Все, о чем она говорила, крутится у меня в голове; но этого недостаточно.
Сара бы никогда не призналась, но: все начинается не в середине декабря, когда она трясущимися пальцами пытается смыть осыпавшиеся под глаза блестки и тушь, глядя в идеально чистое зеркало туалета на вечеринке, куда не хотела приходить (хотя это именно то, что она говорит); все начинается даже не в октябре–ноябре, когда пять букв имени и еще четыре — фамилии (такой банальной, боже) бесят ее до дрожи в руках, до стиснутых зубов, до бессильного молчания (хотя это именно то, о чем она думает); все начинается намного раньше — в день, когда Джессика, покусывая кончик карандаша, бросает небрежное «в этом году у нас новенькая, ты в курсе?».***
Сара по пальцам может пересчитать не то, что всех новых учеников, но и вообще всех, кто переехал в Клирвью за последние года три — еще и парочка незагнутых пальцев останется. Так что она только глаза закатывает, когда еще на парковке слышит приглушенные лишь из вежливости разговоры, — Саманта Ривз, маунтер команды поддержки, окидывает ее взглядом, задерживаясь на ярко-синей юбке, хмыкает и кивает больше себе; Сара хмурится, но внимания не обращает. Новенькие — событие масштабнее всех вечеринок футболистов, драк за школой и сплетен про мистера Эдвардса и его ученицу вместе взятых. Сара едва перешагивает порог школы, как все оборачиваются, смотрят на нее как-то странно и тут же замолкают — и в давящей на виски тишине дверь за ее спиной хлопает так громко, что Сара морщится. Медленно окидывает взглядом толпу, — слишком хорошо знакомую ярко-желтую форму чирлидерш, выбеленные лица местных готов, так ни к кому и не примкнувших середнячков, — замечает махнувшую рукой Шерил и, поправив ремешок сумки на плече, идет к ней. Звуки заполняют коридор так же быстро, но эта сцена немного сбивает с толку. Шерил обнимает ее порывисто, крепко, будто они не вчера вместе выбирали одежду, а все лето не виделись. Сара слегка хлопает ее по спине и в ту же секунду Шерил напрягается. Отстраняется так же быстро. Сара хмурится: — Ты в порядке? Почему одна? — Лиззи не могла выбрать верх к белой юбке, так что они с Джесс опять опаздывают. — Но мы же вчера… — Сара недоуменно плечами пожимает. — А чего ты ждала? Это же Лиз. Шерил улыбается, но Сара знает эту ее фальшивую насквозь ты-же-этого-от-меня-ждешь улыбку. Сара ее раньше часто видела — и у Шерил, и у себя самой (когда из раза в раз продолжала ради матери надевать туфли для чечетки, когда прости, милая, я приду в другой раз от отца стало привычным). — Шери, ты в порядке? Шерил кивает. Шерил выдыхает устало, опирается спиной на дверцу своего шкафчика и все наматывает провод от висящих на шее наушников на палец, пока Сара вводит код на замке. Шерил мычит что-то невнятное, что Сара трактует как ты же знаешь, что нет (но говорить мы об этом не будем). Сара поворачивает голову, вглядываясь подруге в глаза, и, когда Шерил их отводит, снова возвращается к замку. Успевает открыть его и достать пару тетрадей и учебник по истории, прежде чем Шерил слабо сжимает ее плечо. Сара накрывает ее холодную ладонь своей, чуть приподнимает уголки губ и снова замечает на себе чужие взгляды — несколько девчонок на пару лет младше о чем-то шепчутся у соседнего ряда зеленых шкафчиков. Сара прищуривается. — А с ними что? — говорит. — Что вообще сегодня происходит? Шерил глаза закатывает: — У нас новенькая, ты забыла? Закрывая замок, Сара едва слышно бросает: — Забудешь тут, — но продолжает уже значительно громче, чем следует: — И откуда она к нам пожаловала? — Блу-что-то-там. Блуривер? Блу-у-у… — Шерил пальцами щелкает, пытаясь вспомнить. — Или… Сара думает: из ниоткуда в никуда. Думает: променять одну глушь на другую, но с «невероятно чистым небом», как сказано в каждом путеводителе, в каждой туристической брошюрке — нужно быть полным идиотом, чтобы увидеть в этом хоть какие-то перспективы. — Из Блухэвен, — раздается незнакомый голос за спиной, а Сара натягивает на лицо свою самую лучшую улыбку. И разворачивается, (Шерил шепчет «только не психуй» — задуматься, к чему это, Сара не успевает). И тут же все понимает — оценивающий взгляд Саманты во дворе и те несколько секунд тишины в школьном коридоре; и перешептывания после. Сара смотрит на эту новенькую девчонку, так уверенно глядящую огромными темно-карими глазами в ответ, на ее светлые волосы, волнами лежащие на плечах, на ярко-синюю юбку и такую же кожаную куртку и розовые колготки — на наряд, почти полностью повторяющий ее собственный. Сара приподнимает бровь, говоря: — Ну, приветик… — Меня зовут Эмбер, — девчонка улыбается широко и небрежно откидывает прядь волос от лица. — Я новенькая. Только вчера переехала. — О, я знаю. Твое появление превзошло даже недавнюю вечеринку у Джо, — Сара на секунду прикрывает глаза, вспоминая тот вечер, — но… — Но? — Здесь есть определенные правила, нарушать которые будет очень глупо с твоей стороны. — А ты, видимо, здесь всем заправляешь, да? И по доброте душевной расскажешь мне о них? — дождавшись утвердительного кивка под смешок Шерил, она продолжает: — Что-то вроде «мы — элита, ты — никто», я угадала? Сара хмыкает, давно заученные слова легко срываются с языка: — Почти. Только парочка дополнений: не путайся у нас под ногами, не засматривайся на наших парней, и… — она выдерживает пару драматичных мгновений, — даже не мечтай о короне на выпускной. Все давно решено. Сара говорит это всем несчастным школьницам, приезжающим в город, подходящим к ней в первый день с горящими глазами и желанием познакомиться. Ждет и в этот раз обычную реакцию — потухший взгляд, поджатые губы и едва слышное «да, я поняла» на выдохе; так было с той заучкой (Эбигейл? Эйприл? с которой у них общая химия), с недавно уехавшей Моникой (привет-привет, слухи, которые распустил кто-то из футболистов!), и с Лорой (мисс-по-воскресеньям-хожу-с-родителями-в-церковь-по-пятницам-напиваюсь-до-отключки), и… Но эта девчонка все улыбается, закусывает нижнюю губу, едва сдерживая смех, смотрит прямо и говорит: — Ты тут с детского сада всех запугиваешь что ли? Говорит: — Прости, но на мне это не сработает. Говорит: — Для меня ты тоже новенькая, и я еще посмотрю, как к тебе относиться. Смотрит на Сару еще секунду, переводит взгляд на Шерил, стоящую чуть позади и, снова убрав волосы от лица, уходит. Сара только усмехается и головой качает. Шерил обнимает ее за плечи, шепчет в самое ухо: — Это будет интересно.***
Слухи об их знакомстве расползаются быстро. Сара лишь фыркает, стоя за Леонардом и Джо в очереди в кафетерии, когда они, нещадно приукрашивая, пересказывают парням из команды подробности первой и, — парни уверены, — далеко не последней их стычки. (Сара думает, что эти идиоты, возможно, впервые в чем-то правы).***
Весь оставшийся день все только об этой девчонке и говорят: о том, как она с претензией на дерзость ответила Саре на ее традиционное приветствие на глазах у всех, о том, как она чуть не спалила кабинет химии на первом же уроке, и о том, как уехала домой с подружкой на крутой тачке. (Джесс и Лиззи в один голос повторяют слова Шерил, предвкушая веселый год). Следующим утром перед физкультурой девочки в раздевалке обсуждают их одинаковые шмотки, и Сара молчит о том, что, оказавшись дома, сразу же закинула и юбку, и куртку в коробку со старыми вещами на чердаке, (и о том, что у этой новенькой все же есть вкус). О ней говорят в женском туалете, — о, в мужском наверняка даже больше, — о ней говорят в библиотеке, и у шкафчиков, и на парковке возле школы. О ней говорят все; Сара даже не вслушивается, но все равно слышит. Сара знает: о тех немногих, кто сюда приезжает и остается, говорят первые пару дней. Говорят, говорят, говорят. Шепчутся на уроках, перемывают косточки после, отслеживают каждый шаг — а потом забывают. Будто бы и не было никого вовсе. Будто они успевают раствориться, своими стать, слиться с толпой в ожидании следующей жертвы. Обо всех забывают, думает она, и об этой девчонке забудут.***
Она перед шкафом с утра стоит долго, примеряет платье за платьем, — с грустью смотрит на так ни разу и не надетое лиловое, привезенное из Нью-Йорка, — из головы вчерашний образ новенькой в точно таком же не выходит, — любимую джинсовую юбку, шорты… Всматривается в зеркало придирчиво, тянется за другой вешалкой. Чертыхается снова и снова. И снова. Саре сполна хватило оценивающих взглядов, язвительных комментариев и смешков при появлении новенькой в похожем наряде — в школе на нее так никто и никогда не смотрел, никто не оценивал. Больше она такого не допустит; не допустит, даже если придется всю одежду сжечь и закупиться новой. Сара все же влезает в новые джинсы и насыщенную темно-фиолетовую водолазку, надевает любимые серьги и несколько серебряных колец на пальцы, укладывает волосы и на ходу делает пару глотков кофе. Бросает родителям привычное: — Хорошего дня. Мама поворачивает к ней свое красивое лицо, сухо улыбается поверх стакана с апельсиновым соком. Поправляет бант на новой шелковой блузке. И хмурит тонкие брови, когда Сара отказывается от завтрака и клятвенно обещает поесть в школе. Отец отрывает взгляд от газеты лишь на секунду, холодно говоря: — Спасибо, милая. Удачи в школе. Сара хмыкает. Стирает след от помады с чашки, оставляет ее на самом краю кухонной тумбы и уходит через заднюю дверь (напоследок слышит я сегодня задержусь на работе и ага, я тоже — сухие и холодные, и слишком уже привычные). Срывает пару листочков с розового куста у дома и старается не думать — об отстраненности родителей, о том, что это утро начинается раздражающими мыслями об этой — как там ее?— девчонке точно так же, как и три предыдущих; и о том, что кофе всю неделю слишком горчит на языке.***
— Только посмотри, новенькая, кажется, уже и друзей себе нашла! — Шерил слегка пихает ее локтем в бок, привлекая внимание, другой рукой куда-то в толпу указывает. Сара, глядя в небольшое зеркало на двери шкафчика, морщится, но ничего не говорит. Проводит рукой по волосам, накручивает растрепавшиеся после физкультуры пряди у лица на палец, пытаясь хоть немного завить, и фыркает недовольно, — Шерил быстро оглядывает ее, не скрывая улыбки. Сара указательный палец к губам прикладывает и шикает на нее. Хватает тетрадь и, прижимая ее к груди, захлопывает свой шкафчик, спиной к нему прислоняется. Она слегка прищуривается, всматриваясь в толпу, туда, куда махнула Шерил, накрашенные сливовой помадой губы в улыбке изгибает. И, слегка понизив голос, игриво спрашивает: — Так что там с новенькой? Шерил смеется и кончики ее афро-кудрей, собранных в хвост, слегка подпрыгивают, когда она запрокидывает голову. Шерил глаза закатывает, — никогда ты меня не слушаешь! — и слегка касаясь холодными пальцами, поворачивает голову Сары чуть влево. — Смотри, — говорит, — новенькая друзей нашла. И Сара смотрит. Внимательно. Смотрит, как новенькая откидывает от лица светлые локоны, пальцами вместо расчески по ним пробегаясь, как смахивает с ярко-желтого пиджака несуществующие пылинки, поправляет идеально выглаженные складки на юбке; Сара смотрит, как она прячет улыбку (закусывает палец, но все же не сдерживается и смеется — так искренне, что едва ли не светится), бегая взглядом от того гика, что вечно сидит один, к Джейкобу, бывшему квотербеку их школьной команды. — Такая колоритная компания, что я начинаю бояться за весь город, — и на секунду вернув взгляд на Шерил, Сара кривит губы. — Клуб убогих неудачников, не иначе. — Ты? Боишься за город? Шерил хихикает и говорит что-то еще, но слова ее внезапно растворяются в шуме коридора, смешиваются с чужими словами, с чужим смехом, шорохом тетрадных листов и громкими шагами — Сара видит все эти движения вокруг себя, но не слышит. Не слушает. Говорит себе: отвернись, и все равно смотрит — в толпу, туда, куда рукой махнула Шерил — и посреди очередного безуспешного мысленного приказа новенькая поворачивает голову. Сара вздрагивает, когда ловит чужой взгляд. Девчонка смотрит на нее сквозь толпу открыто и дружелюбно, ресницами хлопает и приветственно приподнимает уголки губ; и отворачиваться не торопиться. Головой кивает, отвечает что-то парням, — Сара не успевает по губам прочесть, а она уже снова широко улыбается. Тот второй парень — кажется, Тодд или Тед или… — хлопает новенькую по плечу, но она все еще на Сару смотрит (и с ее лица не сходит полуулыбка — лучше бы едкая, хотя бы язвительная, не такая). Сара хмурится. Сара не знает, как реагировать, но глаза отвести и даже просто моргнуть не может. Не смеет. И уже думает сказать что-нибудь новенькой одними губами, как чувствует холодное прикосновение к запястью — Шерил дергает ее за руку, возвращая в реальность: — Захотела к ним присоединиться? — Шерил разглаживает воротник своей белой рубашки и прикладывает ладонь к сердцу, продолжает так драматично, как только может: — А как же мы? О нас ты подумала?! Сара медленно поворачивается к ней, усмехается, перехватывает пальцы подруги, сжимает крепко. И самым серьезным голосом говорит: — Ну как я вас оставлю? Вы же без меня и двух дней не продержитесь. Шерил толкает ее плечом: — Такой момент мог бы быть, а ты все испортила. — Как и всегда. Шерил, даже не пытаясь ее переубедить, сразу кивает да губы поджимает, (и Сара ловит себя на том, что даже не обижается — не на Шерил, не за это). Она поправляет наушники, висящие у Шерил на шее, и, замечая в толпе знакомую фигуру и угольно-черные волосы Джесс, тянет подругу за собой. Напоследок оглядывается на новенькую и раздраженно шепчет: — Было бы ради кого вас бросать.***
