***
Открытию Олимпийских игр Полина не придавала большого значения до его начала. Неудивительно, ведь многие спортсмены пропускали эту церемонию в связи с подготовкой к главной, соревновательной части Олимпиады. А кто-то и вовсе уже начал борьбу за медали: так, например, соревновательную программу открыли футболисты, а на следующий день старт дали и водному поло. Олимпийское золото — заветная мечта каждого спортсмена. И независимо от того, имеет ли титул «Олимпийский чемпион» приставку -кратный, к Играм невозможно относиться иначе, как к мечте. Сказке, в которую удалось заглянуть. И несмотря на то, что плотное кольцо ответственности сомкнулось даже на шеях совсем юных гимнасток, а нервное напряжение могло отпустить только с окончанием великого для всех спортсменов события, радость и предвкушение чуда толкали на самые разные свершения. Комплекты парадной формы сборной были чудо как хороши. Яркие, в цветах российского триколора, они приковывали к себе чужие взгляды и позволяли не потеряться в толпе таких же пестрящих разнообразием костюмах представителей самых разных стран. Стоя в своем номере, в домике Олимпийской деревни, Полина не смогла по достоинству оценить пошитый по ее меркам и стоящий не одну сотню долларов излишне пафосный костюм. Но сейчас, в окружении всех лучших спортсменов своей страны, буквально живых легенд, тех, за чьи выступления она переживала еще в детстве, Полина понимала всю прелесть. Эти костюмы, как и люди, окружавшие ее, были необходимыми составляющими ее персонального рая. Казалось, исчезни хоть одна крупица этой Олимпийской сказки — и чудо разлетится на осколки, а Полина окажется сброшенной с этого Олимпа из собственных мечт богиней. Но было не страшно. Хотелось жить. Дышать этим сладким воздухом, который еще никогда не казался столь желанным. Слышать гул огромной многотысячной и многонациональной толпы зрителей… Который в одну секунду затих, заставив недоуменно оборачиваться, в поисках того, что могло заставить стольких людей в восхищении замереть. Полина чувствовала себя маленькой, невообразимо ничтожной крупицей чужой и своей сказки. Тук… Стук словно раздался везде одновременно. Мгновение чистой энергии, которой наполняешься, которая подхватывает и уносит волной чистого восторга. Незамутненного счастья. Тук… Тук… Вырывая из безвременья, вязкого и тягучего, в абсолютной тишине, многократно усиленное мощными динамиками, билось… сердце! Тук… Тук… Тук… Живое, настоящее! Тук… В самом центре Афин, возвращая и веру, и надежду, и любовь не только простым людям, но и давно мертвым мифам об Олимпийских богах, билось, захлебываясь в восторгах собственного ритма, сердце. Тук-тук… Сердце Олимпиады.***
— Слушай, — Настя обернулась за спину, отвлекаясь от просмотра фехтовальных боев по телевизору. Они с Полиной хотели даже сходить на стадион и болеть за знакомых по сборной там, но женские легкоатлетические забеги были запланированы через час и они бы не успели вернуться, поэтому, даже находясь в Афинах, в Олимпийской деревне, саму Олимпиаду удавалось посмотреть только по телевизору. И обрывками: разбитый тренировочный график не способствовал долгим перерывам «на чай». — А почему она так психует? У них же вон, целых пять уколов. Успеет еще отыграть. Полина, через голову натягивая футболку, обратила внимание на повтор, который показывали в замедленной съемке. Приходилось подрабатывать «пояснительной бригадой» — только Полина из всех присутствующих могла отличить шпагу от рапиры. Разглядеть, что там происходит, не удалось: зрение ухудшалось с поразительной скоростью. И если раньше Полина испытывала трудности, связанные только с мелким текстом, то теперь и в простых жизненных ситуациях чувствовала себя «ущербной». «— Нет, ну это же невыносимо! — возмутился Егор, когда Полина в очередной раз попросила его прочитать вслух состав йогурта. — Ты обещала пройти обследование! — Мне говорили, что я сексуально щурюсь… — сдерживая смех, парировала Полина, наблюдая, как у Покровского от услышанного «аргумента» вытягивается лицо. — Это кто тебе такое говорит?! — возмущенно воскликнул он, любуясь тем, как