Часть 2. Первая встреча
18 октября 2020 г. в 19:53
Знание канона в «Великолепном веке» у меня было среднее: сериал смотрела, но давно, многое уже успела забыть. Сейчас же, в перерывах между работой, учебой и мыслями о будущем, я даже не могла узнать, какой сейчас сезон и есть ли у меня какие-либо шансы.
В один из дней через ташлык прошла женщина, отдаленно напоминавшая одну мою знакомую бабульку. Благодаря реплике «Дорогу!», я узнала, что это Хюррем и, пытаясь рассмотреть женщину, не поднимая головы, я увидела, что она уже немолода.
«Четвертый сезон, — подумала я. — Супермегапиздец, всеобщее мочилово. В живых остается один сын Сулеймана, сам Сулейман Хюррем особо не любит, больше привык к ней».
Этот момент внушил мне оптимизм: судя по сериалу, именно сериальный Сулейман был мужичком похотливым, поэтому мой шанс попасть в постель к султану никуда не исчезал. Другой момент, что Хюррем и ее прислужники могли сделать так, чтобы я потом совершенно случайно пропала. Этого мне не хотелось, поэтому, кроме того, что мне, возможно, предстояло переспать со старым мужиком, я должна была быть крайне осторожна.
С другими наложницами я практически не общалась: понимала, что здесь доверять никому нельзя, да и, в принципе, не хотела с кем-то разговаривать. Большую часть времени я посвящала учебе и вскоре научилась читать, писать, танцевать и играть на музыкальных инструментах. То, что я неплохо играла, избавило меня от, как мне казалось, постыдной необходимости танцевать перед Хюррем, которая раньше мне была безразлична, а теперь я вообще стала ее ненавидеть, Фатьмой, которая вечно любила праздники и перед ней частенько танцевали наложницы, и прочими, вроде Михримах, которая начала меня раздражать, серой мышью Гюльфем и остальными обитательницами Топкапы.
К 1544 году, после годичного обучения, я была достаточно образованной наложницей. Я получила разрешение заниматься в музыкальном классе, чтобы совершенствовать свое мастерство, однако, на самом деле, я любила так уклоняться от работы. В некоторые дни я действительно занималась, считая, что лучше играть на той же арфе, нежели драить полы, а иногда просто тихо сидела, думая о своем будущем.
Мое будущее и во дворце, и вне его стен было бесперспективное: кому нужна женщина лет двадцати, с прекрасными черными волосами, хорошенькими темными глазами, небольшим количеством лишнего веса — сидячий образ жизни в гареме давал свои плоды, и абсолютно обычным лицом? В Топкапы, как я уже знала, ожидалось охлаждение Сулеймана к Хюррем и всеобщее мочилово, а вне Топкапы мне предстояло стать чуть ли ни бессловесной скотиной, впрочем, оной я являлась и в этих стенах.
Чуть было ни накрутив себя до слез, я решила поиграть на арфе, но не османскую музыку, а какую-то неведомую хрень, придуманную мной только что. Странные пассажи сменялись «Красной смородиной» Шнурова, после чего шел Вертинский и глиссандо по всей арфе. Музыкой в своей прошлой жизни я занималась мало, проучилась четыре года в музыкальной школе по классу фортепиано, после чего бросила учебу, однако какие-то смутные воспоминания делали меня более успешной по отношению к своим конкуренткам — иначе я не называла других девочек из ташлыка.
В комнату, где я мучила инструмент, кто-то вошел. Не обращая внимания на этого человека, я продолжила играть и, только дойдя до точки, поставила арфу на пол. Я посмотрела наверх и увидела неподалеку от себя Сулеймана.
Испугавшись, что сам повелитель мира, как тут частенько говорили, пришел ко мне, а я его наглым образом игнорирую, я скорее встала и опустила голову.
— Как тебя зовут? — спросил Сулейман.
