Двумя часами ранее
Руслан елозит на расправленном диване, не найдя удобного градуса между душными тяжёлыми подушками и головой. Снаружи копотью кряхтят железные тарантасы советских машин. Слышно, как через стену стучит гранёный стакан. Часы над самой головой и календарик из журнала. Неподвижно здесь, в Ачинске, тухло, сухо, пыльно. И вдруг в таинстве сонного царства, в самой его неге, где-то под поясницей раздаётся вибрация. Тушенцов продирает глаза, осовело моргая, и тянется послушать происходящее за стенкой. Там шкварчит что-то на сковородке. Руслан протирает нос и неразборчиво отвечает мученическим «Алло?» после периода жужжаний. — Как новое место? — Мама… Привет. — Он медлит. — Отлично. — Выспался? — Точно. Чего звонишь? — Ну как чего, Руслан? Ты ещё спрашиваешь… — Она нарочно дурачится. — Что ж, кхм… По делу твоему. И дружков твоих. Как бы это… Смотри, я шерстила Интернет, и ещё не нашла того видео. Его попросту нет. Учитывая, дружок, что пустырь заброшенный, а, насколько мне известно, многоэтажки возле него установлены аварийными, и жилые доли не выкупались — это муниципальная собственность и на данный момент. Странно? Ещё как! То есть, там в теории не могло быть «случайных» свидетелей, понимаешь, Руслан? — Евгения делает паузу, чтобы успокоиться, и переходит вскоре на шёпот. — Версия того, что житель многоэтажки случайно заметил акт преступления за окном, безвозвратно отметается. Такие дела. — Хочешь сказать, что член муниципалитета не мог заснять?.. Ну, он там вдруг решил повидаться с клопами… Или что-то вроде того. Может, строительные работы намечал? — Нет, Руслан. Ещё кое-что… Откуда у тебя это видео? — Дане его прислали на мобильный, я попросил его отправить и мне. Да, знаю, дурак… — В сообщениях? — Да… На что ты намекаешь? Женщина в раздумьях хмыкнула, и её голос чересчур сник где-то в потоке мобильных сетей. — Мам? Мам? — Тушенцов взглянул на экран. — Сбросила. — Работа, наверное, — поддержал через стенку дядя. Учитывая, что гостевую комнату — любезно опустошённый зал — от кухоньки отделяла завешенная льняной шторой арка, вести дискуссии можно было и на таком расстоянии. — Поешь, сегодня у нас дела намечаются. А мама тебе перезвонить должна. Руслан, чихом подняв в воздух пыль, угрюмо натянул спортивки и издал звучное «Гм!». Он поприветствовал пьющего дядю Мишу взмахом ладони и удалился в ванную. Ему несколько щекотала нервишки дотошная внимательность взгляда старшего Тушенцова, стесняющая его свободолюбие и лопатки. Он ведь глазел так, словно в жизни не видывал кого-то вроде инопланетного Руслана. Плёночная конфирмация просвечивалась в его жестах. В его взглядах. В нём самом — такой человек, словно его слово — Божье, и он вершит судебные процессы над вся. Нечестно было бы таить, что отношения их складывались не лучшим образом, да и это было явно как день. — Яичница, — прокомментировал своё блюдо дядя Миша, стоило всё-таки сонному Руслану присесть напротив и взяться за вилку. — Спасибо, — кинул младший. Скрипя ножом, он отрезал краешек белого ореола и опасливо положил его в рот. — Так боишься есть, будто я тебя травлю. Руслан насмешливо изогнул бровь и прожевал. Да. Не отравлено. Но и не солёно. Парень бегло взглянул на стену. — Что за дела такие? — Как? — смеётся мужчина. — А в школу ходить не собираешься? Тушенцов покривился. Последняя вещь в подпункте последних, которую его устройство запоминания намеревалось сохранить, — нужда ходить в школу. И ведь какая гремучая пучина его ждёт: мало того, что учёба вечно ему противостоит, так здесь и коллектив новый, совершенно новый. Руслану хотелось бы вдруг узнать хоть одного ровесника из ограждённой забором и воротами каторги, предстоящей ему уже в завтрашнем дне. Даже самого аляповатого и занудного болвана — даже за такое щедрое подношение Руслан судьбе упал бы в ноги. Чтоб держаться