Просто Мария

      По решению падишаха что мне, что Гюльфем было велено отправляться в дорогу одним. Мы должны были выехать на рассвете и, к вечеру, добраться до Бурсы. Служанки помогли мне собрать вещи, поклялись хранить верность мне одной столько, сколько потребуется, и я попыталась морально настроиться на поездку. Конечно, встретиться с сыном мне было приятно, однако я бы предпочла это сделать при других обстоятельствах.       Я промучилась всю ночь, так и не сумев полноценно заснуть. После ночи в полудреме утром я чувствовала себя полностью разбитой. Впереди же была настоящая пытка — иначе я не могла расценить приказ Сулеймана отправляться на следующее же утро — мне предстояло провести в карете около двенадцати часов с небольшими перерывами, в сидячем положении, даже не имея возможности облокотиться.       — Гюльфем, — сказала я. — А теперь скажи мне: стоило ли вот так рисковать и позориться, чтобы сейчас вот так мучиться?       — Не повезло, — ответила Гюльфем. — Теперь и мы будем, как Махидевран, в ссылке. Вот она порадуется, что не одна такая!       — Не повезло — это мягко сказано, — сказала я. — Отправить в дальнюю дорогу двух человек с разбитой спиной!       — Ты едешь к своему сыну в гости, не забывай, а я — в чужой пустой дворец, — ответила Гюльфем. — Ты сможешь почувствовать себя валиде, а мне этого уже не дано.       Не желая говорить об умершем Мураде, я замолчала. Сквозь решетчатое окно более-менее проглядывал пейзаж, однако особенно смотреть было не на что.       — Прилечь бы, — вздохнула я.       Кое-как я примостилась на лавочке, поджав ноги, однако на первом же торможении не удержалась и упала на пол кареты. Матерный монолог, вызванный резчайшей болью, я никак не могла прекратить, хоть и понимала, что он здесь совершенно неуместен.       С огромнейшим трудом я встала, поправила платье, чтобы оно не прилипло к телу, снова села на сиденье и сказала:       — Падишах решил пытать нас. Иначе это не объяснить.       Я вздохнула и добавила:       — Интересно знать, как там Нина…       — Да простит Аллах ее грехи, — ответила Гюльфем.       — Аминь, — вздохнула я. — Нина выживет, я буду молиться о ее здоровье.       Решив не откладывать свои слова, я начала читать первую пришедшую на ум молитву. Какое-то время я сидела, думая о своей верной служанке, а потом сказала:       — Наверное, скоро уже будет остановка. Еще остановок пять-шесть — и мы приедем.       К концу дня я еле держалась на ногах. Когда карета остановилась возле дворца Махидевран, я с огромнейшим трудом вышла на воздух.       — Грешницы приехали, — сказала Гюльфем, обращаясь к вышедшей к экипажу Махидерван. — Еще одна ссыльная.       — Султан Сулейман, да гореть ему в аду, не щадит никого: ни жен, ни детей, — ответила Махидевран. — Что же, Гюльфем, проходи. Увидишь, как живут осиротевшие матери вне столицы.       Гюльфем скривилась от упоминания осиротевших матерей и сделала пару шагов вперед.       — Вещи придется самим разбирать, — сказала Махидевран, глядя больше на меня. — Здесь слуг нет. И за что же сослана ты, мать шехзаде?       — За помощь тебе, — достаточно резко ответила я.       — Ну что же, проходи, мать шехзаде, — сказала Махидевран. — Располагайся. Завтра навестим моего покойного Мустафу, я покажу, насколько успели построить мавзолей. Гюльфем, дай хоть обнять тебя.       — После выздоровления, — ответила женщина. — Когда спина заживет.       — Вот оно как, — сказала Махидеван. — Свободную хасеки и пусть несвободную, но султаншу, выпороли, будто каких-то простых рабынь. Хотя что я говорю, никто рабынь так не наказывает, их дольше пары дней в подвале не держат. И то, это надо постараться, чтобы даже на пару дней в подвал угодить. Что же, Гизем, до сих пор любишь Сулеймана? Даже после всего того, что он с тобой сделал?       — Я, Махидевран, пусть не люблю уже падишаха, но отношусь к нему с должным уважением, — сказала я. — А в случившемся я полностью виновата. Сама.       — Вторая Хюррем, — ответила Махидевран. — Так же слепо оправдывает падишаха, да гореть ему в аду. Что же, Гизем, тебе придется смириться с тем, что под этими сводами султана Сулеймана не любят.       — Моя ссылка будет проходить во дворце шехзаде Батура, — сказала я. — Поэтому совсем скоро мы поедем к нему.       — Что же, повезло тебе, Гизем, — ответила Махидевран. — Во дворец хорошего санджак-бея поедешь. Я уже ходила к нему, он выделил денег на мавзолей моего покойного сына. Жаль, что немного, но шехзаде пообещал и в дальнейшем не забывать о моих нуждах. Так что, Гизем, можешь гордиться: ты достойно воспитала своего сына, он, в отличие от отца, неравнодушен к чужим бедам.       Пока возница помогал Фидан и, в большей степени, пацану, имя которого я успела забыть, выгрузить вещи Гюльфем, я вела неторопливую беседу с Махидевран, едва разгрузка была окончена, я направилась снова в карету.       — Гизем вообще не пожалели, — услышала я тихий голос в отдалении. — А бедняжка хазнедар, боюсь, уже не очнется. Она, конечно, была больше виновата, чем ее госпожа.       — А так ей и надо, — ответила Махидевран. — Может, задумается о том, кого так всегда защищала.       Продолжение этого разговора мне уже было узнать не дано. Я понимала, что весь этот вечер и, может быть, несколько следующих дней будут посвящены обсуждению нас троих и Сулеймана, однако это мне было уже неинтересно: совсем скоро я должна была встретиться со своим любимым Батуром.