The two sides of the same coin

— Почему бы Её Святости не провести Божественный Сеанс с целью установления личности убийцы? — голос Дюрка, подхваченный вековыми сводами Зала Правосудия, полон спокойствия и решимости. Словно это он — обвиняет, а не защищается. Затерявшись среди толпы и наблюдая за судом с галереи, Амара чувствует укол сомнений. К чему убийце требовать Божественного Сеанса, если не для неизбежности приговора? — Если истинный виновник не понесет наказания, — продолжает Дюрк, обращаясь к зрителям, почти срываясь на крик, — душа вашей королевы никогда не найдет путь в Сумеречный Чертог. Этой участи вы ей желаете?! Зрительские трибуны захлестывает волна ропота, и даже ледяное спокойствие Амары задето его словами. Стук судейского молотка не способен заглушить воцарившийся гул. И лишь один человек остается непоколебимо тверд в бушующем море хаоса. — Оставь это, преступник, — поглаживая резную рукоять веера тонкими пальцами, Га’ран качает головой. — Ты заблуждаешься, полагая, что сможешь манипулировать честным и неподкупным судом Кура’ина. Но, если представленных в ходе заседания доказательств было недостаточно, — она замерла, и на её лице не дрогнул ни один мускул, — то обвинение готово предъявить решающую улику, которая окончательно опечатает каменную гробницу Дюрка Садмадхи. — Почему вы не предъявили её раньше, Ваша Святость? — судья не пытается скрыть удивления. — Всё хорошо лишь в своё время и на своём месте, Ваша Честь, — невозмутимо отзывается та. — Мы все с нетерпением ждем твоих объяснений, Дюрк Садмадхи… Суд не мог проявить благосклонность к убийце королевы, и приговор был суров — но так ли справедлив? По возвращении во дворец, Амара бесконечно терзалась этим вопросом. Га’ран, впрочем, было не переубедить: — Он пытался убить тебя, сестра! — она подходит ближе, обнимает за плечи. — И лишь воля Святой Матери помешала ему завершить начатое. Кура’ин… станет чище без этого преступника, больше он никому не сможет причинить зла. От её слов больно, ведь, помимо яда, в них скрывается гнилая, неприглядная правда. Предательство любимого человека жжет сильнее оставленных пламенем ран под повязками. Дюрк обманул Амару, под предлогом сладких объятий вонзив нож в спину. Она до последнего надеялась, что виновником окажется другой человек… но такового попросту не существовало. Пламя раздора в ту ночь разжег Дюрк. Он и никто другой. Знала бы Га’ран, что за буря бушует в душе её сестры в этот миг, но Амаре удалось скрыть всё за равнодушным фасадом. — Твои люди выяснили, где он прячет Наюту? Она не видела сына с того самого вечера, и боялась, как бы Дюрк не сделал больно и ему. — Ещё нет, — из груди Га’ран вырывается вздох сожаления, — но они найдут твоего сына, я обещаю. Положись на меня. — Спасибо, — отзывается Амара, прильнув щекой к щеке сестры. Хвала Святой Матери, что в этом мире остался человек, на которого она может положиться. Ответственность за судьбы вверенного тебе народа тяжким бременем лежит на плечах, когда тебе семнадцать. Теперь же из двух сестер сложился прекрасный дуэт. Амара не могла поверить, что в самом начале её правления они с Га’ран постоянно спорили о целесообразности тех или иных преобразований. Она взяла на себя внешнюю политику и, похоже, преуспела — иностранные послы приходили в восторг от спиритического дара «Её Святости» и оказывали Кура’ину поддержку на международной арене. Налаживалась торговля, открывались языковые школы, крупные авиакомпании заключили контракты с аэропортом Аэр’Ап’Орт в столице… Политики внутренней Амара почти не касалась. Порой предпринятые сестрой меры казались ей избыточными, но она, единожды подпустив