улыбка рисует на щеках Полины очаровательные ямочки. А она, радуясь, что удалось переключить внимание Егора, только весело хохотала, пересаживаясь к нему на колени. — Ревнуете, Егор Викторович? — чувствуя горячие ладони Покровского у себя на пояснице, горячо выдохнула Полина ему в губы. Йогурт был оставлен до лучших времен. Тех, в которых Полина сама сможет читать к нему состав.» Рассеянная горькая улыбка проскользнула на ее губах, сменяясь потоком болезненных воспоминаний. Хотелось видеть Егора здесь, на Олимпиаде. Хотелось показать ему эту чудесную сказку из самых смелых мечтаний. Завтракать с ним местными «деликатесами» и знать, что он рядом. Что поддерживает и гордится ею. Вне зависимости от того, какой результат она покажет. — Она заступила за дорожку, — подойдя ближе к экрану, пояснила происходящее Полина, отчаянно желая затолкать воспоминания обратно себе в голову. И не чувствовать потребности в заполнении этой пустоты, образовавшейся на месте искренней девичьей влюбленности. Олимпийские игры наполняли, заставляли забывать о существовании всего внешнего мира, а предвкушение скорого триумфа и вовсе било в голову, лишая почти забытых принципов, убеждений… Но что будет, когда Олимпиаде придет конец? Когда останутся позади самые яркие моменты жизни Полины, которые она прожила в воспоминаниях о Покровском, оставшемся в серой и безжизненной Москве? Один. Совсем один. — И что? — не поняла Зимина. — Это как фальстарт? — предположила, за что получила снисходительный взгляд Полины. — Нет, — отрицательно покачала головой девушка. — За это дают штрафной укол. — Аа-а, — понятливо протянула Настя. — Это плохо, да? — Да. Было легко отмалчиваться, абстрагироваться от воспоминаний, как она, одна в пустой и холодной, чужой квартире, спешно забрасывала свои вещи в спортивную сумку, с которой и приехала несколько месяцев назад. Было легче не вспоминать, как бросила на полку у входной двери ключи. Второй комплект, сделанный Егором для Полины еще в первые дни совместного проживания. На них осталось два брелока. Все, что Покровский нашел по возвращению домой. Все, что Полина ему оставила как напоминание о себе. Была в этом всем какая-то болезненная ирония: вместе с ключами от двух замков и шкафчика в раздевалке на кольце висел милый пушистый желтый утенок. Смешной. Подарок Сашки, напоминающий, что Полина не так безучастна в сложившейся ситуации, как хочет показаться. А еще тяжелая металлическая эмблема Всероссийской Федерации Легкой Атлетики. Они были как две стороны одной медали, имя которой — Полина. И Егор отчаянно желал понять, какая из них — настоящая. Вот только это уже было не важно. — Нам нужно поговорить. Полина шокировано замерла, услышав неожиданную твердость и настойчивость в голосе Насти. А фраза, которая прозвучала из ее уст уже вовсе не пугала, но вызывала всего один усталый вопрос: Опять?! — Что за блядское колесо сансары? — ощетинившись, тут же психанула Полина. Не сдержавшись, она швырнула расческу, которой орудовала уже несколько минут, стараясь распутать бесконечно вьющиеся темные кудри. И эти несдержанные импульсивные реакции только подкрепили подозрения Зиминой о проблемах с психологическим здоровьем у Полины. Особенно когда пришлось уклоняться от летящей в нее расчески с острыми зубчиками. — Это «да»? — опасливо уточнила она, видимо, растеряв запал. Все-таки с сумасшедшими лучше не спорить. Себе дороже. — Это «извини, я заебалась», — уточнила Полина. — Эм-м… Настя явно чувствовала себя неловко в сложившейся ситуации. И если до этого она собиралась предъявлять Полине претензии, коих накопилось порядочно в свете последних событий, то сейчас Зимина понимала, что у Полины есть проблемы куда более серьезные. — Ты должна была поговорить с Покровским. На свой страх и риск все-таки озвучила мысли Настя. И, даже не подозревая этого, одним ударом вышибла из Полины дух, заставляя по локти опустить руки в кровь своей слабости, в самую болезненную и непрерывно ноющую рану. Полина изо всех сил зажмурилась, не желая думать об этом, но мысли уже заполнили голову, грозясь горячим паром сомнений подняться к