Сара сортирует овощи в салате, царапая вилкой тарелку под я тебя, конечно, люблю, но как же ты меня бесишь взгляд Лиззи, хмурится, но к еде не притрагивается. Джесс, едва успевая жевать сэндвич с индейкой и слишком эмоционально жестикулируя, пересказывает свой день. Машет рукой куда-то в сторону и с загоревшимися глазами на выдохе выдает: — Слышали, что сегодня Эмбер сказала? — Кто? — Сара хмурится еще сильнее, откладывая, наконец, вилку (и видит у Лиззи на лице такое облегчение, что не сдерживается — подмигивает ей). — Ну, Эмбер, новенькая… Сара вытирает губы салфеткой и достает из сумки зеркальце, наносит еще один слой своей любимой помады. Хмыкает многозначительно. Шерил, пытающаяся дописать эссе за пятнадцать минут до сдачи, отрывается от тетради, откидывает карандаш и заинтересованно обращается к смутившейся Джесс: — Что сказала эта предводительница клуба неудачников? — Что еще за «клуб неудачников»? — смеется Лиззи. — Кто из вас это выдумал? Сара? О, дорогая, ты ведь можешь гораздо лучше! Джесс рассказывает что-то о телескопах и огнях в небе — Сара даже не теряет нить разговора. Сара не слушает начиная примерно с «Эмбер сказала…».***
Сара задумывается: стоит ли пытаться запоминать ее имя?***
Лиззи, сидящая за ней на литературе, наклоняется ближе, опираясь локтями на парту, убирает за уши короткие светлые волосы. Затем подпирает подбородок ладонями. Надувает губы и говорит: — Не знаю, как и где, но она урвала ту самую юбку из новой коллекции. Помнишь, я недавно показывала? О, Сара помнит, как перед началом учебного года они с девочками собрались у Лиззи дома. Лиззи пролистала свежий журнал, влюбилась и несколько часов доказывала, что ей абсолютно необходима та юбка, — почти такая же, как и несколько десятков, что Джесс вытащила из ее шкафа, только ярко-розовая и с широким поясом. — Лиз, ты не показывала, ты истери… Лиззи не дает договорить, восторженно вскидывая голову: — Мы должны с ней подружиться! — С кем? — Ты меня слушала вообще? — она сводит брови к переносице, через секунду снова загораясь своей идеей. — С Эмбер, конечно! Сару хватает лишь на протяжное «э-э-эм?». Лиззи вскакивает со стула, одергивает свой джинсовый сарафан, и спешит к выходу, бросая напоследок: — С новенькой.***
Эйприл (или Эбигейл? или…) задевает ее плечо, когда протискивается мимо Сары на выходе из кабинета химии. Бормочет извинения не глядя. И машет кому-то рукой в коридоре: — Эй, Эмбер, подожди! Ты уже выбрала тему… Сара закатывает глаза. Сара выдыхает устало и потирает плечо.***
Леонард говорит: — А новенькая похоже не такая безнадежная! Меньше шестнадцати секунд — тренер ее чуть сразу в чемпионы не записал. И ты туда же, думает Сара, перешнуровывая кроссовки на трибунах, где сидит добрая половина команды. А потом Леонард говорит что-то про «ножки этой новенькой», Джо и Питер хохочут, и Саре хочется проблеваться.***
Ожидаемые два-три дня, за которые город должен был уже поглотить новенькую, сменяются неделей, и следующей тоже — она почему-то не растворяется, не рассеивается в школьных коридорах. Сара все еще ее видит, все еще о ней слышит (пос-то-ян-но). Непрерывное Эмбер-Эмбер-Эмбер со всех сторон ощутимо давит на виски; «обо всех забывают, и о ней забудут» из головы не выходит, крутится там, мысли заглушает. Едва не срывается мантрой с губ. Сара вовремя прикусывает язык.***
В какой-то момент Саре начинают казаться две вещи: первая — она знает об этой новенькой слишком, слишком, черт возьми, много. По скольким предметам у нее высший балл, какие классные у нее кроссовки, с кем она гуляет вечерами и какой фильм она смотрела в новом кинотеатре два дня назад, кем работают ее родители и почему они переехали сюда и… Слишком много. Тебя слишком-слишком-слишком много, думает Сара и ей рычать от раздражения хочется, потому что Джесс уже минут десять в красках описывает Лиззи, как вчера прошла подготовка к их совместному с новенькой заданию по истории. Хочется рычать, хочется красноречиво заткнуть средними пальцами уши и закатить глаза, хочется просто выйти, в конце концов, — Сара лишь улыбается и заинтересованно кивает вроде бы даже в нужных местах. — Я же говорила, что она классная! — вскрикивает Лиззи (Сара стискивает зубы и улыбается, улыбается, улыбается). — Мы просто обязаны с ней подружиться… А вот и вторая вещь — Саре кажется, что все просто сговорились и издеваются над ней.***
Хочется просто игнорировать ее существование (что кажется таким простым, ведь у них всего пара совместных уроков и разные компании, не считая Лиз, которая до сих пор горит своей идеей), хочется не слушать, не слышать ничего о том, какая же эта девчонка идеальная (что кажется совершенно невозможным). Но проблема в том, что в какой-то момент Сара ловит себя на том, что сама к ней мысленно возвращается. Чужие слова эхом в голове отдаются: для меня ты тут новенькая, и я еще посмотрю, как к тебе относиться; ты тут новенькая; новенькая. Саре хочется дать себе пощечину. Отрезвить. Вернуть в реальность. (Сара улыбается так, что сводит скулы; так, что почти слышит отчаянный треск, с которым собственная улыбка надламывается, острыми углами взрезая накрашенные губы — и уж лучше бы слышала это).***
Ее зовут Эмбер. Ее зовут Эмбер — и обычно Сара забывает таких, как она, сразу, как отводит от них взгляд, и уж тем более, она не запоминает их имя. Но в этот раз все идет не так — у этой девчонки непримечательная внешность, в ней нет ничего особенного, (то есть… черт, ну может и есть…) — кроме невероятных успехов в науке и в спорте, естественно, тоже, кроме таланта притягивать неприятности и чувства стиля. Сара не может отрицать очевидное, но, кроме этого, точно ничего нет; по крайней мере, Сара видит только это. Она не смотрит, конечно, не смотрит, не выискивает ни эту новенькую — Эмбер, думает, Эм-бер — в толпе, ни что-то сильно выдающееся — в ней. Не ищет и не хочет искать. Сара просто знает достаточно, чтобы искренне не понимать, что в ней такого; что вообще происходит и почему весь Клирвью сходит от нее с ума. Сара от всего этого устает — от одного звука ее имени, сказанного Джесс или Лиззи, или Шерил, или кем-то еще, от бесконечных разговоров, от ее дружелюбной улыбки, от попыток понять. Устает, но закрыть на это глаза, свыкнуться-смириться — не может; не смеет.***
Сара сама себе говорит: — Забудь о ней. Все нормально, всех забывают. Говорит: — Забудь, Сара, перестань о ней думать. Просто… перестань и все. Говорит тихо, сквозь зубы, горечью своих так очевидно бессмысленных, бесполезных слов давится: — Забудь-забудь-забудь.***
Сара замирает на выходе из кухни, моргает пару раз, думая, — искренне надеясь, — что ей просто послышалось, когда после внезапного и очень неловкого семейного ужина мама спрашивает: — Как там та новенькая девочка, освоилась уже? Сара думает: какого черта?! — Нормально, — бормочет, не оборачиваясь; не спрашивая, откуда и почему, и вообще ничего не спрашивая. Поднимается по лестнице, — шестая ступенька привычно скрипит, — и себе же говорит: — Нормально с ней все.***
Сара все же смотрит на нее, — на новенькую, на Эмбер, — ничего не ищет, просто смотрит. (С ней и правда все нормально, она и правда освоилась; она будто всегда здесь была и в то же время — нет). Смотрит, как Эмбер скрещивает лодыжки под партой, поджимает их от гуляющего по полу сквозняка (Сара морщится, громко цокает и просит закрыть уже, наконец, окно), как она то натягивает рукава ярко-зеленого свитера до кончиков пальцев, то закатывает их до локтя. Как рисует что-то простым карандашом на полях, а потом вертит его в руках или закусывает самый кончик. Как она со своего места во втором ряду подставляет лицо уходящему позднеоктябрьскому солнцу — как оно своими бликами путается в ее рассыпанных по спине золотистых прядях. И ее прямой нос, — Сара щурится, чтобы разглядеть едва заметные веснушки, — чуть подрагивающие ресницы и изогнутые в легкой улыбке губы ловят солнечный свет, а в следующую секунду она уже голову поворачивает — ловит взгляд Сары. Сара не перестает удивляться тому, как искренне эта девчонка улыбается — собственным рисункам в тетради, уже совсем негреющему солнцу и ей самой. И с каким теплом она смотрит из-под ресниц своими темно-карими глазами, (Сара не должна этого знать, но Эмбер на всех так смотрит). Эмбер задерживается на ней взглядом, прямым и открытым, и Сара вновь теряется — хочется отвернуться, хочется глаза презрительно сощурить, хочется сказать что-нибудь язвительное. Но не получается. Сара выдыхает порывисто, моргает пару раз и говорит себе: отвернись. И заставляет себя каким-то чудом. Мисс Паркер у доски, поправляя манжеты у рубашки, говорит, кажется, о Вирджинии Вулф. Или нет. Сара пытается включиться в работу и слушать, но даже делать вид выходит с трудом — ее так и тянет вновь голову направо повернуть, хотя бы чуть-чуть, поймать чужой взгляд и ну, Сара, черт побери! Она с силой сжимает в пальцах ручку, прикусывает щеку изнутри и медленно, едва слышно, выдыхает — и оставшиеся двадцать — отвратительные круглые часы над доской такие чертовски медленные — минут увлеченно кивает, встречаясь взглядом с мисс Паркер, (все-таки Вирджиния Вулф, да).***
В школьном туалете не до конца закрывается одно из окон, вода там просто ледяная (Сара мокрые ладони к щекам, к вискам прикладывает — становится чуть легче) и бумажные полотенца заканчиваются со скоростью света. Джесс, одной рукой продолжая расчесывать свои длинные волосы, другой лезет в висящую на плече сумку, достает пачку салфеток и протягивает ее Саре. Говорит: — В этой школе никогда ничего нет, — и, когда Сара в ответ лишь хмыкает и уголки губ приподнимает в слабой улыбке, Джесс смотрит как-то слишком обеспокоенно, продолжает осторожно: — Ты какая-то бледная. Все в порядке? Сара хмурится: — Конечно. Почему ты спрашиваешь? — Лиз сказала, что ты с литературы чуть ли не бегом сбежала. И сейчас ты… ну, — она рукой неопределенно в воздухе рядом со своим лицом машет. — Все в порядке, — Сара стирает с висков оставшиеся капельки воды, вытирает насухо руки и выбрасывает использованные салфетки. Отдает пачку недоверчиво глядящей подруге и улыбается. — Джесс, там было дико жарко, вот и все. Джессика все так же с недоверием косится на приоткрытое окно у Сары за спиной, кутается в мягкий кардиган и ничего не говорит. Сара пальцами поправляет локоны и в голове у нее только одно: что это, блин, вообще было.***
— А может ведьмы? Ведьмы всегда актуальны. — Лиз, мы наряжались ведьмами два года назад, — отвечает Сара, помешивая трубочкой шоколадный коктейль. Лиззи, сидящая напротив, кусает бургер, жует и только плечами пожимает. — Да и Джессика нам этого просто не простит, — она бросает взгляд на стойку, где Джесс болтает со знакомой официанткой в нежно-розовой форме. Лиззи смеется: — Это да. Она себе костюм еще в августе придумала, я говорила? А-а… может вампиры? Зомби? Ну или принцессы? — Это слишком банально, — вставляет Шерил, скучающе глядя в окно, и постукивает ногтем по столу. — Демонессы? — То есть это не банально? — Ну, мы в них еще не наряжались. К тому же, с костюмом можно сильно не париться — главное макияж и крылья. Сара говорит: — Я не против, если ты займешься крыльями. Шерил наконец отворачивается от окна, смотрит на них пару секунд, дожидается кивка от Лиз и хлопает в ладоши: — Отлично! Я найду крылья, вы — одежду, что-нибудь темное, и побольше кожи. — Голой кожи или?.. — На твое усмотрение, детка, — Шерил подмигивает и смеется. Сара мысленно перебирает весь свой гардероб, откидывает вариант за вариантом — слишком обычное, слишком светлое, слишком закрытое, слишком откры… хотя, такое ты точно не наденешь, да, новенькая? Говорит: — Я буду в красном. Только подошедшая Джесс поднимает брови и просит подробностей, и, получив отказ, начинает бубнить что-то о том, что они вечно все делают в последний момент.***