к власти предателя и доверившись ему, не имела права порицать Га’ран за излишнюю жесткость. А всенародная любовь к королеве являлась подтверждением того, что та взяла правильный курс на поддержание порядка в стране. После побега Дюрка из тюрьмы, Кура’ин нуждался в этом, как никогда. Амара не могла и предположить, что после всех своих злодеяний этот человек рискнет появиться в королевском дворце. Но он недаром именовал себя и своих людей «дерзкими драконами». Дерзости ему было не занимать. — Простите, что в окно и без стука, Ваше Милосердие, — в предрассветных сумерках возник до боли знакомый силуэт. — Знаю-знаю, никаких манер… Резко подавшись к изголовью кровати, Амара чувствует, как слова умирают внутри — не от страха, а охвативших её гнева и горечи. Но к чему убийце являться на место преступления? Неужели, за неизбежным наказанием? Или драконы пронюхали о том, что прежняя королева жива — и эта мысль была Дюрку столь невыносима, что он решил завершить начатое? — Один мой крик — и здесь будут гвардейцы Га’ран, — предупреждает Амара холодно и решительно. Она не блефует. — Твое право, — поднимая руки в примирительном жесте, кивает Дюрк. — Но я надеялся, что сначала ты выслушаешь меня… любовь моя. В его голосе — ни издевки, ни иронии. Леденящий гнев и безразличие к его судьбе идут трещинами. Пусть в будущем Амара вновь пожалеет о своей слабости, сейчас она должна его выслушать. — … хвала Святой Матери, — выдыхает она, когда он заканчивает свой долгий, наполненный болью рассказ, и ей кажется, будто многолетний груз падает с её плеч. — С самого начала я сомневалась в твоей причастности, Дюрк. Но доказательства… — Да, Га’ран хорошо постаралась, — усмехается он, оставляя ей додумывать потаенные смыслы. — Я немедленно пойду к ней, — поднявшись с кровати, Амара спешно натягивает халат и скрывает лицо плотной траурной вуалью, ставшей её маскировкой при дворе и символом того, что отныне Дюрк мертв для неё. Вскоре в этом не будет надобности. — Постой, — его высокая фигура преграждает путь. — Как думаешь, почему Га’ран отказалась проводить Божественный Сеанс? Все поняли бы, что ты жива, и её обман раскрылся бы. Пламя вновь вспыхивает внутри. Не хочет ли он сказать, что?.. — Я верю тебе, — отвечает Амара равнодушным, не терпящим возражения тоном, — но это не значит, что я позволю тебе клеветать на мою сестру. — Но она обвинила меня в том, чего я не… — Ошибаться — человечно, Дюрк, — перебивает его Амара. Ошибаться — человечно, прощать — божественно. Она ни разу не пожалела о том, что дала Дюрку второй шанс. В маленьком доме высоко в горах, куда они бежали под покровом ночи, она вновь была счастлива. Так пусть Га’ран, для которой власть всегда была важна, тоже будет счастлива, единолично управляя Кура’ином. Амара же предпочтет остаться здесь, рядом с семьей. Среди беленных стен разносился детский плач. Сколько Дюрк ни старался, малышка Райфа упорно скидывала покрывальце, которым он пытался её спеленать. — Ух, какая упорная, — почесав в затылке, покачал головой он. — Вся в отца, — улыбнулась ему Амара. У неё получилось куда ловчее и, спеленав девочку, она подхватила её на руки и устроилась у окна. — А теперь не двигайся! — подал голос Дэц, один из сторонников Дюрка и частый гость в их доме. — Щелкну вас на память, отличный будет кадр. Он вытащил из кармана фотоаппарат для мгновенной съемки и навел на Амару с дочерью объектив. — Секунду, секунду! Дюрк, убери вон ту паучиху под подоконником — она портит всю композицию! Почти не заметная при ярком солнце вспышка, щелчок затвора — и из темного корпуска появляется свеженькая фотокарточка. Дюрк тут же подхватывает её и встряхивает, давая