Наваждение

      Мир вокруг рушился.       Линь Цзин что-то прокричал про Е Цзуна, который забрал слишком много энергии.       Цепкой болью сжало сердце, и он рухнул на какие-то ступени, кашляя кровью.       Силы покинули его, и было тяжело даже моргать — не то что шевелить руками. Но он все равно упрямо заставлял двигаться деревенеющие пальцы.       Кулон словно сам нырнул ему в руку из кармана. Бережно сжимая медового цвета шарик, Чжао понимал, что ему уже все равно.       Все равно, что станет с миром.       Все равно, что станет с ним самим.       То единственное, что было для него важно — исчезло. Тот единственный…       — Шень Вэй…       Кто-то должен зажечь эту чертову Лампу. Остановить разрушение мира.       Он ценил этот мир и оберегал его. Оберегал его жителей — даже тех, что строили козни и пытались навредить ему. Оберегал брата — несмотря ни на что.       Этот мир… Если бы он исчез — Шень Вэй бы очень расстроился.       «И даже сейчас единственное, что тебя волнует — то, что он будет опечален». Чжао криво ухмыльнулся собственным мыслям и приподнял в руках Лампу. Тяжелая.       — Ну, давай…       Ровный свет залил все вокруг, заглушая звуки и словно успокаивая землетрясение.       Чжао с удивлением смотрел на шагнувшие к нему фигуры.       Словно сотканные из этого света лица, усталые и понимающие глаза. Развевающиеся одежды и какое-то странное, неуловимое сходство — с чем?       — Глава Усмирителей, — тихо произнесла женщина с огненными волосами и осторожно коснулась его руки.       Чжао с удивлением смотрел на эту руку — тонкую, холодную… Металлическую. Осязание упрямо утверждало, что на его ладони — Лампа, а не изящные женские пальцы. Он с удивлением осмотрел четверку, чинно опустившуюся на серый гравий возле него.       Огненные волосы — и холодный металл Лампы.       Изящное зеленое одеяние девушки — нефрит Кисти.       Мужчина, в чьих резких чертах просвечивало что-то от острых граней Клинка.       Пухлый, умудренный жизнью старик, в чьем взгляде читалось спокойствие Бессмертия.       И все они — так же неуловимо — чем-то напоминали своих создателей.       — Ты прав, — кивнула державшая его руку женщина. — Мы столько лет существовали бок о бок с вами, столько видели за это время. Впитывали эмоции людей и дисинцев — и постепенно обретали душу.       Это было довольно занимательно, и Чжао на минуту призадумался — а не было ли это задумкой Ма Гуя и Фу Ю? Но и эта мысль ускользнула, утонула в накатывающих волнах безразличия.       Зачем все это теперь?..       Кулон вопреки всем законам физики жег пальцы своим холодом.       — Ты не прав, — Кисть покачала головой.       — Какую цену ты готов заплатить? — тихо произнесла Лампа. — Нет, не за это. Твое желание стать Фитилем рождено не из тех эмоций. Такой свет не принесет блага в этот мир.       — Вы читаете…       — Не совсем, — прервала его женщина. — Ты — Глава Усмирителей. Мы всегда слышим твой голос. Но не всегда можем ему следовать. Сейчас… Сейчас твое сердце задыхается от боли. Мы не можем противиться твоему желанию. Поэтому я и спрашиваю — какую цену ты готов заплатить?       Чжао почувствовал, как уставшее сердце вдруг рванулось вперед, забилось отчаянной надеждой.       — Любую, — хрипло прошептал он.       Движением ветра приблизилась к нему девушка в зеленом одеянии, коснулась руки с зажатым кулоном.       — Кисть не может исправить историю. А вот превратить строгую точку в загадочное многоточие…       Пушистым ворсом почудилось прикосновение пальцев, выводящих черты иероглифа на тыльной стороне ладони.       — Сыворотка сжигает твое тело. Так пусть же этот огонь послужит добру и проложит путь.       Чжао едва не взвыл, чувствуя, как волна жара прокатывается по израненному телу и сосредотачивается в ладони. Огненной вязью расчертил кожу иероглиф «дорога».       — Ты не отступишь от своего желания, — грустно покачала головой Кисть.       Чжао молчал, дыша сквозь стиснутые зубы. Пожалуй, в миг, когда начала действовать введенная сыворотка, было куда менее больно…       Кулон в руке стремительно нагрелся и обдал ладонь мягким теплом.       Согревая.       Успокаивая.       Мужчина неверяще разжал ладонь. Медового цвета шарик словно светился изнутри.       — Знакомый огонек свечи укажет путь лучше любой нити. Приведет домой развеянную душу.       Чжао смотрел на жилистую руку, накрывшую его ладонь с кулоном, и отчетливо чувствовал острые грани Клинка. Они ранили, до крови надрезая кожу снова и снова тысячью мельчайших лезвий, капля за каплей отсекая части кулона — и он растворялся, исчезал…       …Собираясь смутной тенью на сером гравии.       