданно: на песне Paranoid к ним внезапно подъезжает страшный мужчина на мотоцикле и, послушав пару секунд, протягивает каждому по сто долларов, а затем с шумом скрывается во мраке ночи. У шатена было счастья полные штаны, а Глэм лишь с привычной улыбкой переводил взгляд с купюры на сестру и обратно. Девушка кивает на его немой вопрос. — Держи, — протягивает брат деньги другу, когда тот заканчивает радоваться и благодарить немногих слушателей. Чес замирает, с непониманием прожигая купюры взглядом — Ты чë? Они ваши. — Нам некуда их тратить… А ты сможешь найти им лучшее применение. — Лидия молчаливо кивает на слова блондина. Парень мнëтся, а затем предлагает поступить как с гитарой и просто отложить сумму на неопределённый срок. Брат с сестрой могут лишь пожать плечами, но в мыслях единогласно приходят к тому, что деньги они оставят у него навсегда. Чтобы хоть так отблагодарить друга за его щедрость.***
В середине июля Чес обещает представить их — точнее сказать, Глэма — каким-то своим знакомым, с которыми хочет создать группу. Блондин недолго думая согласился, хотя потом немного жалел, что принял решение так быстро. Басист и барабанщик смотрят на него скептически и даже как-то разочарованно. Но пока Чес активно задвигает им о том, что это они просто ещë не видели его, когда он играет, Лидия внезапно толкает в бок и велит доставать инструмент. Полный решимости доказать, что здесь он действительно хоть на что-то способен, парень мгновенно следует еë приказу. Блондинка прослеживает взглядом шнуры от гитары хозяев места и, подхватив провод, спешит в том же направлении. На неë даже не обращают внимания. Пока она возится с гнëздами, брат занимает позицию и поднимает руку вверх, зажимая лады. А когда она подключает гитару к комбику и даëт ему знак рукой, резко бьёт по струнам, начиная яростно играть первые аккорды, и стараясь совершать как можно меньше ошибок. Спорившие до этого момента тут же затыкаются, прожигая его охреневшими взглядами, но затем Чес довольно хохочет и достаёт свою гитару, так же передавая ей шнур, и в следующую секунду присоединяется к игре, качая головой. Басист и барабанщик так же потихоньку вливаются в их ритм и довольно кивают друг другу. Идею группы поддерживают, и, ударив по рукам, подростки расходятся, договариваясь о встрече и репетиции на следующей неделе.***
В августе четырнадцатого группа решает дать свой первый официальный концерт на металлобазе. И сейчас уже знакомая нам троица прожигала взглядом афишу, где большими красными буквами красовалось название группы и под ними четыре корявых — рисовать пришлось самим, а за неимением времени шедевры вырисовывать блондинам не дали — человечка с инструментами. Лидии было немного грустно из-за того, что она не могла играть вместе со всеми на сцене, но она прекрасно понимала, что еë уровень был намного ниже по сравнению с остальными. Нет, результаты у неë, конечно, были, но их всë равно было недостаточно. Видимо, струнные инструменты ей противопоказаны. — У нас проблема. — Внезапно произносит Глэм и девушка переводит на него удивлённый взгляд, выныривая из невесёлых дум. На еë немой вопрос блондин лишь стучит костяшками пальцев по афише. А точнее, по строчке внизу листа, которую она сначала даже и не заметила. — В пять часов? — Глухо читает она вслух. — А попозже никак нельзя было? — Нас никто не знает, поэтому мы должны выступать первыми. — Тут же отозвался Чес. — Но как мы… Мы не сможем… Тёмноволосый лишь пожал плечами. — Можно кое-что попробовать… — Вдруг неловко произнёс Себастьян, смотря на девушку. Брат с сестрой синхронно вздрогнули, издав забавный звук, и, в образовавшейся тишине, переглянулись, как делали это всегда, когда что-то обдумывали, словно читая мысли друг друга — Чес пока точно не понимал, как это