просохнуть. — Мои красавицы — что тут ещё скажешь, — таковым был его вердикт. — Ага! — вторил Дэц. — Две королевы: бывшая и будущая. Амара рассмеялась вместе с ними. Скажет тоже, королевы — она никогда не вернется в столицу, а Райфа не узнает дворцовой жизни. А в следующий раз Дюрк обещал привезти Наюту, чтобы их семья снова могла быть вместе… Но следующий раз не наступил. Прижимая малышку к груди, Амара проводила презрительным взглядом из-под густых белоснежных ресниц гвардейца, приведшего её в тронный зал. Восседавшая на высоком троне Га’ран, словно забыв о своем высоком титуле, сбежала к ней. — Святая Матерь! Сестра, я так волновалась! — выдыхает она, прикрывая лицо широким рукавом. — Я места себе не находила, думая, что этот змей сделал с тобой. — Он дал мне почувствовать себя снова ж и в о й, — шепотом отозвалась Амара, прикрывая глаза. — А ты… ты всё испортила. Я была счастлива с ним и своей дочерью, зачем мы понадобились тебе здесь? Га’ран одарила её взглядом, полным сострадания. — Гляжу, он опять вскружил тебе голову, — констатирует она, явно не ожидая получить внятный ответ. — Бедная моя сестрица… Она подходит ближе и бесцеремонно отодвигает ткань, прикрывающую личико маленькой Райфы. — А вы не теряли времени даром, — Га’ран складывает руки перед собой. — Что ж, и я не теряла. И теперь мне всё ясно. — Что же тебе ясно? — безразлично спрашивает Амара. Ей неинтересно. Она устала. Устала от интриг. От вечных недоговорок Га’ран и Дюрка. Устала быть неразумной, постоянно совершающей ошибки и нуждающейся в чьем-то покровительстве. Она всего лишь хотела прожить счастливую жизнь, быть кому-то полезной, ценной для кого-то — и это право раз за разом у неё отнимали. — Пока ты прохлаждалась в змеином логове, мои люди выяснили, что Дюрк ищет Сферу Основательницы, — прохаживаясь вдоль колонн, сообщила Га’ран. — Полагаю, не мне объяснять, какое свойство ей приписывают? — Способность наделить её обладателя спиритической силой, — проговорила Амара, чувствуя, как внутри все холодеет. Но она гнала от себя эту догадку. — Верно, — сестра кивнула с недоброй усмешкой. — Но к чему искать древний артефакт, обросший легендами, если можно просто посадить на трон твою, наверняка одаренную, дочь? Амара подняла на неё взгляд. Слова Га’ран снова звучали убедительно. Но однажды она уже ошиблась, доверившись сестре. — Это не может быть правдой. Но та была неумолима. И сухие факты ранили больнее ножа. «Дюрк пытался отбить тебя у моих людей?» «Почему же он не явился сразу, если всегда подозревал, что ты жива?» «Он дал тебе поговорить с Наютой?» «Хочешь сказать, я сфальсифицировала все улики на том суде?» — Но дети не должны платить за грехи родителей, — улыбнулась, сменяя гнев милостью, Га’ран. — Я сделаю эту девочку своей наследницей. Она вырастет в достатке и никогда не узнает боли. Поверь мне, — она провела обратной стороной ладони по лицу Амары, — ни ты, ни она, не станете для Дюрка потерей. Подтверждение слов сестры не заставило себя долго ждать. Худого мальчишку с белоснежными волосами Амара узнала сразу — словно не было всех тех лет, что они не виделись. Даже Наюта оставил своего отца. Человека, рядом с которым прошло его детство. И Га’ран приняла его, сына врага народа, предоставив возможность получить хорошее образование и занять высокий пост — отец не смог бы дать Наюте и половины. Пора было признать, что Га’ран, действительно, желала всем только блага. И знала, как будет лучше для всех. Метания Амары же лишь множили страдания. Она была глупа, ставила чувства превыше разума — но это в прошлом. Больше Дюрк Садмадхи не одурачит ни её, ни её семью, ни народ Кура’ина.