Джесс (высокий светлый парик, воздушное платье с открытыми плечами, венецианская маска) выглядит, будто сбежала с карнавала, выглядит слишком хорошо для дома Леонарда, устроившего вечеринку. Трижды открывает дверь детям, отдает ведро сладостей и радуется больше их — и решает в следующем году сама все организовывать, потому что ты посмотри, они же даже скелет не смогли нормально повесить… о господи, кто вырезал эту тыкву?! Лиззи (блеск черного бархата, собранные наверх волосы, ее, Сары, бордовая помада) говорит, что сегодня пьет только сок, ведь в понедельник дико важная контрольная по физике, а мне еще подготовиться нужно, находит у лестницы на второй этаж какого-то знакомого темноволосого парня в костюме вампира и бросает их на весь вечер. Шерил (короткие шорты, ободок с рожками, темно-серые крылья) старательно игнорирует своего бывшего, постоянно подливает себе в стакан и тянет Сару и Джесс танцевать. Дуется, когда они отказываются, но быстро находит компанию — улыбается немного пьяно, целует какого-то зомби, показывает им, сидящим на диване, оба больших пальца за спиной у парня. Сару бесит собственное постоянно задирающееся платье — кроваво-красное и без того короткое; бесят крепления крыльев, сдавливающие плечи; бесит сидящий рядом, на подлокотнике, Джо — его тупые шутки, отвратительный запах дешевых сигарет и то, как он постоянно пытается приобнять ее за талию. Сара отодвигается ближе к Джесс. Сара сжимает в пальцах красный пластиковый стаканчик. Сара сквозь зубы шипит Джо «отвали». Она нить разговора опять теряет, скользит взглядом по хорошо знакомой гостиной, — она вечера пятницы последние годы здесь чаще проводит, чем у себя дома, — и ведьминские шляпы, клоунские носы, искусственная кровь и карнавальные маски сливаются в одно дергающееся под музыку пятно. Сара смаргивает. Под лестницей медсестра с воткнутыми в голову ножницами целует парня в лохмотьях. Парочка гиков в ярко-голубых джемперах с блестящей эмблемой что-то бурно обсуждают, косясь на зелено-фиолетовый костюм пришельца, в ту же секунду скрывающийся за дверями на кухню с пивом в руках (наверняка цвет не тот, думает Сара, или пришельцы не пьют?). От компании готов в углу доносится смех — звонкий и очевидно им не свойственный и Сара даже поворачивает голову, встречаясь взглядом с Джесс, потому что, ну. А потом Салли, — или Сэнди? — с которой у нее совместная математика, немного сдвигается в сторону, так, что Сара видит знакомое лицо. Эмбер (золотистый нимб, струящиеся волны белоснежной ткани, тонкие запястья) дергает плечом, поправляя крылья за спиной. Смеется опять. Глаза прикрывает, когда в песне начинается припев, раскидывает руки в стороны, поворачивается пару раз. Сара думает: ну, конечно. Отводит глаза и, снова чувствуя на себе руку Джо, резко с дивана вскакивает, чуть пошатываясь, пытаясь на каблуках устоять. Одергивает платье. В стаканчике остается ровно на глоток, но в Сару не лезет — она пихает его проходящему мимо парню и выходит подышать. Сара немного жалеет, что не взяла куртку, — ветер холодит голые плечи и ноги и хлещет ее собственными волосами по лицу, — и в то же время чувствует такое облегчение, когда дверь с громким хлопком приглушает музыку, когда перегар перестает забивать нос. Она вдыхает глубоко, быстро проходится пальцами по волосам и отходит подальше, опираясь на деревянные перила веранды. Голову поднимает, даже не задумываясь — хоть в одном туристические брошюры не врут, в этом городе и правда невероятно чистое небо. Сара щурится, пытаясь мысленно соединить звезды в созвездия. Но хватает ее только на Медведиц. Сзади раздаются шаги, — и она бы внимания на это не обратила, как и на смех и пьяные возгласы, раздающиеся у двери, и в саду, и уже даже от дороги, если бы они не приближались к ней. Сара обнимает себя, растирая руки от плеча до запястья, но оборачиваться не спешит, потому что это наверняка Джесс и потому что оборачиваться совсем не хочется. Она уже открывает рот, чтобы сказать «я сейчас», когда слышит голос — знакомый, но совсем не тот, что ожидала: — Ты замерзнешь, — говорит Эмбер. Говорит, и у Сары даже дыхание перехватывает (от холода, конечно, от холода) и она все же оборачивается — медленно, лениво, пытаясь натянуть на лицо привычную улыбку. Усмехается, видя взволнованное лицо Эмбер. — Вау, — качает Сара головой, — а ты и правда вжилась в роль ангелочка. У Эмбер вырывается смешок. Она сжимает в ладонях края накинутой на плечи серой куртки, уличные светильники играют тенями на ее лице и Саре хочется просто уйти (или постоять так еще немного — от дешевой выпивки она путается в собственных желаниях). Сара чувствует на себе чужой взгляд — Эмбер быстро осматривает ее наряд, задерживаясь на пару секунд на темном силуэте крыльев, и возвращается к лицу. Эмбер смотрит Саре прямо в глаза, долго, изучающе и, понизив голос, говорит: — А ты бы хотела, чтобы я была на твоей стороне? — и бровь изгибает совсем не по-ангельски. Сара просто моргает, не зная, что ответить. — Не спорю, у вас наверняка интереснее, но у ангелов больше власти. Саре хочется бросить что-нибудь едкое, острое, взрезать повисшую между ними тишину, сказать хоть что-то; она просто не может не. Хочется сжимать пальцы, заламывать запястья. Хочется послать Эмбер к черту — и посмеяться от глупости шутки. Она продолжает молчать. Ветер продолжает трепать волосы, бить по щекам, кожа покрывается мурашками. Сара передергивает плечами; и молчит-молчит-молчит. — Да я же шучу, расслабься, — Эмбер смеется, прикрывая глаза; Саре не смешно. — Пойдем в дом. Эмбер кивает на дверь и уходит. Сара возвращается, чтобы забрать куртку, целует откровенно скучающую вы все меня просто кинули! Джесс в щеку. Сара говорит подруге, что ей не хорошо (и отказывается, отнекивается от предложений проводить), говорит Леонарду, что в этот раз вечеринка подкачала, говорит Джо «отвали» (опять-опять-опять). По дороге домой понимает, что никогда не уходила так рано, но — вечеринка и правда скучная, нелепые приставания давным-давно надоели (и, что важнее: просто не сработают, как он не понимает) и ей не хорошо. С ней явно что-то не так.***
Ноябрь приносит в Клирвью тяжелые свинцовые тучи и колючий ветер — Сара достает из шкафа свой любимый лиловый плащ и теплые ботинки. Но в целом, ничего не меняется: по утрам она все так же долго выбирает одежду и совсем-совсем не думает, что же наденет эта новенькая девчонка, пьет только кофе, получает традиционный приветственный кивок от отца перед работой (мама, конечно, целует ее в щеку, недовольно хмурится под привычное обещание поесть в школе, и тоже уходит, стуча по паркету каблуками); вечер пятницы проводит на вечеринках футболистов (снова и снова говорит Джо «нет», пьет весь вечер один пластиковый стаканчик и провожает Лиззи домой, потому что так пить ей категорически нельзя), а выходные — с девчонками в торговом центре или дома у Джесс под бутылку вина из запасов ее родителей и разбор сплетен за неделю; закатывает глаза, скрипит зубами и молчит, улыбаясь до боли в щеках, когда кто-нибудь говорит об этой девчонке. А говорить о ней продолжают — в художественном классе и под трибунами стадиона, куда все бегают покурить, и официантки в их любимом кафе обсуждают ее, ну та девчонка, помнишь, недавно переехала? спрашивала, вкусная ли у нас картошка, когда Сара подходит сделать заказ. Эмбер то, Эмбер другое-третье-пятое. Эмбер опять отличилась на физкультуре, Эмбер лучше всех написала тест по математике — в первый раз, но Сара уверена, скоро снова будет опять. Эмбер уже знакома с тем новеньким красавчиком и его странной, совсем-не-немного-пугающей сестрой. Саре кажется: это имя она слышит чаще своего собственного, Сара почти уверена: все просто сговорились и издеваются над ней — за все хорошее, так сказать.***
— Я так устала, вы не представляете, — тянет Лиззи, падая на кровать в комнате Сары, едва успев переодеться в темно-зеленую шелковую пижаму, — на следующей неделе у меня еще два теста… Такое чувство, что учителя поспорили, какой предмет меня окончательно доведет. Шерил, стягивающая с запястья резинку для волос, и Джессика отвечают одновременно: — Как будто им до нас дело есть. — О, определенно математика! — Джесс прыгает на кровать рядом с Лиззи, подминает под себя подушку и ложится на живот, болтая ногами в воздухе. Лиззи закрывает лицо руками и издает слишком громкий обреченный стон. Шерил хохочет, пытаясь собрать непослушные волосы в хвост, — Сара молча забирает резинку, встает за спину подруги и, приподнимаясь на носках, прочесывает ее кудри пальцами; собирать волосы Шерил долго, но жаловаться на это она может бесконечно и еще столько же. Шерил говорит: — Ладно тебе, Лиз, у тебя всегда не меньше восьмидесяти пяти. Когда ты… — она вздрагивает, вскидывая голову, когда Сара затягивает резинку еще на один оборот. — Господи, Сара, осторожней! Сара ладонью надавливает на ее затылок, немного опуская голову: — Не вертись, милая. И Шерил снова обращается к Лиззи: — Когда ты вообще успеваешь готовиться? Нет, не смейтесь! Я ведь серьезно. Мы же почти все время вместе, но где оценки Лиз, да и ваши тоже, и где мои. Я не понима-а-аю, — Сара, закончив, ободряюще хлопает ее по плечу и обходит со спины, чтобы увидеть, как Шерил притворно надувает губы. — К тому же, ты всегда говоришь, что ничего не знаешь, что совсем не готова, но пишешь почти на девяносто. Девяносто! Я даже когда неделями готовлюсь, могу на восемьдесят не написать, — и она затихает под тяжкий вздох. — Шери, если ты хоть раз, — Лиззи вскидывает вверх указательный палец и только затем поднимается сама, опираясь спиной на изголовье, — хоть разочек! будешь действительно готовиться всю неделю, а не вечера напролет болтать по телефону или убегать на ваши супер-секретные встречи с Дэниэлом… Сара даже не пытается сдержать смех, видя, как Джесс многозначительно проигрывает бровями — Шерил закатывает глаза и показывает им средний палец, но через пару секунд садится, поджимая ноги, на банкетку возле кровати. — И как вас еще никто не спалил? — Джесс улыбается, но смотрит с привычным беспокойством. Сара поджимает губы. — Шери, ты ведь знаешь, как это опасно. Зачем?.. И вопрос тонет, растворяется в тишине. — Это просто работа, — Шерил отвечает тихо, говорит то, что они все уже десятки раз слышали, — к тому же, это для Хелен. (У Сары перед глазами проносится лицо Хелен с темно-карими, почти черными, глазами, с язвительной улыбкой и такими же пышными кудрями, как у Шерил — и то, как Хелен готовила им мятный чай, когда что-то шло не так, как забирала их с вечеринок, хотя я вам не мамочка, понятно? но что важнее: почему вы вообще без меня пошли? и как внезапно она уехала, не попрощавшись. Сара бы соврала, сказав, что не скучает; они бы все соврали). — Как она? — Саре слышится дрожь в собственном голосе, и она лишь надеется, что девочки этого не замечают (но они не могут не заметить). Шерил отвечает не сразу, перед этим старательно поправляя перекрутившуюся лямку майки: — Злится, что я в это влезла, но выбора-то у нее особо нет. Родители про долг не знают, — и она бы убила меня, если бы вдруг узнали, — ее саму выпустят не скоро… А так семейный бизнес выходит. Шерил смеется надломленно-истерично, покусывает ноготь на большом пальце и так сильно напоминает свою сестру в последние месяцы, что Сара вновь злится на себя — за то, что не заметила (с Хелен); за то, что позволила этому повториться (с Шерил), за то, что позволяет до сих пор. — Даже не смей так шутить! — строго начинает Лиз. — Семейный бизнес, тоже мне! А если твои родители узнают? Если тебя убьют?! — Мы что, в кино, по-твоему? — фыркает Шерил. — Вы с Хелен влезли в дела посерьезнее кино! — Джесс кладет ладонь Лиззи на плечо, наклоняется и шепчет что-то совсем тихо. Лиззи глубоко вдыхает и выдыхает. — Прости. Прости, я просто… Мы. Мы волнуемся за тебя, знаешь? Это ведь не на кассе в кинотеатре работать, не собак выгуливать, не… Джесс не дает ей договорить: — Только представь Шерил Джексон, выгуливающую собак… Шерил толкает ее в плечо с криком: — Я вообще-то люблю собак! — Да. На расстоянии, как и они тебя. Шерил пожимает плечами, и они все смеются. А потом тишина вновь поглощает их — такая плотная и тягучая, что Сара ее почти что кожей ощущает; хочется говорить о глупостях — о той мелодраме, которую крутят в их местном кинотеатре уже третью неделю и уж лучше бы они на нее не ходили, о перламутровых пайетках на платье из нового журнала и новых сапогах Лиз, но ничего нет. Слов нет, и тишина давит, давит, давит. Шерил прячет глаза, заламывая пальцы. Джесс поднимается, протягивает одну руку ей, вторую — Саре и тянет их к себе на кровать; обнимает крепко, Сара гладит Шерил по спине. Лиззи пододвигается ближе, кладет ладонь Шерил на плечо и тихо, осторожно говорит: — Шери, может ты все-таки подумаешь… Но Сара уже знает ответ. Они все знают. — Нет, — Шерил отстраняется, качая головой, — мы это уже обсуждали. Мой ответ не изменился и не изменится: я не возьму ваши деньги, к тому же, они даже не ваши. Осталась всего пара тысяч, к концу весны отработаю. Сара вздыхает глубоко, вспоминая их первый разговор об этом, и второй, и еще много-много подобных. В январе Шерил сказала «это всего лишь работа, к лету все будет кончено», но уже середина ноября и они до сих пор к этому возвращаются. Так что она говорит то единственное, что кажется верным: — К концу мая ты выходишь, и неважно, отработаешь все или нет. Ты выходишь, и мы вместе что-нибудь придумаем. Говорит: — Потому что ты не одна, даже когда кажется именно так. Потому что мы прошли через отъезд Хелен, через развод родителей Лиззи и тот откровенно дерьмовый фильм в четверг — черт возьми, кто его выбрал вообще? — вместе, да? И потому что ты просто не можешь бросить нас разбираться с этой школой. Говорит: — А теперь я иду за чаем, и мы начинаем обсуждать ваших парней, учителей и домашку, но только потому, что мы все верим: ты знаешь, что делаешь. Сара поднимается на ноги, поправляя шелковый халат, когда Джесс, коварно улыбаясь и кивая на брошенный в кресле ярко-розовый рюкзак, произносит их любимое: — Я взяла вино. И Шерил взрывается смехом, будто ничего только что и не было — откидывает голову Лиззи на плечо, и та обнимает ее со спины. Джесс подскакивает за рюкзаком, достает бутылку красного полусладкого и штопор. Сара улыбается и спускается вниз за бокалами. И в следующий час все хорошо — Шерил рассказывает о том, как Питер всю неделю звал ее в кино, в кафе и даже на концерт в соседний город, а она, конечно, отказывалась, потому что ну, он, кажется, уверен, что я к нему вернусь, но скорее уж Клирвью на картах появится; Джесс говорит, что на Рождество поедет к бабушке во Флориду и я уже все придумала: попрошу Санту о встрече с тем накачанным серфингистом с прошлого года, помните же, я рассказывала; а Лиз продолжает жаловаться на учителей — а мистер Бейкер вчера сказал, что восемьдесят девять — это, конечно, хорошо, но можно было и лучше, и это при том, что мне Джейсон помогал готовиться — а он в истории просто бог, ой, да не смотрите так. Сара смеется поверх бокала и говорит: — Вы прямо сейчас должны поклясться, что, если я вдруг однажды все же скажу Джо «ладно, давай попробуем», — потому что полноценного «да» он от меня никогда не дождется, но доконать может, — вы перестанете со мной общаться. — Боже мой, он же просто ужасный! — Я знаю, Лиз, знаю, — Сара вздыхает тяжело, — но он почему-то уверен, что любая бы убила даже за поцелуй с ним. Лиззи и Шерил синхронно кривятся. Джесс кладет руку на сердце и торжественным голосом заявляет: — Клянусь: если еще раз увижу этого парня рядом с тобой, я найду способ его прикончить. — А что