вместе среди ачинских потрохов. — Может, не стоит? — Несомненно, эта дурацкая попытка отвернуть от себя вопиющий школьный ужас, не увенчалась успехом. Дядя над ним снова посмеялся. Слышалась какая-то гневная, злодейская музыка в его смехе, она пробирала таинством все руслановские хрящи. — Доедай и собирайся, — проговаривает, поднимаясь, Михаил. — Документы я уже подготовил. — Давайте договоримся! — отчаянно выдаёт Руслан. — Вот меньше всего на свете меня заботит сейчас учёба! — И плохо, Русик. Тебе-то в институт поступать, не мне? — Но тут ваша правда… А нельзя повременить? — Я не торгуюсь, — довольно заявляет дядя. — Жду у подъезда через три минуты. — Блеск, блять, — шумно ругается младший, когда дверь тяжко ухает и дребезжит. Дорога в школу предвещала быть наискучнейшим времяпрепровождением, которое удостаивало когда-либо Руслана, от пробирающей злобы не знающего, что делать с руками в карманах. Дядя добро на него поглядывал, широко улыбаясь, мол, выше нос, малышня. Парень всем видом намекал не встревать в его гадостное расположение. Окружавшие пейзажи звучали в такт ядрёному железному злобному чувству: игольные острые ветви полосили смутившийся тучами небосклон. Ветер бил по ушам, Руслан сжимал в карманах кулаки, рыская взглядом в поиске его обители на время, пока тот встрял в Ачинске. По виляющей проезжей части с дырами скачут автомобили. Ещё чуточку — они клацнут капотом, как крокодилы мощными челюстями. А справа то охра панелек, то тёмные углубления двора, в чреве которых блещут злые глазищи. — Успокойся, — рекомендует дядя и поправляет пальто. Тушенцов ощеривается и закатывает глаза. Не будь он его дядей, он бы так вдарил, так бы вдарил… К тому же, дядя Миша не казался сильно старше. Его жёсткие, преждевременно атакованные у ушей сединой волосы были растрёпаны. Лёгкая щетина превращала его в американского детектива, булькающий кашель в ворот бежевого пальто присоединялся к этому образу. Круги под глазами отдавали противного цвета болезненным сиреневым. От разглядывания своего сопроводителя Тушенцова отвлёк тык в рёбра. — Мы на месте, — констатирует дядя, уставившись на школьные ворота. — Пойдём. Руслан, хоть всё его нутро бешено выло в противоборстве, подался вперёд, чтобы первым оглядеть новую территорию. Он плыл, не чувствуя ног, по выложенной плиткой широкой тропе ко вздымающимся ступеням и главному входу. Сбоку, в ещё не залитой хоккейной коробке, мчались друг за другом по кругу младшеклассники. Тушенцов резво сообразил, что уроки у них успели кончиться. Он стеснённо поправил куртку, обращая на себя естественное внимание. Ему по великому знамени случайности удалось моментально завоевать расположение какой-то старшеклассницы, для которой он придержал дверь. — Спасибо, — улыбнувшись, отчеканила она, провожая взглядом Руслана. Он тоже смотрел, скорее от того, что оказался в ненатуральной среде, в дискомфорте и на холоде, но уголки его губ не дрогнули. — Ты новенький? — крикнула она, оказавшись уже на достаточном расстоянии от парня. Руслан дёрнул губами. Девушка, пригладив вьющиеся каштановые волосы, шире улыбнулась и скрылась за воротами. — Твоя знакомая? — поинтересовался дядя, в спешке заходя внутрь. — Впервые вижу. — Как дела? — неуместно вопрошает Илья, сев за парту с Даней. Кашин предпочитает красноречиво цокнуть языком. Вокруг топлёного молока стен кабинета математики вьются фигуры его одноклассников, рябящие в глазах. Со стороны коридора доносятся топот и визги ужаленных в зад третьеклашек. — Весь в пластырях, — пытается расшатать несостоявшийся диалог Ильдар, прибывший из столовой. — Голова болит? — Чё вы пристали? — кусается рыжий, отпивая из бутылки с газированной. — Как уж мы могли не пристать… — Согласен с Ильдаром. Чувствуешь норм? Потерянным смотришься. — Илья обнимает себя руками, припадая к парте. — Знаете, парни… Вам