потолку и улететь в мир. Покинуть Полину, позволяя другим увидеть ее слабость. Но разве это принесет облегчение? — Не успела, — легко соврала она, словно бы и не задело это ее вовсе. — Мы… больше не вместе. «Горькая правда лучше сладкой лжи»? Кажется, так ее учили? Полина была уверена в обратном. Лгать всегда проще, если при этом совесть молчит. Врать она умела действительно хорошо — к этому очень располагали обстоятельства жизни. Говорить же правду было… больно. И неприятно. Словно она, будучи неопровержимой истиной, ледяными щупальцами охватывает шею, не давая сделать полноценного вдоха, заставляя давиться собственными рыданиями. — Нет, ну так дела не делаются! — возмутилась Зимина, заставляя Полину зажмуриться, приходя в себя. И «в себе» ей отчаянно не нравилось. Хотелось обратно. Хотелось в воспоминания, в которых был Егор, которые приносили сладостное удовлетворение, но оседали мутной горечью. В них было тепло и так уютно… — Мне казалось, мы друг друга поняли, — недовольно скривилась Настя, на секунду бросая взгляд на экран телевизора. — Тебе казалось, — в таком же тоне саркастично ответила Полина, тоже резко заинтересовавшись происходящими разборками элиты отечественного фехтования. — Тебе стоит быть аккуратнее, — совершенно иначе, как-то странно улыбнулась Зимина. Почти покровительственно посмотрела на Полину снизу вверх, поднявшись с дивана. — Ты… выделяешься, — лениво продолжала она. — Не разделяю ваши «интересы», ты хотела сказать? — скривилась Полина, поняв о чем речь. — Не нужно играть в невинность. Что-то не нравится? Замечательно, можешь валить в какую-нибудь Беларусь. Только внимательно читай состав на каплях от насморка, когда будешь замыкать турнирную таблицу. Шутка была бы забавной, если бы не являлось актуальной. Про «белорусские капли для носа» не иронизировал только ленивый — там даже школьники знали, что если насморк, то нужно запасаться платочками, а не бежать в аптеку. Но все равно почему-то если положительная проба становилась для спортсмена случайной неожиданностью, то он тут же вспоминал, что перед стартом сопли текли по подбородку и ему пришлось с этим бороться некачественными каплями. Как сказала бы Полинина знакомая, рекордсменка по употреблению картофеля на время: «Беларусь — страна для жизни». Только не понятно — для чьей? — Но если ты уже впрягаешься за нас, то будь добра — соответствуй, — закончила мысль Настя. — Двух положительных проб на команду вам мало?! — психуя, повысила голос Полина, нисколько не смущаясь тонких стен и возможности быть услышанной. — Тише! — зашипела, ощетинившись, Зимина. — Тебя никто ни к чему не принуждает, — перешла на шепот она, видимо, уже плохо контролируя тон своего голоса. — Но зачем тогда психуешь, когда пролетаешь мимо пьедестала? Сама же понимаешь, что если организму не помогать, то он не успевает восстановиться. — Это ты называешь «помогать»? Что ты с такими убеждениями вообще делаешь в спорте? — А ты видела, чтобы где-то было иначе? Сними уже свои «розовые очки» и пойми: все так делают. Весь спорт такой! — с долей отчаяния и помешательства развела Зимина руками, демонстрируя полное бессилие и невозможность что-то изменить. Словно она вынужденно была частью этого механизма, запустив который, их предки и не представляли, какому масштабному обману они положили начало. — Кто зайдет дальше, тот и победил? — болезненно улыбнулась Полина, опуская взгляд на ковер с длинным пушистым ворсом, напоминающим траву из-за своего ярко-зеленого, «летнего», цвета. И он слишком ярко контрастировал с настроением их разговора, слишком «выбивал», напоминая о концепции Олимпиады. Олимпийские игры — праздник. Им они и должны оставаться для всех, кроме спортсменов, которые готовы сжечь смысл своих жизней, принося его в жертву… вере. Вере миллионов, которая, вопреки здравому смыслу, не угасала, а только разжигала свое пламя в сердцах непричастных. — Да, — совсем тихо выдохнула Настя, словно сдаваясь и признавая, что… Что? Она ведь и сама прекрасно понимает, что рано или поздно все закончится. Для всех. Счастливый финал не для лжецов. — Тогда какой смысл в этой победе? Полина в последнее время задавалась этим вопросом слишком часто. Слишком многое ставила под сомнение, чтобы сейчас не промолчать. И… кажется, больше не быть частью Олимпийской мечты всей жизни.***