насчет того новенького, — Лиззи задумывается на секунду, — Рэя? Да, Рэй… Что насчет него? Он классный! Мы вместе на математике и все, что я могу сказать: он очень вежливый, добрый, нереально красивый, но вы это и так знаете и еще он… — Занят, — говорит Шерил и под непонимающие взгляды поясняет. — Он же постоянно с Эмбер тусуется, я их и в кино недавно видела, разве я не говорила? И вот опять, думает Сара, давно же тебя не было, Эмбер. — Ой, кстати об Эмбер, я же все хотела спросить, где она покупает одежду, потому что явно это не из наших магазинов, я же их ассортимент уже наизусть знаю, — так вот Эмбер… Сара думает: Лиззи, милая, нет. Сара глаза прикрывает, ножку бокала крепче пальцами обхватывает. Пытается сосредоточиться на вине — на насыщенном бордовом цвете, на вкусе, что все еще чувствуется на языке, пытается не слушать, но обрывки разговора все еще улавливает — что-то о розовых конверсах и сияющих ангельских крыльях с недавней вечеринки и Эмбер, Эмбер, Эмбер, конечно. В голове на каждый звук этого имени раздается только замолчи. Хочется сказать Лиззи «замолчи-замолчи-заткнись, пожалуйста; говори о математике, говори о вечерних платьях, которые тебе некуда надеть, о Джейсоне с которым у тебя ничего нет, и о мечтах переехать в Нью-Йорк и никогда сюда больше не возвращаться». Хочется научиться молчать и сдержанно улыбаться, когда кто-то говорит об этой Эмбер — не давиться изнутри собственным ядом, смешанным с вином, не сжимать дрожащие от раздражения пальцы. Хочется молчать от безразличия, а не от бессилия. Хочется, наконец, просто улыбнуться как обычно, — натянуто и до боли в щеках, в челюсти, — сделать вид, что все хорошо. Вместо этого Сара говорит: — Может, хватит уже? Мы только о ней целыми днями и говорим. Эмбер-Эмбер-Эмбер, как будто других тем нет! Как будто Земля всегда вокруг нее вращалась, а в Клирвью только недавно узнали и сразу с ума от этой девчонки посходили. Сара чувствует на себе взгляды подруг, — растерянные, непонимающие, — чувствует успокаивающее прикосновение горячих пальцев Джесс на своем запястье. — Сара, все в порядке? В голове звенит отчаянное: нет-нет-нет. Вслух лишь: — Да, просто… — Сара глубоко вдыхает-выдыхает и продолжает, чуть понизив голос: — сменим тему, ладно? Это уже немного бесит — то, как все вокруг только и говорят об Эмбер Смит. — Хорошо… Шерил быстро переключается на очередную забыла-вам-рассказать сплетню (что-то про Эйприл и Урсулу), Джесс не отпускает ее руку, вырисовывая на ней маленькие круги, Лиззи ободряюще улыбается — они все снова делают вид, что ничего не произошло. Но у Сары из головы не идет чужое имя, пять букв, ощущаемых на языке горечью, собственным бессилием, поражением.***
Сара заснуть не может ни в ту ночь, слыша в тишине спальни только ровное дыхание девочек и чувствуя их теплые объятия, ни в следующую, когда уже остается одна, ворочается в постели и то откидывает одеяло на пустую половину, то с головой в него зарывается. Она смотрит на слабые тени от заглядывающих в незашторенное окно фонарей, пока они не сливаются в размытое пятно перед глазами. Смаргивает слезы в уголках глаз и спускается на кухню за мятным чаем — находит только жасминовый и, хмурясь, залпом выпивает стакан воды из-под крана. Ступенька на лестнице скрипит под ногами — Сара чертыхается, ладонью глаза прикрывает и крадется к себе мимо спальни родителей. Будильник на прикроватной тумбочке мигает зелеными цифрами, показывая четыре утра. Сара пытается считать до десяти, до ста и дальше до тысячи. Сбивается практически сразу. Мысли скачут от цифр к буквам. Она выдыхает шумно в желании успокоиться и не думать совсем, но все крутит в голове чужое имя, повторяет его снова, снова и снова, переворачивает и думает о том, что глаза у Эмбер на солнечном свету, наверное, и вправду янтарные, (чужое «Эмбер» на виски давит и заставляет сжимать губы в тонкую линию, свое собственное едва ли не режет изнутри). Думает: что с тобой не так, Эмбер? Думает: что не так со мной?***
Через пару часов она выпивает три чашки кофе, мажет вишневой помадой по губам и улыбается родителям. Улыбается в школе, говорит: — Все нормально, Джесс… Правда… нормально. Просто не выспалась. Говорит: — Какой-то идиот заглох напротив нашего дома. Мистер Прайс, — наш сосед, помните? — вышел помочь и они полночи пытались завестись. Столько мата от такого, — она не слишком удачно копирует голос старой леди, живущей через два дома вверх по улице, — такого приличного человека я никогда не слышала. Говорит: — Уроки скоро закончатся, и я лягу спать до завтрашнего утра. День, естественно, тянется бесконечно долго. И ее мысли все никак не останавливаются, даже не замедляются.***
И вся неделя кажется чередой бесконечностей: дни тянутся за днями, смешиваются друг с другом, соединяются в калейдоскоп из я-в-порядке, из вымученных улыбок, взглядов украдкой, из попыток понять. Она все равно не видит в этой Эмбер ничего особенного; ни-че-го (но Эмбер улыбается так искренне, так ярко, что Саре хочется смотреть-смотреть-смотреть, но, конечно, она отворачивается — она не может пялиться, не смеет).***
Сара жмурится до цветных кругов перед глазами и подставляет лицо ветру. Он треплет рассыпанные по плечам выбеленные волосы, покалывает щеки и нос и опускает на воротник ее теплого пальто редкие снежинки. Конец ноября в этом году выдается морозным, — она покупает новые перчатки и вздыхает по шоколадному мороженому, чаю со льдом и пикникам у реки прошлым летом, — и Сара плотнее запахивает пальто. Ветер шумит в ушах, на секунду-две-десять прогоняя мысли. Губы сами изгибаются в улыбке. Сара пропускает момент, когда девочки из дверей школы выходят, отзывается только на явно не в первый раз произнесенное собственное имя. Оборачивается, видя, как Шерил пытается поймать снежинки языком, а Джесс наматывает цветастый шарф вокруг шеи. Лиззи сияет как рождественская елка, подлетает к ней, стискивая в объятиях, и кричит прямо в ухо: — В этом году никаких футболистов на Рождество! — А? — Спроси, к кому мы идем на вечеринку перед Рождеством, — подсказывает Шерил. — И к кому же? — Одна из тех девчонок из пансиона «Блэкуотер» устраивает офигенную тусовку, — говорит Лиззи, не переставая улыбаться. — Ну, знаешь, родители летят в Европу, оставляют доченьке свободный дом. И, ставлю двадцатку, выпивка там точно будет лучше, чем у Леонарда. Джесс поигрывает бровями: — И еще двадцатка на парней! Шерил и Лиззи одобрительно вскрикивают. Сара смеется — и они, поворачивая налево, направляются к воротам. Уже за ними она хмурится: — Как мы туда попадем? Не просто так ведь заявимся. — Нас уже пригласили, — поспешно произносит Лиззи, почему-то смотря на голые деревья, на черепичную крышу трехэтажного дома неподалеку, на блестящие пряжки собственных сапог; куда угодно, но не в глаза. Сара внутренне напрягается. — Эта девчонка, Миранда, кажется — она подруга Эмбер, — и затихает, ожидая реакции. Сара удивляет саму себя, не взрываясь от одного имени, а лишь плечами пожимая (и сжимая правую руку в кармане в кулак). — Я знаю, она тебе не нравится, но также я знаю, как сильно тебе надоели постоянные сборища футболистов. Нам всем надоели. А там хоть отвлечемся. Сара знает: Лиззи права. Сара знает: ей это нужно; им всем четверым это нужно. Она слабо улыбается: — Ладно. Звучит как неплохой план. — Вот видите, — Лиз поворачивается к девочкам: Джесс впечатленно склоняет голову, а Шерил с улыбкой закатывает глаза, — мне даже не пришлось расчехлять самый главный аргумент! На непонимающий взгляд Сары отвечает Шерил. Говорит: — Там не будет Джо с его тупыми подкатами. — Лиз! С этого нужно было начинать, — и они смеются на весь перекресток, у которого обычно расходятся по домам. Сара обнимает спешащую по эй, не по тем, не начинайте делам Шерил, обнимает идущих прямо Джесс и Лиззи, обещая вечером не опаздывать, но, если что, закажите мне клубничный коктейль — прежде чем остается одна. Ветер путается в кончиках волос, забирается под полы пальто, и Сара впервые с начальной школы выбирает длинную дорогу до дома.***
В конце концов она несколько лет игнорирует приставания и сальные шуточки Джо — игнорировать Эмбер не должно быть сложнее; но у Сары почему-то не получается. Она пытается всю последнюю неделю ноября, говорит себе не смотреть, не думать, говорит себе жить как раньше, безо всяких новеньких. И каждый чертов день она в этом проваливается: во вторник замечает, что Эмбер не была на физкультуре, которую никогда — ну почему я это знаю? — не пропускает и в среду перед уроками ловит себя, постоянно поглядывающую на дверь, одергивает мысленно и все равно взгляд возвращает; в пятницу Эмбер позволяет тому новенькому парню, Рэю, откусить от своей пиццы и громко возмущается, когда он забирает весь кусок, а потом смеется, запрокинув голову и закинув руку ему на плечо — их столик в другом конце кафетерия и Сара лишь подмечает, что их клуб неудачников становится все больше (и совсем не скрипит зубами, не поджимает губы и не злится, нет).***
В первый день декабря, держа в руках кружку какао с корицей и болтая ногами на высоком стуле в кухне у Лиззи, Сара понимает, что тут одно из двух: первое — она сходит с ума (и Джесс так кстати говорит: «Сара, ты совсем чокнулась?! В смысле не хочешь идти?» — но через секунду спрашивает, все ли хорошо, в порядке ли она, и вообще ты в последнее время какая-то странная); или второе — она облажалась; очень-сильно-облажалась.***
Мисс Паркер просит Сару задержаться, говорит о ее последнем эссе — что она может гораздо лучше, что стоит поднажать, Сара, у тебя же всегда был высший балл, что если у тебя какие-то проблемы… Сара качает головой. Сара говорит: — Все в порядке, — и эти слова горчат на языке почти так же, как кофе, который варит по утрам ее мать. Сара бросает взгляд на часы на стене, понимая, что опаздывает на обед, поэтому улыбается широко, добавляя: — Я просто поздно начала и времени не хватило. Я могу идти, мисс Паркер? Едва дождавшись кивка, Сара бросает «до свидания» и, перехватив поудобнее учебник, идет к двери. Понимая, что не может вспомнить ни строчки из своего эссе, потому что больше половины ей написала Лиззи, когда до сдачи оставалось чуть больше тринадцати часов, а они сидели в круглосуточной кафешке. И в этот самый момент она почти видит в который раз разочарованное лицо матери (как когда бросила и чечетку и конкурсы красоты; как когда ушла из группы поддержки и перестала бегать по утрам; как когда отказалась участвовать в ее постоянных ужинах и приемах — Сару всегда учили быть лучшей, но даже с ежедневными тренировками и оттачиванием модельной улыбки, у нее никогда не получалось). Сара говорит себе: нет; не думай об этом, хватит. Сара говорит себе: а теперь улыбнись. И на какую-то секунду ей хочется сказать «спасибо» маленькой Саре, часами отрабатывающей улыбку перед зеркалом, потому что, кажется, только это и было не зря. Девочки ждут ее недалеко от кабинета — Сара сразу же замечает ярко-розовый комбинезон Лиззи и купленную на прошлых выходных сумку Шерил, и активно жестикулирующую Джесс, и… светлые кудри, частично собранные сверху. Саре даже не нужно видеть лица, чтобы понять, — и от этого хочется выть и, может, дать себе наконец пощечину, потому что хватит, Сара, улыбнись. Она глубоко вдыхает и все же мысленно благодарит себя из прошлого, опять натягивая широкую улыбку. Подходит ближе, уже слыша, как Джесс говорит про вино, — я договорюсь на пару бутылок, не больше, — как Шерил смеется, потому что я бы жила в вашем погребе, знаешь? Лиззи замечает ее, чуть кивает и улыбается. — Э-э-эмбе-ер, — Сара растягивает гласные, останавливаясь за ее спиной; Эмбер оборачивается резко, взмахнув волосами, смотрит Саре прямо в глаза с легкой улыбкой (и она кажется настоящей, искренней и такой ее — хватит, Сара, хватит), — дорогая, ты заблудилась? — Эмбер приподнимает брови в удивлении, а Сара сама не знает, зачем говорит это. — Ищешь свой клуб неудачников? Сара ждет, когда улыбка сойдет с ее лица; ждет, чтобы увидеть ее уязвленность, поражение, злость — хоть что-то. Эмбер фыркает и складывает руки на груди: — Ты же здесь. Сара давится словами, возмущением; начинает закипать. Собственная злость обжигает изнутри, задевая легкие, не давая нормально вдохнуть. Ее хватает только на жалкое: — Да как ты… — Эй, ты чего? — Эмбер делает шаг к ней навстречу, и Сара только сейчас замечает, что они почти одного роста (почти — Эмбер все равно чуть приподнимает голову, чтобы смотреть ей в глаза, но это Сара чувствует себя маленькой). — Сара, я же просто шучу, — она кладет ладонь Саре на плечо, несильно сжимает пальцы, — как и ты, верно? Расслабься. Саре кажется: что бы она сейчас ни сказала — она проиграет. Она дергает плечом, отстраняясь. Пальцы Эмбер на мгновение зависают в воздухе, прежде чем она опускает руку на лямку рюкзака. Эмбер изгибает бровь, смотрит внимательно, изучающе, смотрит-смотрит-смотрит, так, что Саре хочется бросить «не смотри» ей прямо в лицо и уйти, стуча каблуками в тишине пустого коридора. Сара предсказуемо молчит, а Эмбер вздрагивает, услышав шорох за спиной, — Сара переводит взгляд на листающую тетрадь Шерил, и вспоминает и про девочек, и про обед, и про мисс Паркер с ее эссе, и про французский следующим уроком. Эмбер откашливается и говорит: — Я спрашивала про вечеринку Миранды. Здорово, что вы все придете! — Ты ведь обещала вечеринку года, — начинает Шерил, передавая тетрадь Лиз и подходя к ним, — как мы можем ее пропустить? — Просто Миранда иногда немного, — Эмбер понижает голос почти до шепота, — очень сильно, — и продолжает уже нормально, — увлекается. Но она классная и о-о-очень любит все эти вечеринки! Так что, я уверена, будет круто. — Она затихает, а потом, будто вспомнив что-то важное, вскидывает руку и тараторит. — Да, будет круто! Встретимся там, а сейчас… Сейчас мне нужно идти. Ребята наверняка уже заждались. Увидимся! Эмбер машет им рукой и скрывается за поворотом в кафетерий. Сара позволяет кому-то из девочек утянуть себя за руку в ту же сторону; и зависает над своим подносом, совсем теряясь в мыслях о том, что происходит.***
