Просто Мария

      Если бы я знала, что все кончится именно так, то я бы бросила все свои силы на то, чтобы предостеречь Батура от неразумных поступков, но ни в коем разе не разрешила бы Нине помогать Гюльфем в ее махинациях. Однако что-либо изменить было поздно, поэтому я просто надеялась, что все окончится более-менее хорошо.       С одной стороны, я прекрасно понимала, что чем дольше Сулейман тянет, тем легче для всех нас будут последствия и больше шансов будет на более-менее благополучный итог. С другой стороны, я не забыла, как Мустафа был казнен спустя некоторое время после бунта, поэтому особенно на что-то надеяться не могла. Наконец, через два дня после происшествия, нас позвали в покои падишаха.       К этому моменту я так и не смогла что-то узнать, но все равно думала на неосторожность Гюльфем и, возможно, Михримах. Однако это никак не помогло мне и уж тем более не могло повлиять на решение падишаха.       — Каждая из вас будет наказана плетьми, а потом будет лишена содержания и отправится в ссылку до получения моего прощения, — сказал Сулейман. — Стража!       В главные покои вошли стражники и каждую из нас взяли под руки.       — Отведите их во двор, — распорядился Сулейман.       Безрадостно идя по коридорам, я, наконец, вышла на свежий воздух. Стражники держали меня под руки, а увидев впереди лекаря падишаха и евнуха с плетью, мне стало нехорошо.       «Лекаря для хасеки привели, — подумала я. — На всякий случай».       Гюльфем подвели к столбу, привязали руки, расстегнули платье и я услышала слова падишаха:       — Не переусердствуй. Начинай.       Я отвернулась, насколько это было возможно, ведь меня держала под руки стража, чтобы не видеть это зрелище. Мысль о том, что скоро на том же самом месте буду я, пугала меня, однако видеть, что творится с Гюльфем, я не хотела.       — Достаточно, — наконец, сказал Сулейман и кивнул страже.       К столбу привели уже меня. Евнух привязал меня, расстегнул платье и я услышала тот самый роковой приказ:       — Начинай.       После первого же удара я поняла, что дела мои очень плохи, после второго слезы невольно потекли из глаз. Может быть, мне казалось, но Гюльфем пороли аккуратнее и меньше.       — Хатун в сознании? — спросил Сулейман лекаря.       — Да, повелитель, — раздалось в ответ.       «Хатун, значит! — возмущенно подумала я. — Давненько меня так не называли!»       — Продолжай, — услышала я и испугалась — похоже, мои мучения еще не были окончены.       Когда я, казалось, перестала воспринимать окружающую обстановку, стража отвязала меня от столба и я, сделав пару шагов, упала на траву. Краем глаза я успела заметить донельзя бледную Нину, чья очередь наступила только сейчас.       «А Гюльфем-то повезло, — подумала я. — Она первая отмучилась».       Перед моими глазами все плыло и я даже не сразу заметила, что лекарь подбежал ко мне и поднес к носу что-то, чтобы я понюхала. Достаточно резкий запах помог мне как-то сфокусировать взгляд и я заметила, что лекарь, обрадовавшись отклику, начал обрабатывать мне спину.       Больше всего мне хотелось кричать на весь двор, но я снова сдержалась. Тем временем, лекарь снова вернулся на свое место. Я кое-как приподнялась, села, увидела рядом сидящую Гюльфем и шепотом сказала ей:       — Если бы не ты, хасеки, я бы сейчас так не мучилась.       — Сплетни разнесла Михримах, — прошептала Гюльфем. — Но это не докажешь. Так что молчи, Гизем.       Настроения перепираться с хасеки, которая была явно бодрее меня, не было совершенно. Тем временем, я решила взглянуть на Нину. От увиденного мне стало плохо.       — Хазнедар не жалеют даже так, как тебя, — сказала Гюльфем. — Падишах несколько раз спрашивал лекаря, все ли в порядке с хатун, то есть с тобой, на Нину ему плевать. Выживет — хорошо, не выживет — другую хазнедар найдут.       — Повелитель, хатун без сознания, — сказал лекарь.       — Остановись, — приказал Сулейман и обратился к лекарю. — Приведи хатун в чувство.       Лекарь подошел к столбу, что-то дал понюхать Нине, после чего вернулся на место.       — Продолжай, — распорядился падишах.       Вскоре Нина снова потеряла сознание. Глядя на то, что Сулейман снова отправил лекаря, но не дал указание отвязывать, а снова кивнул евнуху, я не выдержала и обратилась к падишаху:       — Повелитель, прошу вас о милости, хатун не выживет!       — Хатун виновата больше тебя, ее кара иная, — коротко ответил Сулейман.       Гюльфем потрогала меня за руку, призывая молчать. Я же не могла больше смотреть на Нину и прошептала Гюльфем:       — Ее смерть будет на твоей совести.       — Иншааллах, она выживет, — ответила Гюльфем.       — Я ей не позволю больше делать ничего подобного, а без моего разрешения она не рискнет чем-то заниматься, — прошептала я.       — Подобного уже не будет, — сказала Гюльфем. — Я больше не буду рисковать собой.       Наконец, Нину отвязали. Даже не сделав пары шагов, женщина упала возле столба. Лекарь подбежал к Нине, начал приводить ее в чувство, но хазнедар никак не открывала глаза.       — Эти женщины смогут завтра отправиться в путь? — спросил падишах лекаря.       — Третья хатун не сможет, — ответил лекарь.       — Значит, отправятся вдвоем, — сказал Сулейман. — Гюльфем-хатун во дворец Махидевран-султан, Гизем-хатун во дворец шехзаде Батура. Нина-хатун сразу, как выздоровеет, отправится в старый дворец.       Сулейман ушел. Я посмотрела на Нину, которая кое-как открыла глаза и сказала:       — Нина, я уезжаю в Бурсу. Нам нужно попрощаться.       — Машенька, родная, спасибо тебе за все, — ответила Нина. — Ты мне обеспечила здесь поистине райскую жизнь и я сама виновата, что ее упустила. Пожалуйста, не оставь меня в своих молитвах, проси Господа простить мои грехи. Ты же видишь, что мне осталось немного. Кроме тебя больше за меня молиться некому, все родные считают меня умершей. Если сами живы…       От этих слов я расплакалась.       — Нина, здесь лекарь повелителя, тебе обязательно помогут, — сквозь слезы сказала я.       — Машенька, я же с Крыма, видела, как бесчинствуют запорожские казаки и как люди потом умирали, — ответила Нина. — Мне жаль, что я сама упустила свою счастливую жизнь, но, кроме меня, в этом никто не виноват.       — Госпожа, идите в свои покои, — сказал лекарь.       — Выздоравливай, Нина, — сквозь слезы сказала я и с трудом пошла к себе.       — Хазнедар бредит, — с явной жалостью сказала Гюльфем. — Такую верную служанку найти будет непросто.       — Хазнедар выживет, — ответила я, несмотря на то, что прекрасно понимала: Нина морально приготовилась к смерти, раз решила напоследок назвать меня именно Машенькой.