— Ну что же они так долго?.. — волнительно бормотала Мария, неосознанно сжимая в руках пульт от телевизора. — Сейчас начнут, не переживай, — успокаивающе коснулась ее колена Полина, и сама изрядно нервничая. Вот-вот начнется во многом решающий для сборной России финальный забег на четыреста метров. Россию в нем представляет Людмила Кретова, так же принимающая участие и в эстафетных забегах, которые стартуют только завтра. Всем впору было бы сосредоточиться, но слишком сильно волнение за Люду, которая за время усиленной подготовки к Олимпиаде успела полюбиться всем членам сборной. Несмотря на буйный нрав, привычку рубить с плеча и вываливать на собеседников свои умозаключения в довольно жесткой форме, Кретова была примером идеального спортсмена. Идеального для извращенного понимания зрителя, само собой. Люда отличалась патриотизмом, готовностью работать до обмороков и способностью брать на себя ответственность не только за свои решения, но и за поступки всей сборной. И сейчас она уже выходила на старт с твердой решимостью и замашкой на медаль высшего достоинства. А ее команда в составе оставшихся трех «этапов» с жадностью ловила каждое движение Люды, боясь, что хоть одна упущенная секунда — и она не успеет. Все ведь так до банальности просто: Олимпийского чемпиона от рядового спортсмена, такого же, как и сотни других, отделяет два хлопка. Два хлопка ладонями — непреодолимая пропасть. И ты уже не первый. Четвертый, шестой — это не важно. Все равно никто и не вспомнит. Страх был глупым и необоснованным, а волнение вполне себе естественным. Хотя и оно было лишним — перед собственным стартом им всем стоило бы отдохнуть и настроиться на «забег жизни», а не… Громкий хлопок, даже через трансляцию показавшийся оглушающим. Сигнальный выстрел прозвучал слишком резко и неожиданно, обрывая все мысли и заставляя Полину каждой клеткой, хоть и буквально на мгновение, ощутить тяжесть времени. Оно словно растягивалось и с тем растягивало ее чувства. Полина выдохнула, когда предстартовый тремор во всем теле отпустил. Скованные волнением и готовностью совершить рывок, мышцы расслабились. Вместе с тем приходило осознание: она только наблюдатель. Она — девочка без имени здесь. Всего лишь очередная «ненадежная проходная спортсменка», которая в любой момент может быть отбракована за ненадобностью или из-за недееспособности, неперспективности… Но до того она может стать кем-то большим, чем просто «девочка, которая любит». Спорт, конечно. Любит только спорт. Словно вторя ее мыслям, ровно на отметке пятидесяти преодоленных спортсменками метров, раздался телефонный звонок. Никто и не обратил внимания на заигравшую незамысловатую мелодию — слишком были увлечены происходящим на экране. И Полина бы, не глядя, сбросила, однако… С ярко подсвеченного дисплея ослепительно улыбалось, подмигивая, спелое красное яблоко из какого-то детского мультфильма. Звонил Егор. Только ему из всего огромного списка контактов было позволено иметь забавный аватар на фоне. Только ему было позволено звонить в момент, когда решалась судьба Олимпийского золота для сборной России и лидрующей на протяжении всего забега Кретовой. И только ему, черт возьми, было позволено заставить Полину в мгновение бросить все: сборную, золото и забег, исход которого уже почти решен, и на волне эйфории выскочить за дверь номера под недоуменные и негодующие взгляды знакомых по сборной. Будь она более мудрой женщиной (или наоборот — более глупой), Полина непременно демонстративно не стала отвечать, показала бы глубину своей обиды и тонко намекнула на уязвленную гордость. Однако была ли она у нее — гордость? — Привет… Сколько бы не пыталась, а скрыть истинные чувства не удалось. Голос на мгновение сорвался на восторженный и в некотором роде даже томный шепот, однако уже в следующую секунду пришел в норму. — Я не вовремя? — предположил Егор, видимо, по-своему интерпретировав