— Мария, — честно ответила я, не поднимая глаз.
— Мария, — повторил Сулейман. — Хорошо играешь.
Я ничего не ответила, так как не представляла, что стоит или не стоит говорить в такой ситуации. Вскоре Сулейман ушел, а я, еще больше испугавшись, помчалась в ташлык.
Практически сразу одна из калф, обругав меня за то, что я не желаю работать, а только брынькаю на арфе, отправила меня мыть полы, попутно пообещав оставить без ужина, если работа будет выполнена плохо. Эта угроза меня мало испугала: ну посижу без ужина, не помру, что, в первый раз так, зато, может, не потолстею сильнее.
Без особой радости я пошла мыть пол. На этот раз меня мучил некий страх: а вдруг я не сильно вежливо повела себя при встрече с султаном, невольно ошиблась и самая жесть только впереди. Какое-то время я вообще просидела на полу, размышляя о своей судьбе, и только потом приступила к работе. Через час пришла калфа, увидела, что работа не выполнена, назвала меня лентяйкой и сказала, что я сегодня наказана.
«Четвертый раз за месяц, — с каким-то безразличием подумала я. — Плевать, может, похудею».
— Пока все не домоешь — спать не ляжешь! — недовольно буркнула женщина и ушла.
Я продолжила уборку. Злясь на судьбу и никак не желая простить ей это попаданство, я возила грязь из угла в угол и прекрасно понимала, что меня явно заставят все перемывать. Однако мне было все глубоко безразлично.
— В следующий раз ее накажешь, этой ночью ее хочет видеть повелитель, — услышала я слова Сюмбюля-аги и решила, что еще одна из девушек что-то сделала не так.
Я начала возить тряпкой чуть активнее, чтобы создать видимость работы, и услышала, что Сюмбюль, придя ко мне, сказал:
— Тебе сегодня оказана честь ублажать повелителя мира! Скорее в хаммам!
Не веря своим ушам, я пошла в баню. Конечно, лечь в постель с пятидесятилетним мужиком не было мечтой всей моей жизни, но мысль, что теперь меня переселят наверх, в комнату на подселении, сошьют пару платьев и не будут заставлять работать, слегка радовала меня. Конечно, подобная бытовая проституция была лично мне омерзительна, однако мысль о том, что я, возможно, стану матерью шехзаде и, впоследствии, валиде, обрадовала меня.
Девочки помогли мне помыться и, уже вытираясь, я услышала мечтательно-завистливые фразы:
— Не танцевала, нигде не отсвечивала и сразу в покои повелителя!
— И даже ислам не приняла.
Я решила ничего не отвечать на эти слова, тем более, те же самые девочки, чисто теоретически, могли сделать мне какую-нибудь подлянку, однако совершенно неожиданно на мою сторону встал Сюмбюль-ага.
— А ну живо перестали трепать языками! — сказал он. — Пойдем скорее!
Уже в другом помещении, едва высохла голова, меня нарядили в какое-то платье, не совсем подходившее мне по размеру — по моему мнению, оно было маловато мне в груди, однако сейчас я была не в том положении, чтобы выбирать или возмущаться, причесали волосы, надели серьги и ожерелье, намазали слишком сладкими, по моему мнению, духами. Взглянув на себя в зеркало, я увидела девушку в довольно симпатичном белом платье и хорошенькими украшениями.
— Маршаллах, — восхищенно сказал Сюмбюль-ага. — Красавица, гурия! Пойдем же к повелителю!
Услышать эти комплименты, то ли искренние, то ли обязательные для всех девушек, которые впервые отправляются к султану, мне было приятно. И даже понимая, что мне их сказал евнух, я воспряла духом и, полная воодушевления, пошла по золотому пути.
Мы с Сюмбюлем шли впереди, сзади шли какие-то девочки. Понадеявшись на то, что все пройдет хорошо, я с улыбкой шла, пока не остановилась возле покоев султана.