Очертаниями, бликами света или игрою тьмы.       Чжао забыл, как дышать, жадно вглядываясь в бледное лицо и темные волосы. Потянулся — проверить, не сон ли, не иллюзия. Очнулся, заметив, что перевязанная каким-то лоскутом ладонь почти не шевелится.       — Клинок охоч до крови, — устало пробормотал худой мужчина. — И кровь твоя сильна, и сильно твое желание. Но время…       Чжао не слушал, сосредоточившись на том, чтобы добраться до лежащего на камнях мужчины. Тело отказывалось повиноваться, но он кое-как смог опуститься на землю рядом. Коснулся бледной щеки рукой.       — Шень Вэй…       Израненная ладонь оставила еще один преступно красный след на этой коже.       Чжао нахмурился, чувствуя, что что-то не так.       — Холодный… Почему он такой холодный?! Шень Вэй! Шень Вэй…       Схватил бледную — почти прозрачную! — руку, попытался нащупать пульс. И никак не мог найти, чувствовал сжимающую горло хватку страха.       — Нет, нет…       Поверх его руки опустилась пухловатая ладонь, и Чжао ощутил привычный прохладный узор Часов.       — Его душа здесь, но суть его — в силе. Он истратил все, что было…       — Но…       — Но в тебе его сила осталась, — улыбнулся мужчина. — Верни ее. Ей тесно в твоем теле, и ищет она путь наружу. Позволь ей.       Чжао осторожно поднес к лицу бледные ладони, пытаясь согреть их дыханием. Острой судорогой скрутило все мышцы — словно кто-то пустил по ним ток. Он зажмурился от боли, едва сдерживая рвущийся наружу крик, и постарался сосредоточиться на дыхании.       Вдох.       Выдох.       Вдох.       Выдох.       На этот странный ритм наложилась вдруг тонкая нить пульса — едва заметная, она постепенно крепла и набирала силу.       Чжао даже не обратил внимания, как исчезла терзающая тело боль, как пропало знакомое ощущение Часов в руке. Немного кружилась голова и плыло все перед глазами, но лицо — его лицо — виделось до невозможности четко.       Вот разжались губы, делая слегка болезненный вдох. Дрогнули ресницы, приоткрывая немного шальной взгляд. Чжао с облегчением рассмеялся, не пытаясь сдержать широкую улыбку. От нее ныло разбитое лицо — но ему было все равно.       Шень Вэй слегка улыбнулся в ответ и устало закрыл глаза.       — Шень Вэй… Ох, надо нам как-то выбираться отсюда…       Чжао попытался приподняться на локте, но потерпел поражение. Тело не слушалось, и не было никаких шансов унести Шень Вэя отсюда. Да и он, похоже, снова потерял сознание. Не мудрено — с такими-то ранами.       Впрочем, отметил про себя Чжао, кровь вроде бы начала подсыхать — можно было надеяться, что переданная сила потихоньку взялась за восстановление истерзанного тела.       «Выбираться», — промелькнуло в голове у Чжао, и он нахмурился. — «Нет, нельзя, чтобы Шень Вэй расстраивался из-за уничтожения Дисина. Но как же? Сначала нужно убедиться, что он выбрался…»       — Глава Усмирителей, — рядом с ним на гравий опустилась Лампа, с едва заметной грустью качая головой. — Твоя воля так же сильна, как воля нашего Создателя. А твои эмоции горячее солнца. Мне не нужна твоя душа, чтобы светить Дисину. Мне достаточно лишь искры, чтобы разжечь огонь.       Чжао непонимающе уставился на нее. Сердце затопило облегчением — ему не придется выбирать между желанием остаться с тем, с кем хочется остаться, и желанием подарить ему живой Дисин с настоящим солнцем. Но какова будет плата?..       — Твоя память, — ответила Лампа, легко касаясь его волос.       Чжао раздумывал всего секунду, и решительно кивнул.       Он будет жив.       Дисин обретет солнце, и исполнится его мечта о светлом мире для родного народа.       А он, Чжао… Жаль забывать все то, что между ними было, — но это весьма небольшая цена за все, что будет сделано.       Он закрыл глаза, чувствуя холодные пальцы в волосах, и, кажется, задремал.       Когда он очнулся — напротив него лежал самый прекрасный мужчина из всех, кого он когда-либо встречал. Растрепанные темные волосы, длинные пушистые ресницы, слегка приоткрывшиеся губы. На светлой коже преступно-красными следами выделялись глубокие царапины с подсыхающими дорожками крови.       «Кто только посмел», — задохнулся от возмущения Чжао.       Поморщился из-за отозвавшихся болью ребер, чувствуя под боком острые камни бесконечного серого гравия.       Вокруг вставал незнакомый город, нежными лучами рассвета перекрашивающийся из серого в легкий оранжевый.       Чжао еще раз вздохнул и закрыл глаза.       Надо будет спросить кошака, что произошло.       И где он, черт возьми.