Она ответы не находит ни в неоновых вывесках кафе-кино-магазинов, ни в тающих на ресницах редких снежинках, ни в кружке с жасминовым чаем перед сном, ни в тетради, исписанной размашистым почерком Лиззи и розовым маркером; не находит и где-то внутри — ни в цепляющихся за плечи пальцах, ни в сотый-тысячный-миллионный-уже-наверное раз повторенном имени. (Именно там она их вообще-то и находит, но упрямо головой качает, гонит от себя — пытается думать о серебристых лентах, которыми перевяжет еще не купленные подарки, о коробках со старыми вещами и фотографиями на чердаке, о том, что надо бы посадить мяту на заднем дворе, и о том, что Хелен в последнюю их встречу улыбалась так, будто они снова мчались по шоссе с фестиваля в соседнем городе — с открытыми окнами в ее новой машине, с разноцветными конфетти в волосах, с пятнами от травы на джинсах, которые Лиз так и не смогла отстирать, и с разливающимся внутри теплом).***
Все в порядке, говорит Сара своему отражению, ты забудешь об этой девчонке, как забывала других.***
Девочки тащат ее по магазинам — Сара не сопротивляется, даже головой не качает, не поджимает губы и почти видит в зеркале в примерочной себя прежнюю. С жемчужно-светлыми волнами волос, с горящими глазами, с очередной колкостью на кончике языка; со скверным характером и с уже совершенно точно ее короной на выпускной в следующем году — такой, какой она казалась, такой, какой она должна была быть. Какой она бы была, если бы постаралась чуть лучше (если бы думала о колледже, если бы поучаствовала в том конкурсе в седьмом классе, если бы не ушла из команды, если бы не бросила чечетку, если бы ты хоть раз сделала, как я прошу, Сара!). Она трясет головой, пытаясь выбросить все эти мысли, и волосы падают на глаза, лезут в рот — и ощущаются на губах чуть ли не пеплом. Молния на платье сзади и заедает, а пальцы не слушаются. Сара рычит, и, когда из соседней кабинки раздается обеспокоенный голос Лиззи, почти говорит нет, все не в порядке. Закусывает губу, и, откинув от лица волосы, дергает край темно-коричневой шторки: — Шери? Молнию заело, можешь посмотреть? (И ее хватает только на то, чтобы не разреветься прямо здесь — из-за того, что платье не расстегивается, сдавливая грудь, из-за того, что волосы потеряли свой цвет, и из-за того, что в пятницу она совсем не хочет никуда идти).***
Пятница наступает быстрее, чем обычно, стремительно и неотвратимо — на языке до сих пор ощущается вкус чуть подгоревшего черничного пирога, который они пекли в выходные на небольшой кухне Лиззи (ну, они с Лиз пекли, а Джессика пыталась помочь Шерил с математикой, пока не запуталась сама), и травяного чая; под прикрытыми веками вспыхивают кадры уже в который раз пересмотренного «Завтрака у Тиффани». И Сара бы лучше осталась в тех выходных; (лучше бы в прошлом лете — с приготовленным мамой Лиззи лимонадом в стеклянном кувшине, со свежей клубникой, на которую, как выяснилось, у Шерил аллергия, с запахом краски с заднего двора ее, Сары, дома; с холодной пиццей и теплыми пледами на закате, с треском костра и жареным зефиром, и с их секретами вместо страшных историй; лучше бы там — навсегда, и на годы после). Сара надевает платье, — короткое, из лавандового атласа, с длинными рукавами и молнией сбоку, — и ей тяжело дышать, будто она снова в примерочной с подступающей истерикой и невозможностью расстегнуть замок (с невозможностью себя спасти). Сара пропускает кудри сквозь пальцы, прежде чем зафиксировать их лаком, и отбрасывает десятки отговорок, оправданий, которые должна была придумать раньше. Решила остаться на ужин с родителями, думает она, давно не ела разогретую в микроволновке лазанью и не слушала тишину? Нужно разобрать вещи на чердаке? думает, да, подышать пылью и воспоминаниями явно важнее, хорошо, девочки, что вы понимаете это. (заняться уроками, или влезть в туфли для чечетки и порадовать мать, или до мозолей на пальцах писать «все в порядке» — пока не кончится тетрадь, пока это не станет реальностью). Сара наносит на веки разноцветные блестки, глубоко вдыхает и, вытащив бутылку вина из-под кровати, делает глоток: — Хватит, — говорит себе, и старательно игнорирует то, как дрожит голос. — Это просто вечеринка. И ты идешь туда, потому что обещала, и потому что не пропускаешь вечеринки. Внутренний голос продолжает: ты не боишься встретиться взглядом со всякими девчонками; не молчишь, хлопая ресницами, когда они говорят то, что обычно говоришь ты; не запоминаешь их имена и не думаешь о них вообще — Сара глушит его еще одним глотком, и еще одним. И еще. И дорога на вечеринку смазывается — несколько улиц, десятки домов, заснеженные деревья, подсвечивающие все теплым сиянием фонари, звонкий смех Джесс и музыка, слышимая за пару домов, смешиваются и оседают внутри тянущим ожиданием чего-то неизбежного; и разрушительного. Сара не захлебывается мыслями только потому, что кто-то из девочек сжимает ее плечо и утягивает в дом. В водоворот из разноцветных гирлянд, блестящих платьев и незнакомых лиц; у нее кружится голова. Сара чувствует на себе чужие взгляды и по привычке вскидывает подбородок. Давит желание вглядеться в толпу, собравшуюся в гостиной. Давит желание накинуть пальто и уйти. Сбежать. В мыслях вертится только одно: все в порядке, все в порядке, все в порядке. Сара сжимает пальцы так, что ногти впиваются в ладони, — легче не становится. Комната плывет; Сара, чуть прищурившись, пытается зацепиться за золотой узор рождественского носка на каминной полке, за блестящую заколку, теряющуюся в длинных рыжих волосах, за чьи-то массивные серьги. Она думает о выпитом дома вине и о том, что ничто так не блестит как чужие темно-карие глаза. Кто-то дергает ее за рукав: — Сара? Она поворачивает голову, моргая несколько раз. Шерил вглядывается в ее лицо — и Сара как в замедленной съемке следит, как широкая улыбка подруги сменяется волнением в глазах. — Что… Ты хорошо себя чувствуешь? Все в порядке? Сара переводит взгляд за плечо Шерил — Джесс откидывает свои длинные прямые волосы за спину, Лиззи обнимает какую-то миниатюрную блондинку в красном. Рядом стоит улыбающаяся поверх бокала с шампанским Эмбер. — Д-да, — говорит Сара и голос совсем подводит; спроси еще раз, и я не смогу соврать. Шерил качает головой недоверчиво, осматривает ее лицо еще раз и, понизив голос, спрашивает: — Уверена? Сара выдыхает: — Нет, — и не давая Шерил начать паниковать, продолжает: — Но не сейчас, ладно? Ничего серьезного. — Сара… — Я думала, это Джесс у нас вечно в режиме мамочки? — ей удается выдавить улыбку, холодную и такую очевидно натянутую, хорошо знакомую Шерил. И Шерил кивает, поджимая губы. — Кажется, я что-то пропустила? Она подхватывает Шерил под локоть, разворачивая в сторону Лиззи и Джесс (и Эмбер — и Саре нужно чуть больше, чем глубокий вдох, потому что она совсем не готова, совсем). — Ты пропустила самое главное, дорогая, — хмыкает Шерил, и, останавливаясь рядом с девочками, кивает на незнакомую Саре блондинку. — Познакомься с Мирандой. Миранда с улыбкой поворачивает голову, отрывается от разговора и говорит: — Сара, верно? Приятно, наконец, познакомиться! — подается вперед, слегка приобнимая, и Сара неловко похлопывает ее по спине. — Эмбер рассказывала о тебе… Саре кажется, что это должно бы смутить Эмбер, но она лишь уголки губ приподнимает. Серые глаза Миранды весельем блестят в свете ламп, она прокручивает на пальце кольцо, перехватив бокал другой рукой, и задерживает взгляд на Саре — долго, изучающе. Улыбается так, будто знает какую-то тайну; смотрит так, будто это ее, Сары тайна. А потом как ни в чем не бывало снова втягивает Лиззи в разговор. И они смеются над чем-то как старые подруги, и когда Миранда тянет Лиззи в сторону кухни, никто даже не говорит ничего. Джесс кивает на бокал в руках Эмбер: — Кажется, Лиз была права. Сегодня никакого дешевого пойла! — оглядывается по сторонам и выглядит слишком довольной. — И я тоже была права! — Посмотри, — говорит Шерил, указывая подбородком на одного из парней на диване, с темными волосами и висящим на подлокотнике клетчатым пиджаком. — Не думаю, что у кого-то из футболистов хотя бы есть галстук, не говоря уже об умении его завязывать. Сара, легко пихнув ее локтем, говорит: — Помнишь тот дурацкий осенний бал в прошлом году? — Шерил приподнимает брови. Сара и сама себе удивляется: ей не хочется это вспоминать, не хочется пытаться шутить, даже быть здесь не хочется; она заставляет себя изогнуть губы в улыбке. — Кажется, Питер был в галстуке… — Еще и под цвет твоего платья! — добавляет Джесс. Шерил фыркает: — Мама заставила его, наверняка. — Не обольщайтесь, — Эмбер делает глоток и на секунду прикрывает глаза, прежде чем продолжить, — этот парень из школы Миранды. Это их форма. — И все же, я совсем не скучаю по Джо и остальным. А теперь, — Джесс снова осматривается, — мне нужен бокал. Идем? Эмбер показывает свой наполовину полный бокал. Сара качает головой, сжимает ладонь Шерил в ответ на ее обеспокоенный взгляд и едва слышно шепчет: — Все в порядке, — слова царапают горло и ее едва не тошнит; хочется поклясться, что это в последний раз, хочется заламывать пальцы и кричать, что все давно не, хочется перестать врать хотя бы себе. — Идите. — Мы поговорим, — твердо говорит Шерил ей на ухо (и это звучит почти угрозой, но Саре даже дышать становится чуть легче) и, на секунду заглянув Саре в глаза, идет за Джесс. Сара смотрит им вслед: Джесс одной рукой обнимает Шерил за плечи и уводит в толпу, но прежде, чем окончательно скрыться, она оборачивается — и мягко улыбается Саре. Сара щурится и в движении ее губ разбирает «ты зря отказалась». Знаю, думает Сара, знаю. Она даже себе не может сказать, зачем осталась здесь, стоять почти у самых дверей, рядом с лестницей на второй этаж; рядом с Эмбер. Сара не знает, что делать с руками, — убирает волосы на одно плечо, поправляет серебряную сережку в ухе, цепляет край рукава, пропуская гладкую ткань между пальцами, — и что делать с мыслями. И в попытке остановить начинающую крутиться карусель она выдыхает: — Значит, рассказывала обо мне? — и усмешка стоит ей едва ли не всех сил. В эту же секунду Эмбер говорит: — Ну, как тебе здесь? Эмбер смеется, поворачиваясь к ней всем телом. В ее бокале остается пара глотков, и она постукивает короткими ногтями, покрытыми блестящим лаком, по дну (и точно не думает, куда деть руки; просто… соберись). — Я отвечу, если ты ответишь, — говорит она и делает глоток. — Честно. Что ты на самом деле думаешь, а не то, что должна сказать — хмыкает, — королева старшей школы. (Сара сглатывает все колкости, когда Эмбер закусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать улыбку; в конце концов, ей просто интересно). — Здесь… — она задумывается на пару секунд, пробегаясь взглядом по обвивающим перила лестницы еловым ветвям с маленькими шишками, по гирляндам с мягким желтоватым свечением на окнах, по белоснежным фигуркам оленей, — мило. Правда мило. Слишком много украшений, но ты еще не видела дом Джесс, а она достала коробку с рождественским хламом сразу после Хэллоуина. Да и разве ты не говорила, что твоя подруга иногда немного увлекается? Ей хочется себя стукнуть за то, что брошенные напоследок в школьном коридоре слова Эмбер не просто отпечатываются где-то, но и лезут сейчас наружу. Эмбер кивает: — Да. Миранда — фанатка, знаешь? Снежинки, игрушки, венки… Мы еле отговорили ее лезть с гирляндой на крышу. Правда, она все же заставила Тодда и Рэя и, клянусь, в какой-то момент они были готовы прыгать, чтобы не слушать ее «чуть ниже! нет, не настолько! Тодд, умоляю, скажи, что ты просто издеваешься…». Эмбер так хорошо копирует Миранду, что у Сары губы неосознанно в улыбке растягиваются. Она говорит: — Значит, она уведет у нас и Джесс? — Эмбер в ответ только брови поднимает, и Сара смеётся. — Ну, она ведь уже увела Лиззи… А Джессика Сандерс готовит костюмы к Хэллоуину в августе и готова круглый год жить с наряженной елкой, упаковывать подарки и печь имбирное печенье. Хотя… печет обычно Лиз. — Миранда пообещала ей рецепт яблочного пирога своей бабушки. Сара хлопает ее по плечу: — Кажется, мы их потеряли, — и только потом осознает, что делает; неприкрытая топом кожа под ее рукой ощущается слишком горячей, и Эмбер смотрит на нее из-под ресниц. И на секунду у Сары из головы вылетает вообще все (вот бы так и осталось). Кто-то задевает ее плечом и, кажется, бросает извинения, и поднимается по лестнице так быстро, что Сара только ботинки и замечает, но… это отрезвляет. Она делает шаг назад. — Лиззи… она коллекционирует рецепты пирогов, да. Все время пробует что-то новое и… э-эм… не удивлюсь, если они теперь лучшие подружки. Эмбер смеется (и смотрит на нее, смотрит-смотрит-смотрит). Сара снова тянется к волосам, пропускает пальцы сквозь пряди и уже собирается перекинуть их за спину, когда Эмбер говорит: — Оставь так. Тебе идет. У Сары не находится слов — опять, снова, и это уже ощущается привычным; и изнутри поднимается злость — на себя и на нее, потому что, ну; и на девочек за то, что притащили ее сюда. Сара демонстративно взмахивает волосами. Эмбер только глаза закатывает, а потом переводит взгляд ей за спину — Сара оборачивается, чтобы увидеть с улыбкой направляющегося к ним Рэя, в красной рубашке и с мишурой на шее; (Сара