услышанное. — Нет-нет, — поспешила заверить Полина. — Я… все в порядке. Ты?.. — Я в Афинах, — поняв, что это — реакция на него, Егор довольно улыбнулся, и Полина услышала самолюбование в последней фразе, а потому ее смысл дошел не сразу. — На… — прости, никак не могу запомнить и выговорить название — Па-не-па-ти… — Панепистимиу, — машинально поправила Полина, не представляя, как должна реагировать на происходящее. Он здесь. На Олимпиаде, к которой во время одного из многочисленных совместных вечеров, (которые, потеряв, Полина стала ценить куда сильнее) пообещал не приближаться ни за какие коврижки. Черт возьми. Этот мир сошел с ума. И Покровский вместе с ним. — Точно! — просиял Егор, — Университетская. Ты же не против небольшой прогулки?..***
— Узо? — участливо предложил Егор. Полина на мгновение остановилась, непонятливо нахмурившись. Это что сейчас было? Складывалось впечатление, что у нее окончательно шарики за ролики заехали — настолько все происходящее было нереальным. — Традиционный напиток греков, — пояснил Покровский, забавляясь таким реакциям. — Очень распространенный, они без ума от него. И я теперь, кажется, тоже, — он неловко засмеялся. — Алкогольный, — тут же догадалась Полина. — Так вот, отчего ты такой разговорчивый. Егор неловко пожал плечами, позволяя Полине увериться в своих догадках, но и не давая прямого ответа. Они шли по мощеной улочке. Солнце после полудня клонилось к закату, но его лучи все так же грели случайных прохожих. Хотя, возможно, местами даже припекали — неспешно прогуливались только туристы. Местные же предпочитали самую жаркую половину дня проводить в крытых от солнца помещениях, уставая от высокотемпературного климата. Полина то и дело запрыгивала на невысокие бордюры — скорее по привычке, нежели от нетерпения и избытка энергии. А может, действительно сильно переживала и не знала, куда деть волнение. Но все же от подобного мельтешения у Егора уже начинало рябить в глазах, а потому пригласить спутницу в ресторан (или по меньшей мере в таверну) показалось отличным решением даже нескольких проблем: Полина усядется; они укроются от солнца; и Егор сможет собраться с мыслями, не отвлекаясь на посторонние движения. — Ты же знаешь, у меня режим, — ответила она. Вышло почти осуждающе. — И тренировка скоро, уже почти опаздываю. — И почему же ты до сих пор здесь? — Встречный вопрос, — парировала Полина. Хотелось заорать «Что, черт возьми, здесь происходит и когда это закончится?!», но она только продолжала неотрывно следить за мимикой Егора и строить догадки о том, что все это может значить. — Ну, у меня-то тренировок, на которые можно опаздывать, нет, — выразительно поднял рыжие брови Покровский. «У меня тоже» — ворчливо отозвалось подсознание, однако Полина успела вовремя прикусить язык и задать совсем другой вопрос: — И что ты тогда здесь делаешь? Вышло, возможно, излишне грубо, однако ходить вокруг да около не получалось. Егор мгновенно посерьезнел. — Приехал забрать тебя, — просто ответил он. — Какого?.. От неожиданности она осеклась и, споткнувшись на узком бордюре, едва не поцеловалась с гравийной дорожкой. Благо, Егор, который в отличие от атлетки твердо стоял на ногах, успел подхватить Полину свободной рукой и прижать к своему боку. Судя по неразборчивому стону, сорвавшемуся с ее губ, вышло довольно болезненно. Однако для того, чтобы аккуратно поймать Полину на руки, Покровскому следовало бросить стаканчик с дорогим и, невозможно отрицать, потрясающе вкусным капучино. Стоило признать, греки знали толк в кофе. И в ценах на него. — Меня не надо забирать, — отдышавшись после неожиданной смены сферы деятельности (с цикличного бега на сложнокоординационные прыжки), ошеломленно отозвалась Полина. И она не знала, что задевало больше: то, как жестко Полина ошиблась о причине визита Егора или то, что он так ничего и не понял? — Полина, сейчас еще не поздно уехать, понимаешь? — Покровский вдруг прижал ее к себе еще крепче и заговорил торопливым шепотом, словно боясь, что их время вот-вот закончится. — Домой. Чтобы все было как раньше, ты справишься. Я тебе помогу, мы… От