не кажется, что какая-то хуебесина вырисовывается? — Кулич переводит обеспокоенно взгляд с одного на другого. — Никогда древних не было на потасовках… А тут — опа — Эдуард. Тем более, что один, как будто не боится. — Было бы чего бояться, ну… Хабибуллин пугается своих же мыслей. — Даня, — заговорщически шепчет он. — М? — Ты говорил, что за Адмиралтейским Юрой мокруха. Было дело? — Было. — Кашин кладёт голову на парту, чтобы угомонить мигрени. — К чему ты ведёшь? — Кроме Юры над районом никого нет… — Подожди-ка, юный Холмс. Хочешь сказать, он взрезал древнего? — недоумевает Илья. — Такое случиться-то, блять, в теории может? — Кто знает. — Хабибуллин пожимает плечами. — Для нас это всего-то слухи. Типа, согласитесь, что-то в этом логичное есть… — Какая ему от этого выгода? — устало выдаёт рыжий. — И силы… Он же беспомощная морская свинка с уздечкой. — Такое чувство, что он больше Сергеича приближён к Эду. — Илья трёт веки. — Черти что… Ну, разве такое блядство хоть раз случалось? — Нет, — поддерживает Ильдар. — Ну вас, блять, это было запланировано! — ругается Даня. — И приезд Эда тоже. — И где был до этого Сергеич? В этот раз он сам не свой. Видели? — улучив соглашения, Кулич продолжает тираду: — Какого хуя мы вечно всё узнаём в последний момент, а? И Эд как будто совсем не удивился… Чувствую, что он знает больше, чем мы сами по этому делу с мокрухой древнего Адмирала. — Блять, разумеется, он знает больше про убийство древнего — он сам в старших кругах двигается! — разражается Данила. — Эта сука точно что-то затеяла — я всегда его недолюбливал, я не уважаю его! — Потише! Твоё право. — Ильдар, обескураженный, шмыгает. — Давайте отвлечёмся? — Опять твои ебанутые тусовки у Алины? Там вечно народ хуйпоймический… — В этот раз она изъявила желание пригласить вас тоже. И можно Лизу взять. — Ого, вот так награда, пиздец! За что, интересно? И я не хочу туда Лизу водить… — Будто она там ни разу не была, — замечает отстранённый Илья. Он заходит в мобильную игрушку с гонками. — Знаешь, Даня, как бы ты сильно не хотел оградить её от мира, связанного с тобой напрямую, от твоего мира — мира хуйни, наркотиков, бухла и пизделовок — она не вобьёт себе в голову, что это опасно, пока сама не проверит. — Хочешь, чтобы я сам засунул ей в рот таблетку? — Данин взгляд жалит на нёбе. — Я сказал не это. Но, согласись, запретный плод сладок. — Никто и не сказал, что будет стафф, — робко вставляет Ильдар. Илья смеётся хрипло в кулак. — Чего? Не думайте, блять, что она только этим промышляет. — Чем-то ещё? — улыбается Кулич. — Вау, не ожидал. — Не охуевай, она не наркоманка! — Завалитесь оба, — мычит Кашин, закрывая глаза до секунд, пока не звенит звонок. — Ну, как тебе школа? — Отпад, — свирепо бурчит Руслан. — Я вот всё в толк не возьму, зачем оно мне нужно? Я ведь и так бы неплохо сидел на домашнем обучении. — Образование делает хорошего человека лучше, а плохого — хуже. — Какое угодно, но не наше российское. — Учись учиться, Руслан. Твой отец также не пытал к школе тёплых чувств, он всё поддакивал своим прихотям заняться сторонней ерундой, и глянь, где он теперь. — Вы мне решили в конец надоесть? — Нет уж, — отпирается Михаил, обернувшись в тонкую вуаль задумчивости. — Я горячо желаю тебе помочь. Я виноват, что не взялся за тебя, оставил ребёнка своего родного брата на плечи женщины-карьеристки. — Попрекаете всех моих родственников, кроме себя. Не делайте только вид, что виноваты, я точно знаю, что вам предельно всё равно на меня и на моё будущее. От одиночества не понимаете куда деваться — вот и строите из себя мыслителя, каких свет не видывал. Что ж вы из Ачинска не уехали с такой светлой головой? Чёрт с нашей семьёй, но ваша-то где? — Сказать тебе, зачем я в Ачинске? Руслан делается невероятно хмурым. — Попробуйте. — Всё просто, Русик, как дважды