совершенно точно не скрипит зубами, не отворачивается, поджимая губы — Сара улыбается своей самой лучшей улыбкой). Эмбер наклоняется чуть ближе, делает последний глоток и почти шепчет: — Я рассказывала только плохое, не переживай. — Разумеется… Эмбер на мгновение прикрывает глаза, тянет «извини» и уходит. Сара остается у лестницы одна, и комната снова начинает медленно кружиться. Сара находит рядом с кухней небольшой столик с шампанским и того парня, о котором они недавно говорили — в клетчатом пиджаке, чуть расслабленном галстуке и со спадающими на лоб кудрями. Они тянутся к бокалу одновременно, и Сара почти вырывает его из рук парня, холодно приподнимая уголки губ. И они говорят о вечеринке, о погоде, о кино — какая жалость, я уже видела этот фильм. Обо всем и ни о чем, (и это так напоминает торжественные приемы матери, которые Сара выносила только с бокалом в руке; но тогда у нее в сумочке была фляжка Хелен с чем-то покрепче, сейчас у нее только бешено колотящееся сердце, побелевшие пальцы, сжимающие ножку бокала и звезды над головой Джона? Джейка?). Она так старается улыбаться — ярко, как всю жизнь училась, что улыбка ощущается тяжестью брони. И меняется все за каких-то пару минут: Лиззи обнимает Миранду у дверей кухни, а потом замечает их, машет рукой и знакомится с Джеймсом (ах да, точно, Джеймс); Шерил и Джесс возвращаются с парой бокалов и бутылкой — и Джесс косится на свою сумочку и, ухмыляясь, подмигивает Саре; а диван в гостиной чудесным образом оказывается свободным. Они говорят о музыке, о вине, — знаешь, моя семья владеет виноградниками в Испании, говорит Джеймс, — о путешествиях и снова о кино. Сара слушает вполуха, смотрит на тени, отбрасываемые светильниками на стены. Музыка сменяется чем-то чересчур знакомым. Сара узнает песню, под которую на вечеринке у Леонарда, закрыв глаза, кружилась Эмбер, только на припеве. Сара губы поджимает и тянется к сумочке сидящей рядом Джесс (гладкая поверхность фляжки под пальцами отзывается воспоминаниями, и Сара мотает головой, и, даже не принюхиваясь, вливает что-то покрепче себе в шампанское), потому что не должна она о таком помнить. Только не о ней, думает Сара, не о ней, не о ней, не о ней. Она вливает в себя сразу весь бокал — дыхание перехватывает и на языке горчит; легче не становится. Сара смаргивает выступившие на глаза слезы. Сара находит наощупь ладонь Джеймса и шепчет: — Потанцуем? — Конечно. Она замечает его улыбку и его пальцы крепче сжимают ее собственные, песня снова близится к припеву — и Саре думается, что все не так, что все это неправильно. Но она отмахивается, головой качает, и, когда они оказываются рядом с танцующими парочками, скользит взглядом по откровенно смеющейся Миранде с неловко дергающимся рядом гиком из их школы (кажется, он все же Тед или… или нет?), по невозмутимо стоящему позади них Джейкобу и такой же невозмутимой Урсула, кажется? сестре Рэя. Сам Рэй — уже без мишуры, но с той же широкой улыбкой — чуть поодаль одной рукой приобнимает Эмбер, а она, прикрыв глаза, кладет голову ему на плечо. Сара на них не смотрит. На Эмбер не смотрит — на то, как двигаются ее губы, повторяя слова песни, и на то, как она обнимает Рэя в ответ. Сара отворачивается. Ее немного ведет, когда она начинает двигаться, пытаясь уловить ритм. Краем сознания она ловит легкие касания к своим запястьям и внезапно выстрелившую мысль, что чужие пальцы должны быть тоньше и длиннее, с покрытыми блестками ногтями. Сара пытается сосредоточиться на голубых глазах Джеймса, на его ресницах и на улыбке, но все не так, не так; и взгляд соскальзывает за его плечо — на лампочки гирлянд и на золото ее волос. Черт, думает Сара, черт-черт-черт-возьми. Думает: ты не могла. Эмбер смеется, склонив голову набок, и Сара почти слышит ее смех сквозь музыку и разделяющих их людей; у нее кружится голова. Она уходит слишком поспешно, едва не вырываясь из обнимающих ее ладоней Джеймса. Пара человек у гостевого туалета на первом этаже заставляет ее подняться на второй, — и уже на последней ступеньке лестницы она слышит финальные аккорды песни, — нужную дверь находит чисто интуитивно. Сара кран с холодной водой выкручивает порывисто, плещет себе на щеки, холодные пальцы ко лбу прикладывает. Выдыхает. Кто-то стучит в дверь, но у Сары даже сил послать к черту не находится. Она прислоняется к стеллажу рядом с раковиной, пряча лицо в ладонях, а дверь открывается-закрывается с тихим щелчком. Из крана перестает капать вода, но Сара поднимает голову только когда чувствует чужие пальцы на своем плече. — Как ты? — спрашивает Эмбер, но Сара молчит, и она продолжает чуть тише: — Прости, я… я просто видела, как ты ушла, и… ну. Сара даже «я в порядке» (привычное, удобное, обжигающее ложью) выдавить из себя не может. Только на ладонь Эмбер косится; на ладонь, несильно сжимающую ее плечо — и Саре кажется, что она тепло кожи даже сквозь ткань чувствует. Эмбер заглядывает ей в глаза, и Сара выдыхает: — Нормально. (и сама себе не верит). Эмбер не верит тоже, — поднимает бровь и смотрит на нее выразительно, — но через пару секунд кивает, поджимая губы. Сара глаза отводит, и ей хочется спрятаться, потому что она вообще не должна была приходить, не должна была вливать в себя несколько бокалов, танцевать с тем парнем и, уж тем более не должна была сидеть здесь с Эмбер Смит. Но она уже была здесь, и пила шампанское, и танцевала, и от Эмбер сейчас ее закрывают только спадающие на лицо пряди волос. — Ты уверена, что в порядке? — осторожно начинает Эмбер, и ее рука скользит по гладкой ткани платья Сары; Сара вздрагивает, замирает под ее пальцами, тонкими и длинными. — Если хочешь, я могу позвать кого-нибудь из девочек или, знаешь, э-эм, подержать твои волосы? — Боже мой, Смит, мне не настолько плохо… — А говорила, что все нормально! Сара хмыкает. Эмбер гладит ее по спине, и, когда Сара поворачивается к ней лицом, мягко улыбается. — Как ты? — снова спрашивает она, а у Сары появляется непонятное желание рассказать ей все (но это определенно возглавило бы список ее плохих решений). Так что она просто говорит: — Я не знаю, — и это правда, которую Сара может принять. — Хочешь поговорить? — Нет. Эмбер кивает и снова смотрит, смотрит, смотрит на нее. Саре хочется хлопнуть дверью, сбежать по лестнице и пойти домой, чтобы ледяной декабрьский ветер раскидывал волосы и мысли в голове; хочется остаться и смотреть на нее в ответ, хочется не отводить взгляд и ничего не бояться; хочется спрятаться и хочется наклониться ближе. А в следующую секунду она перестает чувствовать прикосновения к своей спине — Эмбер поднимает руку, чтобы заправить ей прядь волос за ухо. У Сары по шее расползаются мурашки и голос предательски дрожит, когда она произносит: — Ты меня так разговорить пытаешься? — Только скажи, — улыбается Эмбер, — и я перестану. Сара сглатывает — и молчит (и совершенно не понимает, что происходит). Эмбер кончиками пальцев обводит контур ее уха, касается щеки и наклоняется, чуть приподнимая ее подбородок. Эмбер застывает, едва задевая ее нос своим. Сара ловит себя на том, что дрожит (да что с тобой такое?), облизывает пересохшие губы, накрашенные темной помадой, выдыхает. И подается вперед. Она едва мажет губами по губам Эмбер, когда за дверью слышатся шаги. Эмбер закатывает глаза, чуть отстраняясь. Говорит: — Если бы ты остановила меня, было бы проще. — Не делай меня виноватой. Эмбер устало улыбается, прежде чем уйти. У Сары на губах протяжное «че-е-ерт» смешивается с чужим дыханием. Она зарывается руками в волосы, откидывает пряди с лица, проходится по всей длине, расчесывая локоны. Закрывает глаза ладонями, и трет их, трет, трет, чувствуя, как подступают слезы. Она так чертовски сильно вляпалась, облажалась; она не могла, не имела права, но, конечно, она это сделала. Потому что неделями не могла выкинуть Эмбер из головы и потому что почти поцеловала ее. Потому что хотела поцеловать. Слезы катятся под ладонями — и она ловит их языком, не давая скатиться ниже, она размазывает их по щекам, поднимает глаза к потолку. Сердце колотится как бешеное. В дверь снова стучат. Сара, ничего не отвечая, возвращается к раковине, цепляется за нее пальцами. Смотрит в зеркало на чуть покрасневшие глаза, на размазанную тушь, на осыпавшиеся с век блестки. Руки дрожат, когда она пытается все это стереть. Ей кажется, что проходит три-пять-десять минут (или пара часов) перед тем, как ее отражение становится хоть немного лучше. И еще несколько минут-часов чтобы найти Джесс, попросить попрощаться за нее с остальными, соврать, что все нормально, Джесс, я просто немного устала, нет провожать не надо, веселитесь и отыскать свои вещи. Ледяной декабрьский ветер и правда раскидывает ее волосы, хлещет по щекам, но мысли путаются еще сильнее. В паре кварталов от дома она понимает, что оставила у Миранды в прихожей шарф, а в туалете на втором этаже — здравый смысл (или свое сердце; черт).***
Ближе к обеду субботы Сара из окна своей комнаты смотрит, как отец укладывает чемоданы в такси, а мама, наверняка, перед выходом поправляет прическу у зеркала внизу, — Сара, дорогая, ты же отказалась от этой поездки еще в прошлом месяце, разве нет? Сара пожимает плечами и молчит, что совсем об этом забыла; и когда с самого утра звонит Шерил, предупреждая, что Лиззи и Джесс придут только ближе к вечеру — молчит тоже, потому что и девичник совсем из головы вылетел. Когда отец заканчивает с чемоданами и, стряхивая снег с воротника пальто, поднимает голову к ее окну, а Сара неловко машет и прячется за шторой, — тогда раздается звонок в дверь, и Сара знает, что это значит. Это Шерил; это серьезный разговор, к которому она не готова, это правда, которую она даже в своей голове произнести не может — но она так устала врать. Говорить, что все в порядке, когда все так очевидно не. Она бросает еще один взгляд на снег, все утро падающий на их обычно идеально чистую подъездную дорожку, и выходит из комнаты, по лестнице чуть ли не сбегает, не позволяя себе передумать. Шерил снимает шапку, взъерошивая пальцами свои примявшиеся кудри, и улыбается ее матери. Шерил приносит забытый у Миранды шарф (и Сара старательно отмахивается от зудящего ощущения упущенной возможности). Шерил обнимает ее так крепко, что Сара свои собственные слова вспоминает. Она говорила: ты не одна, даже когда кажется именно так — и это никогда не было ложью. Все эти годы они были — и есть — друг у друга, даже если все в школе уверены, что они не подруги, а всего лишь ее, Сары, свита; (свита, как же: Сара, еле сдерживая слезы, держала Джесс за руку, когда умирал ее пес, с которым она полжизни провела; Сара до боли в щеках смеялась, когда Шерил и Хелен рассказывали истории о летних каникулах — как думали, что умрут, заблудившись в кукурузном поле, и как их маленький кузен из Оклахомы уехал на тракторе в соседний штат; Сара ночами напролет говорила с Лиз по телефону, когда она не могла спать; Сара бы за них любую корону отдала). Мама быстро целует ее в щеку, и, взяв свою лаковую сумочку, выходит на улицу — Сара взглядом провожает такси до соседнего дома, прежде чем закрыть дверь. — Когда они вернутся? — раздается из кухни голос Шерил. — Завтра ночью. — Знаешь, я, конечно, люблю твоих родителей, но отдыхать они совсем не умеют, — Сара на мгновение замирает в паре шагов от кухни, глубоко вдыхает, прикрыв глаза, а когда все же заходит, Шерил уже достает кружки. — Хотя… почти два дня перед Рождеством? Мы ведь вполне можем считать это новым рекордом, да? Сара смеется: — Ты серьезно назвала поездку к Шеппардам отдыхом? Все же скучаешь по их приемам? — О, не напоминай, пожалуйста! — Шерил кривится, а затем протягивает ей кружку с чаем. — И вообще, родственники родственниками, но я не думала, что ты протянешь так долго, прежде чем откажешься к ним ездить. — Без тебя в прошлом году я чуть со скуки не умерла! — Дорогая, ты бы там и со мной от скуки умерла… Сара, пожимая плечами, согласно мычит поверх своей кружки, делает несколько мелких глотков и все равно оказывается не готова, когда Шерил говорит: — Что с тобой происходит? — Я не знаю… — она скашивает взгляд на ложку, которой Шерил размешивает сахар, на собственные ногти, выстукивающие по столу, — ну, знаю, конечно, но… Шери, я не знаю, как об этом сказать. Шерил тянется через стол и берет ее ладони в свои, и, тепло улыбаясь, говорит: — Тогда скажи, как сможешь — я пойму. Сара ни одну мысль поймать не может. Сара даже себе не может признаться, хотя часть ее (совсем маленькая, слабая, едва слышная) хочет кричать. Сара зажмуривается, чувствуя, как Шерил сильнее сжимает ее пальцы — зажмуривается и выдыхает тихо: — Я влюбилась… кажется… — О, — Шерил медлит, и Сара приоткрывает один глаз, — но если не в Джо, то я не понимаю твоей реакции. Умоляю, скажи, что не в Джо? Сара закатывает глаза, мотает головой и чувствует подступающую тошноту от одного этого имени. Шерил, облегченно выдыхая, продолжает: — Тогда… тот вчерашний парень? Как там его, Джейк? — Вроде он Джеймс? — у нее вырывается смешок, — или нет? В любом случае, нет, я даже не помню, как он выглядел… Шерил молчит-молчит-молчит, кусая губы. Смотрит на нее долго, изучающе, наклонив голову. Шерил кивает собственным мыслям, отпускает одну ее, Сары, руку, чтобы взять кружку и сделать глоток, а другую снова сжимает. Шерил говорит: — Милая, ты же знаешь, что мне не важно, кто тебе нравится, да? — Сара не выдерживает ее взгляд, зная, что будет дальше; она закрывает глаза. — Ты влюбилась в девушку? Сара слабо кивает, не открывая глаз. И в момент, когда она перестает чувствовать чужие пальцы, — в этот момент она перестает дышать. Но Шерил обходит стол и обнимает ее порывисто, крепко, гладит по волосам и шепчет куда-то в макушку: — Все нормально, слышишь? Все хорошо, милая… Посмотри на меня, — Шерил чуть отстраняется, ее рука в волосах Сары замирает, — смотри на меня, все хорошо, ладно? У Сары слезы в уголках глаз собираются, когда Шерил говорит «ты не одна» и снова обнимает ее. Сара сцепляет руки на ее талии, утыкается лицом в свитер; и не знает, сколько сидит так, пока Шерил стоит рядом, перебирая ее волосы и шепча какие-то успокаивающие глупости. Сара чувствует себя ребенком, когда внезапно спрашивает: — И что теперь? — Ничего ведь не изменилось, хотя… — Шерил хмыкает, — чай наверняка уже остыл. Саре хочется смеяться и плакать одновременно; хочется чая с мятой, но чтобы заваривала его непременно Хелен — с серьезным лицом и улыбающимися глазами, хочется поскорее увидеть Лиззи и Джесс. Шерил снова ставит чайник на плиту и поворачивается к Саре с хитрой улыбкой: — Та-а-ак, — Сара в ответ только изгибает бровь, — ты скажешь мне, кто она? Кто-то из школы? Или я не знаю ее? — Шери… — То есть, конечно, если не хочешь, ты не должна говорить… — Шер… — Прости… Я не хотела давить, я… Сара вздыхает, не давая ей договорить: — Ты знаешь ее. Конечно, ты знаешь ее. Все же только о ней и говорят. Шерил задумывается на секунду, и Сара давит улыбку, когда ее глаза загораются осознанием. Шерил открывает и закрывает рот, а после выдает только: — Ой. — Ой? — Сара все же смеется, — господи, Шерил, что еще за «ой»? — «Ой» — это Эмбер сама хотела принести тебе шарф, но я чуть ли не с боем его вырвала, потому что ты так бесилась от одного ее имени! «Ой» — это я помешала великой любви! Сара глаза закатывает: — Шерил Аманда Джексон, — и когда Шерил кривит губы на свое полное имя, Сара продолжает более мягко: — дорогая, пожалуйста, заткнись. И налей мне еще чаю.***