такой близости становилось неуютно, горячие руки Егора превратились в стальные капканы, а грудью он все напирал, напирал… От Покровского сейчас исходило всего одно слово. И оно было различимо настолько отчетливо, что Полине казалось, будто Егор шептал только его, повторяя раз за разом, чтобы до нее наконец дошло. Отчаяние. Отчаяние-отчаяние-отчаяние… — Какое «домой», Егор? — обманчиво ласково спросила она, обрывая поток его душещипательных сантиментов. Мягко отстранилась, все же удерживая кисть Покровского в своих ладонях, успокаивающе поглаживая тыльную сторону. — Ну какое «домой»? — Полина подняла на него словно бы умоляющий взгляд, поразивший Егора до глубины души. — К нам домой… — непонимающе пробормотал он, не до конца осознавая, что сейчас происходило. Настолько действительность становилась размытой, смешиваясь с жуткими картинами, навеянными его больным воображением. — Нет у нас ничего «нашего». Дом твой, — Полина и сама поразилась тому, как сухо прозвучал ее голос. — И твое место там, тогда как мое — здесь. — Но… — окончательно потерялся Егор. Потерялся в диалоге, чувствах и… жизни. Своей жизни, которая сейчас шла совершенно неправильно. Все должно быть иначе. Его действительно не должно здесь быть. — Ты нужна мне. Но это было уже неважно. — А мне нужно Олимпийское золото. — А нужны ли ему лжецы? — вскинул подбородок Егор, подобравшись. От внезапности перемен, произошедших с таким хорошо знакомым Покровским, Полина растерянно отпустила его руку и отступила на шаг, ударившись пяткой в кривой бордюр, по которому еще недавно с важным видом вышагивала, отпуская веселые шутки на тему его, Егора, любви к яблокам и сахару. Даже несмотря на все произошедшее она верила, что все еще можно вернуть. Сейчас же Полина вообще ни в чем уверена не была. — Незаменимых людей нет, Егор, — глухо ответила она. — Ты справишься. От воспоминаний, связанных с этой фразой, Полину передернуло. Так говорили слишком многие люди в ее жизни. Она и рада бы что-то ответить, но подсознательно всегда понимала: они правы. «- С хера ли я буду тратить на тебя свое время тогда? — надрывался тренер по ту сторону условного «провода». Даже несмотря на то, что Полина не видела его лица, по интонациям могла предположить, как раздуваются у тренера сборной ноздри, как краснеют щеки и потеют ладони, которыми он яро размахивает, обильно жестикулируя. — Мне бы всего несколько дней, — сипло и жалко оправдывалась Полина. — И я поправлюсь, честно. — У нас нет этих дней! — рявкнул тренер еще громче, хотя казалось, что это невозможно. — Как и незаменимых людей в моей сборной! Помни об том, когда будешь собираться на тренировку. У тебя есть час. Ответом ему послужил надрывный сухой нездоровый кашель, когда звонок уже был прерван и в долгожданной тишине раздались только прощальные несколько гудков аппарата связи.» — Любимым людям замена не нужна, — уверено ответил Егор, предпринимая последнюю попытку достучаться до разума Полины. И в какой-то момент ему показалось, что удалось. Что это тот самый момент, когда она сможет просто забыться. Хотя бы на короткий промежуток времени. Но Егору хватит. Хватит на то, чтобы прийти в чувства и достучаться до чувств Полины. И все будет как раньше. У нее дрогнули губы и подозрительно заблестели глаза. — Почему тебе так нравится меня ломать? — обреченный вопрос прозвучал неожиданно, но ответ у Егора был настолько чистосердечно-невинный, что Полина от этой тошнотворной искренности едва не потеряла над собой контроль. — Я тебя спасаю. — От чего, Егор?! — не выдержала и закричала, едва не срывая голос. — Ты спасаешь меня от цели моей жизни? От чертовой всей моей жизни? Я! Я стану Олимпийской чемпионкой, — надрывалась Полина, желая вбить это ему в голову, выжечь под коркой мозга. Чтобы Егор больше не смел сомневаться: она счастлива. — О чем еще можно мечтать? — Действительно, — обреченно согласился Покровский, покладисто отступая на другую часть одной из самых оживленных в любое другое время улиц Афин. — Ты права. Не эти ли слова желала услышать от него Полина? А если это то, чего она хотела, то почему же так больно?..