работает, но со стороны выглядело интересно. Глаза Лидии внезапно округляются, а сама она приоткрывает рот, мотая головой и выдавая хриплое: — Он тебе не поверит. Глэм кивнул, закусывая нижнюю губу. — Но поверит тебе. Блондинка еле заметно задрожала и обняв себя за плечи, задумчиво прикусила губу. Она с первых секунд поняла о чëм думает брат и была готова ради дела пойти на этот шаг, но… Отец в последнее время совсем озверел и теперь оставаться рядом с ним, тем более один на один, даже на несколько минут было не только страшно, но и опасно. К тому же он уже давно заподозрил, что что-то в них не так и мог не поверить — добавляет под дых страх, сковывая конечности холодом. — Мне надо подумать. — Наконец свистяще выдаëт она.***
Вернувшись домой, Лидия не может уснуть несмотря на то, что очень устала. Все еë мысли крутятся вокруг грядущего разговора с родителем, предполагая те или иные варианты и их предположительные исходы. От предложения Себастьяна о том, что он сам соврëт Густаву об обязательной коллективной репетиции в консерватории она тут же отказалась. Ведь тогда бы, всë что оставалось за ней — это просто подтвердить его слова. А она так не хотела. Глаза слипаются, и Лидия позволяет себе на мгновение прикрыть веки, мгновенно погружаясь в дремоту. Но не проходит и получаса, как будильник на шесть утра поднимает еë. На завтраке она просто сидела и пялилась одновременно на и сквозь тарелку, даже не представляя как будет разговаривать с отцом. С каждой бессонной ночью ей становилось всë сложнее и сложнее поддерживать маску холода и безразличия — особенно, когда видела, как наказывают брата — но если она допустит хоть одну ошибку ей могут запросто не поверить. Либо же действительно отправить в консерваторию с дворецким на хвосте. Был ещë вариант разделиться: Глэм бы отправился на концерт, а она бы осталась дома, прикрывая его. Но этот вариант пресёк бы на корню уже он сам. После приëма пищи, так толком ничего и не придумав, девушка поплелась делать уроки. Но даже в комнате она не смогла спокойно подумать. Обстановка особняка давила на мозг своей серостью и идеальностью. Как же иногда хотелось внести сюда красок и света! Приклеить на стену огромный плакат или позволить хоть раз не застелить себе постель, или вообще взять, и раскидать тетрадки по всей комнате. На худой конец, открыть хотя бы окно! Но нет! Это ведь недостойное поведение для аристократа! — Пластик ручки жалобно хрустнул от встречи со стеной и Лидия удивлëнно вылупилась на неë, тяжело дыша. А затем обессилено упала на стул, позволяя себе уткнуться лицом в тетрадь, в которой до сих пор ничего, кроме заголовка, написано не было. Как же она хотела, чтобы эти пять часов наступили побыстрее…***
Хлопнула входная дверь. Лидия нервно поправила волосы, завязанные в хвост, и посмотрела на брата. Блондин, казалось, вообще ни о чëм не волновался, продолжая смотреть перед собой и жутко улыбаться. Но она чувствовала его эмоции и видела, как побелели костяшки пальцев от того, насколько крепко он впился ими в ручку футляра. — Отец, — ровным голосом произнесла блондинка, когда глава семейства появился в поле еë зрения. Густав вопросительно приподнял бровь, смотря то на неё, то на брата. — Сегодня в консерватории у нас с Себастьяном состоится обязательная коллективная репетиция. Ты отпустишь нас? — О таком ты должна предупреждать меня заранее, Лидия. — Холодно произносит старший Швагенвагенс. — Моя ошибка. — Смотря ему в глаза, покорно отвечает она, но глубоко в душе испытывает странное чувство вроде злорадствования, ведь теперь дорогой родитель не сможет проконтролировать еë с помощью прислуги, которая сейчас занята. — Хорошо, — наконец произносит Густав, — я вас отпускаю. Надеюсь хотя бы ты не опозоришь нашу фамилию. Ну, да, как же без