Джессика выглядит очень грустной, когда говорит: — Ты серьезно боялась рассказать нам? То есть, — она машет рукой в воздухе, обводя по кругу их всех четверых, — ну, это же мы, Сара… Лиз прерывает ее, кладя голову Саре на плечо и обхватывая ладонями ее руку: — Джесс пытается сказать, что мы любим тебя; что мы рядом и ты не должна бояться нам что-то рассказать; что для нас ничего не изменилось, что ты все та же Сара — даже без титула «маленькая мисс Америка», без высшего балла по каждому предмету и без парней, потому что да кому все это нужно? Короны — матери, оценки — отцу, думает Сара, но не говорит этого вслух, и не отвечает на сам собой формирующийся в голове вопрос «а тебе самой-то что нужно?». В конце концов Шерил хохочет: — Не хочу говорить «я же говорила», но я же говорила, что это будет интересный год. А Сара фыркает, бросает в нее подушку, но все же думает, что хоть ничего давно не было нормально и как раньше тоже уже не будет (потому что раньше она не влюблялась в девушек, потому что раньше Шерил не была связана с местной бандой, потому что раньше с ними была Хелен) — но, возможно, что-то начнет налаживаться.***
— Шерил забрала у меня одеяло, — тихо говорит Лиззи, когда шестая ступенька лестницы скрипит под ее шагами, и Сара вскидывает голову, рассеянно стуча пальцами по кружке — а у тебя какое оправдание? Сара улыбается слабо: — Не знаю, — говорит; и Лиз смотрит на нее пару секунд (Сара даже не пытается разобрать ее взгляд при одном включенном светильнике гостиной), а потом уходит на кухню, возвращается с большой кружкой и садится на диван рядом с Сарой, поджав под себя ногу. — Давай я не буду говорить «хочешь поговорить об этом?», а ты не будешь говорить «нет»? Давай просто поговорим. — Лиз, я не знаю… — Сара отставляет кружку на журнальный столик и глубоко вдыхает, прежде чем продолжить, — я не могу уснуть, не могу даже просто лежать в тишине, у меня мысли не… — машет рукой в воздухе, — не останавливаются. Я… Я думала: расскажу вам и станет легче. И рассказала, и легче правда стало, но я все также думаю, и думаю, и думаю об этом, и… Она замолкает. Прикрывает глаза, откидываясь на спинку дивана. — И-и-и, — осторожно начинает Лиззи; Сара, не открывая глаз, слышит, что она ставит свою кружку на столик рядом с ярко-голубой ее, Сары, кружкой, и через мгновение чувствует, что Лиззи кладет голову ей на колени, — о чем ты думаешь? Об Эмбер? — Нет, — говорит Сара (и ее щеки горят, но это же Лиззи, ну), — и да. Не знаю. О том, как моя жизнь к этому пришла? — усмехается невесело и открывает глаза, пальцем цепляет короткую светлую прядь волос подруги. — Я с сентября говорила себе, что все было хорошо… ну, нормально… а потом появилась Эмбер Смит и она была просто везде, о ней говорили все, то есть буквально все, и… И она перевернула все с ног на голову — потому что, ты сама знаешь, какое событие чей-то переезд сюда и как быстро об этом забывают, но о ней не забывали. Сперва это было даже забавно, а потом я начала злиться, даже не зная почему. — Правда не зная? — Лиззи смотрит на нее снизу вверх, приподнимая брови. Сара качает головой: — Я не хотела об этом думать, и, конечно, теперь думаю постоянно — ее слова просто все время крутятся у меня в голове… и то, как она держится, как каждый раз чуть ли не бросает вызов. — Эмбер очень милая, — улыбается Лиз, — и в то же время есть в ней что-то… — Что-то? — Сара фыркает. — Мы так часто о ней говорили, что я уже думала, в ней есть все. — Бро-о-ось, ты же поняла, о чем я. Ты сама сказала: она бросает тебе вызов, отвечает, когда другие теряются, она не боится. Признай, тебя это и зацепило. Сара молчит и слова застывают в воздухе, оседают где-то у нее внутри.***
Она признается себе в этом через несколько часов — когда девочки уже уходят, а родителей еще нет, и она не может сосредоточиться на открытой книге, постоянно соскальзывая взглядом на снегопад за окном и стуча кончиком карандаша о стол. Она думает о том, где бы ей самой взять силы, чтобы не бояться.***
Еще через пару часов Сара, закатывая глаза, вполуха слушает, как сильно Шеппарды расстроились, потому что она не приехала. Мама разбирает вещи и, прерывая повтор недавней серии «Династии» по телевизору, говорит: — Оливия никогда не была хорошей актрисой, но в этот раз было просто ужасно. Она говорит: — Если бы не бизнес твоего отца, я бы давно перестала к ним ездить. Сара хмыкает, но молчит — отвечает матери только шелест переворачиваемых отцом газетных страниц и гудение телевизора; Сара пытается сосредоточиться на очередной перепалке Кристал и Алексис, но — ну конечно! — их заглушает звонок в дверь. Мама идет открывать, и Сара успевает только глаза закатить, прежде чем слышит: — Сара! Это к тебе! Сара хмурится, убавляя звук телевизора, в голове быстро прогоняет имена тех, кто мог к ней прийти, — но на кого-то из девочек мама бы так не отреагировала, и Сара хмурится еще сильнее. Она поднимается с дивана, пытаясь уловить скользящую на краю сознания мысль, она медлит, она замирает в коридоре, натягивая рукава свитера на кончики пальцев; сталкиваясь взглядом с темно-карими глазами Эмбер. Сара поднимает брови и открывает рот, почти сразу же закусывая губу — потому что слов нет (и потому что сердце начинает ускоряться). Эмбер, сжимая пальцами лямку рюкзака, выглядит растерянной всего секунду, а потом улыбается и говорит: — Ты обещала помочь мне с французским, помнишь? (Сара почти видит, как загораются ее глаза; Сара почти находит в себе силы ответить что-то внятное). — Д-да, да, конечно, — Сара машет рукой в сторону лестницы, — проходи… Эмбер скидывает ярко-красную куртку и вязаную шапку, и, еще раз улыбнувшись, представляется ее матери (меня зовут Эмбер, я новенькая… хотя уже наверное нет, но все же — и Сара уже это слышала, но ей все равно кажется, будто она видит Эмбер в первый раз). Сара моргает несколько раз, — когда Эмбер подходит ближе, а мама скрывается в гостиной, — пальцами волосы от лица откидывает; ей кажется, что она вдыхает-выдыхает слишком шумно, ей кажется, что сейчас под ногами скрипят все ступени, а не одна, и взгляд Эмбер жжет ей спину почти ощутимо. Сара щелкает замком на двери своей комнаты, какое-то время продолжая сжимать пальцы на ручке — слышит шаги Эмбер за спиной, и как она расстегивает рюкзак, как роется в нем в абсолютной тишине. Внутренний голос кричит: не оборачивайся; шепчет: обернись — и будь, что будет. И ей хочется быть смелой — как когда Хелен смотрела на звезды, сидя на парапете того так и недостроенного здания на въезде в город, и Сара, выдохнув, встала рядом; как когда Джесс учила ее плавать, и Сара, выдохнув, попросила ее отпустить. Ей хочется выдохнуть и быть смелой — обернуться и спросить «какого черта?», и еще, может быть, все же поцеловать ее. (Но правда в том, что она никогда не была смелой одна, кто-то из девочек всегда держал ее за руку; и еще, возможно, ей все же стоит свесить ноги в пустоту, стоит нырнуть). Сара прикрывает глаза. Выдыхает. Оборачивается и говорит: — Ну? — краем глаза она замечает, как Эмбер вздрагивает, но тут же возвращается к рюкзаку, достает толстую тетрадь в темно-зеленой обложке и машет ей в воздухе. — Это задание на вторник… Я просто… Сара не сдерживает смешок: — Ты что, серьезно? Уже забыла, как нагло соврала моей матери? — Ты о чем? — Эмбер хмурится, будто действительно не понимает, но уголки ее губ дергаются в улыбке. Она так и не опускает руку. — Я тебе ничего не обещала, — фыркает Сара. Ей хочется спрятаться и хочется продолжать игру; она садится на кровать, складывая руки на груди. — Мы обе знаем, что это была отмазка. И не самая лучшая, кстати, — Эмбер возмущенно вскидывает брови, но Сара не дает ей сказать (Сара выдыхает; опять, опять). — Je t'ai manqué? Эмбер улыбается, пожимая плечами. Говорит: — Может, мне правда нужна помощь? — Тогда-а-а, — тянет Сара, — ты ошиблась. Прости, ma chérie , мне бы самой кто с французским помог. — Ты буквально прямо сейчас блещешь знаниями, — Эмбер отходит к столу, кидая тетрадь рядом с ее, Сары, учебниками, прислоняется к нему, глазами комнату обводит. — Только не говори, что это весь твой уровень. Сара даже не задумывается над ответом — изгибает губы в улыбке, ведет плечом, отзеркаливает реакцию Эмбер. — Почему… — говорит, — зачем ты пришла? Эмбер медлит, задерживает взгляд на рамке на прикроватной тумбочке — пара полароидных фотографий с какой-то вечеринки пару лет назад (когда у Джесс была густая челка, Лиззи еще не сняли брекеты, а Сара под чутким руководством Шерил впервые напилась) под стеклом, еще одна с того дня, кажется, висит над столом. И надо бы их уже снять, потому что выглядят они все совсем по-дурацки, но Саре кажется, что она никогда не будет готова. Эмбер смотрит на свои собранные в замок пальцы, когда тихо говорит: — Я не знаю, — она качает головой и повторяет чуть громче. — Не знаю, ладно? — Ладно, — Сара отзывается эхом и в эту секунду ей кажется, что она не одна ныряет в самую глубину (и ей хочется верить, что Эмбер умеет плавать). Эмбер ничего не отвечает, и тишина повисает между ними, звенящая и давящая. Сара на Эмбер совсем не смотрит — на то, как блестят ее глаза и собранные в хвост волосы подсвечиваются светильниками; на то, как она заламывает пальцы и так очевидно хочет, но не решается что-то сказать. (Сара ловит себя на желании заговорить, заполнить пустоту ничего не значащими словами; протянуть руку и быть смелой. И закусывает щеку изнутри, пытаясь его подавить). Эмбер на секунду-минуту-десять закрывает лицо ладонями. Ловит ее взгляд, облизывает губы, выдыхает: — Мне не стоило вот так просто уходить в пятницу… Сара думает: тебе не стоило идти за мной; тебе не стоило приходить сюда. Но говорит: — Возможно. А может, все было бы гораздо хуже… если бы осталась. — Разве ты бы не хотела знать наверняка? Ты что, боишься? — Эмбер возвращает свою привычную улыбку. Эмбер так откровенно ее провоцирует (Сара совсем чуть-чуть хочет поддаться). Сара отводит взгляд, смотрит на свои колени, на пальцы, натягивающие рукава бежевого свитера. Волосы падают на лицо, но она не спешит их убирать. Слышит шаги — и когда Эмбер опускается перед ней на колени, кладя ладони поверх ее, Сара шепчет: — А если я и правда боюсь? — Тогда, — Эмбер заглядывает ей в глаза, заправляет прядь волос за ухо, — ты действительно не такая, какой пытаешься казаться. — Сара хмурится; Эмбер рисует круги на ее ладонях. — Ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть. Пытаешься быть той самой школьной стервой, ой, прости, королевой, конечно же. Но тебе удалось обдурить всех в школе только потому, что они не знают на что смотреть. — А ты значит знаешь, да? — хмыкает Сара. Эмбер говорит: — Я тебе как-нибудь потом расскажу. Говорит: — Я тоже боюсь, но это ведь нормально — бояться. По крайней мере, моя мама всегда так говорит и, ну… не зря же она так говорит, да? — Ты снова это делаешь! Снова пытаешься меня разговорить, — Сара не может не смотреть на контраст их кожи, когда Эмбер соединяет кончики их пальцев. — Я разгадала твою фишку, Эмбер Смит. — Да брось, у меня их еще много, — смеется Эмбер, — правда, эту все же придется заменить. — Она замолкает на пару секунд-минут, закольцовывая тишину между ними, но она не ощущается такой тяжестью, как раньше; она ощущается улыбками, теплом чужих запястий под пальцами, солнечным светом прошлого лета. А потом улыбка Эмбер сходит с лица (и Сара совсем не замирает, совсем нет). — Ну, а теперь займемся французским, да? — Ты серьезно? — Сара глаза закатывает, тяжело вздыхая. — Ты еще можешь сказать, что это шутка… Эмбер обрывает ее: — Если скажешь «не очень хорошая», мы правда займемся французским… — Она ужасна! — Эмбер в ответ лишь хмыкает и поднимается; Сара сжимает ее ладонь. — Эй! Я же не сказала, что она не очень хорошая. Эмбер смотрит-смотрит-смотрит (ее глаза и вправду отдают янтарем в этом освещении — Саре кажется, что она застревает в нем, словно муха) и все же отпускает ее пальцы. Запихивает свою тетрадь в рюкзак, вешает его на плечо. Саре хочется что-то сказать — задержаться в моменте еще хоть на пару секунд; хочется сказать «останься» и чтобы Эмбер действительно осталась, хочется сказать «уходи», потому что так проще — и чтобы действительно было проще. Мысли ускользают и путаются, но, когда она открывает рот, Эмбер опережает. Говорит: — Мне уже пора идти, потому что — да, ладно, ты права, — предлог был просто ужасен. Но Шерил забрала у меня шарф… А как красиво могло бы получиться! Сара фыркает, поднимаясь с кровати, когда Эмбер подходит к двери. Изнутри жжет необходимостью сделать хоть что-то — и она обнимает себя руками, чтобы не наделать глупостей. Свитер под пальцами больше не ощущается привычной мягкостью (на них до сих пор горит прикосновение к чужой смуглой коже). И Саре бы остаться на месте, замереть и молчать, потому что так лучше, проще и, может, в чем-то даже правильней, но она все равно делает шаг вперед, и еще, и еще, пока расстояние между ними не сокращается совсем. И она все-таки замирает, смотря на собственное отражение в зрачках напротив, на еле заметные веснушки на носу и родинку под левым глазом, на приоткрытые губы, когда Эмбер едва слышно произносит: — В пятницу… если бы я поцеловала тебя?.. — Я бы ответила, — говорит Сара. Эмбер улыбается, прикрывая глаза, и ее ресницы подрагивают. Сара вспоминает солнечные лучи, играющие на ее лице, простой карандаш в ее тонких пальцах и рисунки на полях тетради, долгие взгляды, ее слова, не выходящие из головы неделями; собственную злость. И в этот момент Эмбер целует ее, обхватывая лицо ладонями, — Сара чувствует на губах знакомый привкус прозрачного блеска и невысказанных слов; чувствует, как горят щеки под чужими руками. Она пальцами зарывается в волосы Эмбер, притягивает ближе. Эмбер выдыхает: — Не похоже, что тебе нужна помощь с французским… Сара просто не может сдержать смех, но, правда в том, что она и не пытается.***