два. Я занимался образованием, я учился в институте, только бросил. Второе намеревался получить. Я хотел стать следователем, пока не случилась точка в отношениях с твоим отцом — жирная и уродливая точка. Он умер, причём как-то бестолково и незаметно. Просто издох как животное, я знать не знал от какого недуга. — Вы всё утаиваете и утаиваете от меня историю его смерти… — История его жизни куда интереснее. Ты о нём знаешь совершенно поверхностно. — Да ну! — плюётся Тушенцов младший, всплеснув руками. — Постарайтесь объяснить, что же?! Кроме красивых речей ваш змеиный язык не умеет ни-хре-на! — Эй, блять, ты! Михаил склоняет голову на бок, затыкая пальцем Руслана, который вот-вот станет сигнально красным. Мужчина шикает и прислушивается, щурясь куда-то в бездонную узкую пробоину между многоэтажек. — Пожалуйста, прошу вас… — Девушка от рёва багровая, от холода съёжившаяся, полунагая, и взгляд у неё отчаянно цепкий. — Помогите! — Она тянет руки к обратившему на крики внимание Тушенцову. — Пожа… — Мужчина оглушает её хлёстким, звонким ударом тяжёлой чёрной ладони и успевает только прикусить язык, когда ему приезжает по переносице.Вечер
Белый Рейвен Гетра шуршит шинами, валко из стороны в сторону покачивается и с концами глохнет возле курящего Сергеича. По горлу саднит в предвкушении горести. Он смотрит кругом, щурится в темень надвигающегося ливня. И, как дверца захлопывается, приветственно вытягивает руку из кармана: — Здравия желаю, парни. За Анваром, по лицу, видно, растерянным, которому до безобразия невмоготу собраться, выскакивает лучезарный Владик. В его вечнозелёных глазах, вечно тягучих, вечно заискивающих, трепещет вопрос. Он хлопает ладонью о ладонь, аж жжётся, и тянет воротник выше от дубака. — Известное дело, почему мы тут, — выдаёт он, не спуская с Сергеича хищного взгляда. — Сказать по чесноку, я догадываюсь. Куда ты стволы дел с тогдашнего? — Это вопрос конфиденциальности. Ты во мне сомневаешься? — Ни за что, — отвечает плутоватой ухмылкой Сергеич. Упади зажжённая спичка в эту лужу бензина — они вцепятся друг другу в морды. — Но я не понимаю, за какие заслуги пиздюкам разрешено цыганить пулями. Ты зачем в их неумелые руки это спустил, Влад? Если бы, отчасти, не ты, тогда и никакого шабаша. А теперь? — Я посредник. Они клиенты. Это маркетинг, дружище. Анвар переводит на него помутневшие глаза: — И сколько они тебе вывалили? — Немного, — фыркнул Влад. — Работа сверху ещё не оплачена, к тому же. Да? Сергеич кидает в его протянутую ледяную ладонь стопку купюр на резинке. — Люблю рыжих, — свистит Влад, пересчитывая. — И это же точно не всё, чего мы хотим? — вставляет Сергеич меж его щебетанием. — Анвар. Анвар. — Он трясёт товарища за плечо, пока в чёрных глазах не прозревает ясность. — Извини… — Уголовка светит, ну? — Да там пустырь, как у тебя на личном прямо. И кому это надо — в такую рань? Какой долбоеб соизволит таким заняться? — Ты зря это морозишь, — комментирует Глава. — Потом срисуют — и в кандалы, как уёбка. Что ж поделаешь? Молись, чтоб на твою лавочку не вышли. — За это меньше всего переживай. Пока никакого шума не поднято, чего напрягаться? — Владик улыбается лишь отчасти. — По правде, я сам за это переживаю нихуёво. Мусора — народ злющий, а монополия только у Адмиралтейских. — Парочка молодых придурков? Они и бесплатно в хуй не упёрлись. — Я слышал, как они грабёж в супермаркете прикрыли, — просыпается Анвар. — Такой мелочёвкой заниматься тоже тупость надо иметь. — Хуй с ними! — отмахивается Влад. — Давайте лучше покурим? Сергеич вопросительно поднимает бровь. Парень достаёт из-под кепки жестяной синий футлярчик и выуживает с причмокиванием самокрутки. — Не вздумай пацанов подсадить, — сентенциозно предупреждает закуривший Сергеич. Влад смотрит исподлобья, поправляя густые волосы, тоже закуривая. — Маркетинг, — шепчет он.