этого… — Разумеется. Я тебя не подведу. С этими словами девушка поднимает свой футляр со скрипкой и выходит вместе с Себастьяном за дверь. До поворота на помойку они до последнего сдерживаются, но стоит им скрыться в тени, как нарушают тишину улицы негромким, полным облегчения, смехом. Странная тревога, преследующая Лидию с самого утра, пропадает, сменяясь расцветающим и будоражащим чувством, ожиданием чего-то хорошего. Коротко посмотрев на то, как брат снимает кусок стены, за которой скрывался их тайник, она также вынимает пару гвоздей, на которых держались заколоченные с одной стороны доски. Глэм подаëт ей одежду и девушка скрывается переодеваться. Конечно, одежда Чеса ей не подходила по размеру: парень был несколько шире в плечах, а ткань ещё и старая, так что кофта постоянно сваливается, оголяя ключицы. Но она смогла обойти этот недостаток, просто пододевая под неë подшитую футболку. Застегнув пуговицу на джинсах, девушка уступает нишу брату, чтобы затем, взяв его костюм из деликатной ткани, убрать одежду в тайник. Когда Глэм переоделся — его безрукавка так же обзавелась парочкой значков с такими логотипами как Twisted Sister и самим Ди Снайдером — он забрал свою гитару и кивнул ей. Вместе они отправляются уже знакомой им дорогой на металлобазу.***
Лидия закусывает губу, смотря на Лорди и Боба, что уже стояли на сцене. Ни Глэма, ни Чеса не было видно поблизости, хотя их выступление должно было начаться с минуты на минуту. Точнее, оно уже должно было начаться. Вспомнишь солнышко — вот и лучик. На сцену вбегает Чес — правда почему-то без брата — и начинает какого-то хрена копаться в проводах. Только не говорите ей, что этот идиот не догадался настроить звук заранее! Но, видимо, всë так и было… — Уйно-хуюйно-моменто, порфафор! — Вскидывая указательный палец вверх, произносит тёмноволосый, и, вешая на Лорди кучу проводов, убегает со сцены, перепрыгивая через две ступеньки. Рыжий откладывает провода подальше, мрачно переглядываясь то с ней, то с барабанщиком. Девушка прикрывает лицо рукой, испытывая испанский стыд. Она уже жалеет, что оставила брата без присмотра в той вонючей гримëрке. Но вот Чес снова появляется на сцене, волоча за собой блондина и отпускает его руку лишь для того, чтобы схватить микрофон. — Всем привет! — Говорит он в микрофон, отчего его голос раздаётся по всему помещению. — Наше временное название группы: «Чë за уроды на сцене». Мы играем то, что нравится нам! На этих словах, Глэм произносит что-то одобрительное, и блондинка переводит на него взгляд, тут же содрогаясь всем телом. У него разве были настолько тёмные круги под глазами? — Мы играем для себя! Глэм расплывается в дикой улыбке, вслух соглашаясь с другом, и крепче перехватывает в руках гитару. — «Сейчас он что-то выкинет…» — Понимает Лидия, но и понимает, что предотвратить это никак не сможет. — И первая песня… — А кому не нравится, выход там! — Перебивает тëмноволосого парень и указывает рукой в совершенно противоположном направлении. Девушка лишь прикрывает рот рукой то ли для того, чтобы сдержать улыбку, то ли для того, чтобы не закричать в голос. Она пока не определилась. Ну, братишка, ну, отмочил, теперь у вас на одного фаната меньше. О том же самом, только с немного иной формулировке, Чес и сообщает Глэму. Лидия захотела поаплодировать его нервам раз уж всë равно стоит. — Ну, чë, погнали? — Улыбается Чеснок и зажимает струны на ладах, — три, два, один! И в тот же миг громкая музыка заполнила зал, обращая к себе внимание всех ранее незаинтересованных лиц. Заметив интерес толпы, группа начала играть ещё активнее – громче заревели гитары, резче застучал по барабанам Боб. База полыхает софитами и гремит бешеными ритмами, заставляя дрожать на коже и ввинчиваться в неё. Жарко. В крови наблюдающих бурлит взрывной