Джесс, потирая переносицу, записывает тридцать второй пункт списка вещей, которые обязательно нужно взять с собой, — Сара заглядывает к ней в тетрадь и хмыкает: — Ты забыла про подарки, — и под жалобный стон Джесс двигает к ней ближе сэндвич с индейкой, добавляя, — а теперь ешь. Или съем я. — Зачем тебе вообще столько вещей? — спрашивает Шерил. — Ты едешь во Флориду, тебе нужен только купальник. К тому же, — она многозначительно улыбается, приподнимая брови, — разве ты не собиралась отыскать того серфера? — Ага, — Джесс фыркает, откладывая ручку, — и на праздничный ужин, где соберется вся семья, я тоже должна в купальнике заявиться? Шерил пожимает плечами: — Ну, знаешь, я бы на это посмотрела… Джессика показывает ей средний палец, одновременно вгрызаясь в сэндвич. Шерил шлет ей воздушный поцелуй. Лиззи только глаза закатывает, говорит: — Джесс, когда ты возвращаешься? Мы просто обязаны встретиться до Нового года! — Двадцать девятого вечером. Сара делает пару глотков воды из бутылки, прежде чем ответить: — Тогда тридцатого у меня? Девочки согласно кивают. Джесс откладывает недоеденный сэндвич, снова возвращаясь к своему списку. Сара крутит в пальцах крышку от бутылки, глядя, как на странице появляется еще два пункта, написанные угловатым почерком подруги, пока Шерил не трогает ее за руку, говоря: — Ты уже решила, что будешь делать? — она кивает куда-то вперед, но Сара, конечно уже знает, что увидит, когда поднимает голову и чуть щурится. За столиком в другом конце кафетерия Эмбер в малиновой футболке и с собранными волосами опирается спиной на плечо сидящего рядом парня (и Сара думает, что пора бы все-таки узнать его имя). Эмбер наклоняет голову и ловит ее взгляд, улыбается привычно. Сара тянет: — Не-е-ет, пока нет. — Но может… Лиззи хлопает ее по плечу: — Шери, детка, не начинай… И вообще, как там математика? Под громкие проклятия Шерил Сара все же позволяет себе кинуть еще один взгляд на Эмбер, — она что-то говорит, но по-прежнему смотрит в их сторону, — и дергает уголками губ в ответ. (Лиз подмигивает ей, когда Сара наконец отворачивается; Лиз улыбается так, будто знает секрет, — но, вообще-то, она и правда его знает).***
Сара еще раз смотрит на записку в руке и, качая головой, переводит взгляд на дверь кладовки уборщика на первом этаже — это глупо, но она все равно оглядывается в полупустом коридоре, прежде чем коротко постучать и открыть дверь. Эмбер отходит от полок с бутылками чистящего средства и пластиковыми ведрами, ловит ее за руку и притягивает ближе, говоря: — Ну, приветик… Сара наощупь щелкает замком на двери и смеется, когда Эмбер целует ее; между поцелуями выдыхает Эмбер в губы: — Почему… мы делаем это… здесь? — Потому что об этом… — Эмбер чуть отстраняется, машет рукой в воздухе между ними, — никто не знает? Но не говори, что тебе не нравится. Сара фыркает: — Пыльная кладовка, где невозможно развернуться? — и вздрагивает, чувствуя пальцы Эмбер на своей шее; Эмбер обнимает ее, прижимаясь сильнее, и улыбка не сходит с ее лица. — Записки, пять минут до конца перерыва? — Всегда об этом мечтала, да? — Сара закатывает глаза и, глядя на это, Эмбер добавляет: — Да брось… лучше поцелуй меня. И Сара целует; целует-целует-целует.***
— Ты ведь не серьезно? — Эмбер тянется через стол и макает еще один ломтик картошки фри в клубничный коктейль Сары. — Са-а-ара, пожалуйста, скажи, что шутишь! Сара кривит губы и говорит «нет». Эмбер картинно прикладывать ладонь ко лбу и слишком громко повторяет: — Нет! Сара оглядывает зал, но кроме них в кафе только скучающая за стойкой официантка и какой-то парень в нелепой шапке за соседним столиком — и никто даже не смотрит в их сторону. За окном горит неоновая вывеска и валит снег, фоном играет какая-то незнакомая ей музыка, и коктейль — как обычно — чертовски вкусный; Сара думает о том, сколько вечеров они с девочками тут провели, и о том, что Эмбер обязательно бы понравилась Хелен. Эмбер двигает к ней свою тарелку: — Давай! Это правда вкусно. Не верю, что ты никогда так не ела… — Ага, — хмыкает Сара, — в перерывах между чирлидингом, чечеткой и конкурсами красоты… — Та-ак, — Эмбер снова лезет в ее стакан, но на этот раз протягивает ломтик уже Саре; Сара откусывает совсем чуть-чуть и Эмбер, пожав плечами, закидывает остальное себе в рот, — ты носила корону еще до старшей школы? — Мне сказать, что я с ней родилась, или… — Сара забирает свой коктейль, делает пару глотков, — ты и так в курсе? Эмбер кидает в нее картошкой, а потом рассказывает про легкую атлетику, научный кружок в старой школе (нет, Сара, я не хотела спалить школу… это был совсем малюсенький взрыв, такое случается!) и подаренный отцом еще в детстве телескоп. Эмбер говорит: — Я тоже была во всем и сразу. И должна была быть лучшей… — …или не быть вообще. Саре хочется и смеяться, и плакать. Она невесело улыбается и говорит: — Вообще-то, у меня и правда есть корона, — и не одна, — и, может быть, когда-нибудь я тебе ее покажу.***
Шерил говорит: — Конечно, Эмбер бы ей понравилась, она ведь даже тебе понравилась! — немного медлит, прежде чем продолжить. — Дорогая, я тебя хоть и не вижу, но-о-о можешь так не смотреть, а? Это же чистая правда. Но зная Хелен, она бы сказала, что ты — полная дура, раз так долго тянула. И не начинай, я-то ведь ничего не говорю, — Шерил хохочет в трубку, жалуется на то, что в этом году вся семья решила собраться у них и на то, что ей запрещают пить вино, но все равно оно не такое вкусное, как то, что из погреба Джесс… черт, мой кузен здесь. Лиззи говорит: — Я очень рада, что ты разобралась, потому что, ну… я же говорила, что Эмбер классная, — она замолкает, видимо, прикрыв микрофон ладонью, отвечает кому-то. — Мама передает тебе «привет», и «счастливого Рождества», и… черт, мам, индейка! И кстати, Сара! Ты ведь придешь завтра, да? Мы ни за что не съедим то, что наготовили. И, знаешь… можешь позвать Эмбер… — и Сара почти видит, как Лиз поигрывает бровями и улыбается. Джессика едва ли не кричит в трубку: — Детка-а-а, я просто обожаю Таллахасси! И да, бабуля заценила мой купальник. — А когда Сара пересказывает ей то же, что и девочкам, Джесс понижает голос, но звучит так, будто все очевидно, и Сара должна была сама догадаться. — Мы же собираемся перед Новым годом, так позови Эмбер… и Миранду, конечно, тоже. Будет круто!***
— Твои родители не удивятся внезапному интересу к французскому? — смеется Эмбер и Сара почти жалеет, что позвонила. — Или что ты им сказала? Физика? Химия? — Боже мой, Смит, просто заткнись и приходи, — говорит Сара, (и не говорит: они перестали обращать на меня внимание, когда я перестала пытаться быть лучшей дочерью, спортсменкой, ученицей; лучшей куклой на сцене).***
Эмбер, сидя рядом с ней на кровати, снова смотрит на фотографии на тумбочке — долго, и на секунду Саре видится грусть в ее глазах, так что она едва касается пальцами чужого плеча, когда Эмбер говорит: — Пару лет назад у Хлои была такая же прическа, как у тебя там, — и кивает на рамку. — Я до сих пор не нашла наши старые фотки… — и я только сейчас понимаю, насколько дурацкой была эта ее прическа, — но-о я просто не могла потерять их при переезде. Только не их, понимаешь? Сара сжимает ее плечо: — Уверена, ты найдешь их, когда меньше всего будешь этого ждать. Ты скучаешь?.. Хотя, вообще-то, не отвечай, глупо такое спрашивать… Эмбер взгляд на Сару переводит, улыбается слабо. Обнимает, утыкаясь носом Саре в плечо и обжигает кожу, выдыхая: — Честно? Уже не так сильно. То есть… в сентябре мы созванивались почти каждый день, но потом… Хлоя начала с кем-то встречаться, Эшли с головой погрузилась в учебу и я… Не знаю, у меня тут тоже все завертелось. К тому же, Миранда и остальные ребята… Это делает меня плохой подругой? Сара приподнимает пальцами ее подбородок, заставляя поднять глаза. Говорит: — Конечно, нет, Эмбер. Знаешь, мы с Джесс не говорили всю неделю, пока она жарится на солнышке во Флориде… Я хочу сказать, что, конечно, твой отъезд многое изменил, да и вы бы не смогли целыми днями просто висеть на телефоне, — Эмбер пожимает плечами и Сара еле сдерживается, чтобы не закатить глаза, — И ты встретишь еще очень много новых людей в своей жизни, кто-то станет твоим другом, но это ведь совсем не значит, что ты потеряешь кого-то из старых друзей. — Мне кажется, я их уже потеряла. — Позвони им. И даже если все пройдет не так, как ты хочешь, разве не будет здорово снова с ними поговорить? Эмбер молчит пару секунд, прежде чем ответить: — Да, наверное, ты права. Сара только хмыкает: — Привыкай, ma chérie, привыкай. — Ты и правда любишь портить момент, да? — Так говорят… Эмбер хохочет. Эмбер падает на подушки и тянет Сару за собой, обнимая одной рукой, а другой цепляя прядь ее волос. Эмбер больше ничего не говорит; а взгляд Сары скользит по ее собственному улыбающемуся лицу двухлетней давности, — она так и не сняла фотографию со стены над столом, — и она думает о том, что ее сердце навсегда бы осталось в Клирвью, если бы родителям вдруг приспичило переехать. — Расскажи мне что-нибудь о них, — прикрывая глаза, просит Сара, чувствует, как на секунду рука Эмбер, лениво перебирающая ее волосы, замирает. Сара поднимает голову, и Эмбер смотрит-смотрит-смотрит на нее и снова подхватывает один из ее локонов. Эмбер говорит: — Только если ты тоже что-нибудь расскажешь. Сара медленно кивает. Сара кладет голову Эмбер на плечо, и, ведя пальцами по ее тонкому запястью, — ощущает разливающееся внутри тепло прошлого лета; (сэндвичи с арахисовой пастой, горячий песок под босыми ногами и шелест влажной травы на рассвете; собранные волосы, песни из музыкального автомата и «как обычно» в их любимой кафешке; болящие от смеха щеки, одинаковый лак для ногтей и «я даже не уверена, что хочу в колледж»). Саре хочется остаться в этом моменте навсегда и еще на чуть-чуть; запечатать и сохранить в уголке сознания рядом с летом восемьдесят четвертого — с цветами в волосах Лиззи, с искрящимся смехом Джесс, с танцами Шерил без музыки и с Хелен — старшей сестрой, которой у Сары никогда не было. Ей кажется, что Эмбер — живое воплощение Солнца с золотом ее волос, сияющими глазами и неизменной улыбкой. Ей кажется, что такие солнечные девочки (девочки с банальной фамилией; девочки, в которых ничего нет) вписываются в ее лучшие воспоминания идеально.***
В какой-то момент Саре кажется, что ничего не меняется — Джесс, закинув ноги на подлокотник кресла, говорит, что решила поступать в университет в Таллахасси, и что они точно должны там побывать; Лиз без конца проверяет в духовке пирог по новому рецепту и подливает себе чай; а Шерил передает им поздравления от Хелен (и от их троюродного кузена, который до сих пор влюблен в Лиззи). Сара чувствует, как губы сами в улыбке растягиваются — в настоящей, в искренней. Но, в то же время, меняется все: потому что Миранда приносит печенье, кассету с любимым фильмом и аромат цветочных духов, напоминает Лиззи про корицу и смеется над глупостями; потому что Урсула говорит то, что думает, и истории из ее жизни по-настоящему странные, но она кажется уже не такой пугающей, когда после долгих уговоров позволяет Джесс уложить ее волосы; и потому что Эмбер — Эмбер, о которой почему-то никто не забыл; о которой не забыла сама Сара — задевает ее локтем и поворачивает голову, улыбаясь поверх своей чашки, едва слышно говорит «прости», и Сара не говорит «прощаю» — даже не язвит, хотя очень хочется. Сара просто утыкается носом Эмбер в плечо, прикрывая глаза; обнимая сильнее. И когда Шерил издает звуки умиления, — Сара приоткрывает один глаз и качает головой, — когда к ней присоединяются и остальные девочки, тогда Сара понимает: все и правда изменилось.