коктейль из адреналина и алкоголя, отчего их переполняет энергия, что льётся кажется по самим венам. Хрипловатый голос Чеса и дикая музыка пробирает до самых костей, заставляя разгорячëнные тела рвано извиваться в музыкальном экстазе. Они вытягивают руки вверх — у кого-то они грубые, у кого-то с изящным маникюром, в перчатках и браслетах — множество таких разных... На ребят направлены десятки, сотни глаз, которые смотрят с восторгом и обожанием. А Лидия… Лидия смотрит лишь на Глэма, что закрывает глаза, отдавая всего себя, без остатка, музыке. Его пальцы словно размываются в воздухе, бешено терзая струны, но мелодия выходит совершенно без изъянов. Он будто сливается с гитарой, забывая про себя и всех вокруг, а музыка дрожит в нëм как живая. На него падает неоновый свет софитов и девушке даже мерещится, что у брата откуда-то из груди льётся едва заметное свечение. Этот свет режет ей глаза и она даже не знает, видит ли это кто-то ещë, кроме неë, но может все вокруг и не видят света его души — а девушка почему-то твëрдо уверена, что это она — то всë равно смотрят на младшего разинув рты и восхищаясь талантом. Лидия смотрит на него и не замечает, как на глазах появлялась размытая пелена, а после и стекающая по щекам влага. А когда чувствует, удивлëнно касается щëк пальцами. Странно, раньше подобная музыка вызывала лишь дикое желание пуститься в пляс и сорвать голос на высоких нотах, а сейчас лишь дрожащую улыбку, ломоту в груди от бешено колотящегося сердца и слëзы счастья. Но вот Чес хрипит последние слова в микрофон и вскидывает руку вверх под одобрительный шум толпы — откуда и когда здесь появилось столько народу? — тяжело дыша. Глэм тоже загнанно дышит, пытаясь восстановить дыхание, но улыбается так счастливо, как не улыбался, кажется, с рождения. Его пальцы и колени мелко-мелко трясутся от нервов и усталости, но диковатая улыбка сменяется на обеспокоенную, стоит ему найти еë взглядом среди толпы. Лидия не решает ждать, когда он спустится, или когда решит заговорить с ней и, игнорируя удивлëнные выкрики, быстро поднимается на сцену, налетая на брата и едва не сшибая его с ног. Глэм замирает удивлëнно и первое время не решается обнять в ответ. Потому что раньше объятья никогда не происходили просто так. Подобная физическая близость имела у них свой особенный характер: они делали это только тогда, когда было либо нереально хреново, либо когда были праздники, потому что ничего кроме этого подарить друг другу не могли. Но сейчас — он это чувствовал — Лидия обнимала его не потому что нуждалась в ментальной помощи или не потому что ей было больно, а просто потому что ей захотелось. Потому что она была счастлива. Он отмирает и наконец, отвечает на объятье, прижимая к себе сестру ближе — где-то рядом Чес унимает вышибалу — и ощущает себя лучше всех. После того как Лидия отпускает его и возвращается в толпу к остальным, они снова начинают играть, пока время не выходит, и пальцы не начинают болеть.***
Небо окрашивалось в жёлто-оранжевом свете заходящего солнца. Яркие сияющие лучи обнимали высотки, блеском отражаясь от окон зданий; поодаль изредка пролетали птицы, размашисто разрезая воздух крыльями. Огненный диск падал за горизонт так медленно, словно и не хотел уходить, словно не хотел, чтобы этот день заканчивался. — Да, мы тоже от вас в восторге, спасибо, спасибо! — Хрипит Чес толпе, что следует за ними до самого выхода с территории клуба, параллельно засыпая вопросами по делу и нет. — Блин, мой голос… — Закашливается он, хватаясь за горло. Лидия может лишь с улыбкой закатить глаза и покачать на это головой. Если бы кто-то уделял чуть больше времени тренировке вокала с микрофоном — такого бы не случилось. — Блин, это было охрененно! Вы видели их рожи? — Несмотря на боль, улыбается парень, — они точно будут ждать нашего следующего концерта. Даже не знаю что лучше, может стоит бросить эту консерваторию… И писать свои песни… Брат с сестрой лишь с грустью переглядываются. — Да, но у нас нет выбора. — Отец убьëт нас обоих, если мы бросим учëбу. — Да уж… — Бродяга отводит взгляд, перекатывает в пальцах бусины на шее. — Боюсь представить, через что вам придëтся пройти. Но в глубине души… Я этого желаю, уж простите. Они доходят до перехода, где обычно расходятся, и парни братски пожимают друг другу руки. Лидия просто машет другу рукой на прощание. — Думаю, завтра отдыхаем, — доносится им вслед, когда они начинают переходить по пешеходному переходу. — Так что давайте послезавтра, на том же месте. — Хорошо. — Одновременно произносят блондины и улыбаются друг другу. До помойки они доходят быстро, коротко переговариваясь и переигрывая некоторые особенно запомнившееся моменты с концерта. Например, когда глаза Глэма оттирали от косметики, или когда еë чуть не вышвырнули с базы за то, что она залезла на сцену, едва не спровоцировав новоявленных фанатов и фанаток повторить еë подвиг. Им легко и хорошо, и они совсем не думают об отце, предстоящем разговоре с ним и консерватории. В конце концов, тайник спрятан надёжно, а Густав верит словам девушки, до сих пор считая, что она ненавидит младшего брата. Но… Всë идëт совсем не так, как должно. Стоит им едва переодеться в нормальную одежду, как предзакатное небо тут же темнеет, заволакиваясь тяжëлыми тëмными тучами. Где-то вдалеке слышатся первые глухие раскаты грома. Холодный ветер поднимает пыль в воздух, шумит растущими небольшими кустами вдоль дорог, треплет волосы и ткань одежды резкими порывами. Подростки напряжённо переглядываются и ускоряются, когда первые капли дождя падают на их головы. Но даже сорвавшись на бег, они всë равно не успевают. Непогода накрывает их; одежда и волосы мгновенно мокнут, неприятно прилипая к коже, несмотря на то, что они прикрывают головы футлярами скрипок. Себастьян начинает повторять себе под нос слова про репетицию, в то время как у Лидии в груди разрастается неясная тревога. Она не понимает этого чувства ровно до тех пор, пока не видит открытую дверь дома и отца, стоящего на крыльце. Девушка останавливается в паре метрах, не решаясь двинуться дальше, хотя и понимает, что подозревать глава семейства еë ни в чëм, по идее, не должен. Она понимает что к чему даже раньше, чем увидит смятый макет и пластинку в мусорке — потому что в руках старшего Швагенвагенса знакомая зелëная книжечка, являющаяся личным дневником Себастьяна. Блондинка отступает на шаг и под ногой что-то жалобно звякает, заставляя еë перевести взгляд на окно комнаты. — От тебя я такого не ожидал, Лидия. — Тон отца холоднее льда и в нëм слышен хорошо сдерживаемый гнев. Всё внутри сворачивается тугим узлом от страха и Лидия теряется, пытаясь вдохнуть и перебороть ужас, что охватил еë с головы до ног. Невидимая маска трескается. Медленно, будто питаясь еë страхом разоблачения и забирая эмоции. Губы размыкаются выдавая тихий, едва слышный, звук, а невидимые руки вцепляются в личину, которая грозится развалиться на части, маленькими кусочками осыпаясь на землю и пылью раствориться в воздухе. Песок забивается в глотку, душит, не давая вздохнуть, и в ушах нарастает противный звон, позволяя не слышать, что говорит родитель. В глазах темнеет и она жмурится, зарываясь пальцами одной руки в мокрые волосы, а второй рукой цепляется за ручку от футляра скрипки, словно она может помочь ей. Что-то давит на грудь, доставляя немыслимую боль, а зубы сдирают кожу с губы, наполняя рот кровью. Густав повышает голос, кричит что-то про выбор и кидает дневник брата в грязь под дорогими и вычищенными до блеска туфлями. Хватит, пожалуйста, хватит. Прекрати. Слезы льются из глаз, смешиваются с дождëм, что потоком стекает по лицу и заливается за шиворот, заставляя мëрзнуть. В голове калейдоскопом проносятся воспоминания: вот брат показывает макет, вот они вместе строят его, вот она залечивает раны на запястье, вот громкая музыка и первый побег из дома. Если они ступят на порог дома, отец всё это разрушит – запрëт их в комнатах, будет таскать к доктору Гансу. Он лишит их всего, чего они добились за столько лет... Он уничтожит их, а потом медленно добьёт, заставляя корчиться в муках. Боль была сильна, казалось, сердце сжималось всë сильнее и сильнее, готовясь лопнуть с каждым обидным словом. Кровь закипела под кожей. Ей просто хочется покоя, мира. И что-то ей подсказывает, что это их последний шанс всё изменить. — Достал! — Крик полный ярости вырывается сам собой, обрывая мужчину и, уже хотевшего что-то сказать, Себастьяна на полуслове. Лидию трясëт всем телом и она совершенно не отличает еë это эмоции или же брата, но они переполняют еë до краëв, вытесняя страх. — С нас хватит. — Рычит она и разворачивается резко на пятках, хватая замершего блондина за ледяную руку, и уверенно тащит его в ночную темноту, оставляя тëплый свет особняка позади. — Пойдëм, Глэм. И пусть всë катится к чёрту: консерватория, наследство, фамилия, даже сама судьба, навязанная всеми, кому не лень, кроме неë самой. Всë, что ей нужно — это семья и собственная жизнь, скульптором которой она будет сама. Если первое время девушка как-то морщилась или ëжилась от холода, то сейчас промокла настолько, что уже ничего не чувствовала. Зато ушли все мысли. В голове стало поразительно пусто и легко. Печаль, злость, радость — всë это растворилось в воде и ей же смылось. В какой-то момент она даже не поняла, что стоит на месте уже минут пять, бесцельно глядя в одну точку и даже не обращает внимания на то, что Глэм трясëт еë за плечи и пытается докричаться. Чëрт, Глэм… Брат замолкает, смотря ей в глаза, и она понимает, что сказала это вслух. — Извини, я решила всë за тебя… — Некультурно шмыгает она носом. Блондин лишь улыбается с ноткой горечи. — Я, если честно, и сам хотел уже высказаться, но ты меня опередила. — Она неловко смеëтся, хотя даже не понимает над чем конкретно. — Пойдëм. А то х-холодно. Не хватало нам ещë заболеть. Теперь он берëт еë за руку, уверенно ведя за собой и девушка послушно следует за ним, даже не думая о том, куда именно они направляются. Главное, что Глэм рядом. И уж если тонуть, то вместе, держась за руки. Как она и хотела.***
Она негромко напевает какую-то мелодию, рассеянно перебирая блондинистые пряди на голове брата. Глэм давно уже спал, удобно устроившись у неë на животе, а она всë никак не могла отправиться в забвение. Тихо скрипит дверь и на пороге появляется хозяин комнаты с тремя кружками горячего чая. Лидия смотрит на него, легко кивая на спящего, на что Чес лишь пожимает плечами и устраивается вместе с кружками на полу. — Как ты? — Негромко спрашивает он. Девушка переводит на него усталый взгляд, даже не пытаясь как-то пошевелить губами. — Дальше будет лучше. Знаю, звучит тупо и не сильно убедительно, но, пожалуйста, верь мне. — Парень просто ужасен в поддержке, но она благодарна ему даже за это. — Всë образуется, надо просто переждать. Лидия слегка приподнимает уголки губ и слегка морщится, когда поджившие ранки снова расходятся, начиная кровоточить. Всë образуется? Что же… Она свешивает свободную руку с кровати, которую Чеснок тут же обхватывает обеими ладонями, растирая холодную кожу. Мозолистые пальцы неловко касаются давно заживших шрамов на запястье, сейчас не прикрытыми рукавами кофты, но это прикосновение не вызывает боли. Лидия лишь утомлëнно прикрывает веки, опираясь головой о шкаф, и тихо шепчет перед тем, как погрузиться в сон: — Я тебе верю.