Kinktober'20

— Мой дорогой Нико. Его никто так не зовёт; такого не позволяют себе даже те, кто знает Нико очень, очень давно. — Мой дорогой, дорогой Нико, — повторяет голос. Он доносится откуда-то слева и чуть сверху. Плотная повязка на глазах сбивает все ощущения, заставляет панически вертеть головой. Лёгшая на щёку ладонь останавливает это движение, но от прикосновения становится еще страшнее. Потому что Нико узнаёт этот акцент и этот голос. Потому что никому, кроме Милана не пришло бы в голову похитить его посреди пробежки по ночному парку и притащить куда-то… нет, это не подвал, запахи не те — и привязать за запястья и лодыжки к стулу. — Кажется, ты забыл наш уговор. Теперь обманчиво-мягкий голос звучит ближе, и Нико чувствует терпкий, перечный шлейф чужого парфюма. Ладонь плавно сдвигается с его щеки на затылок, а в следующий момент на его коротких волосах с силой смыкаются пальцы. Милан рывком оттягивает голову Нико назад и шепчет уже на ухо: — Я заплатил. Ты обещал. Месяц, Нико, ты обещал справиться за месяц. И где же моя картина? Нико напрягается всем телом, от плеч до запястий, но связали его на совесть, и не верёвками, а пластиковыми стяжками, больно впивающимися в кожу. — Я говорил, — сейчас бы посмотреть Милану в глаза, чтобы понять, действительно ли он разъярён или просто играет с ним так, но Нико остаётся лишь надеяться, что это — просто слишком ебанутая игра. — Говорил, что ни одна картина не может появиться по расписанию… — Оправдываешься. Милан дёргает рукой так резко, что Нико на мгновение кажется, что сейчас хрустнут позвонки в шее. — Ходишь на пробежки. Обдалбываешься кислотой. Кормишь уток. Пытаешься утонуть в бассейне. Но не выполняешь обещание. «Я ищу вдохновение», — хочет ответить Нико, но для Милана это тоже будет всего лишь оправданием. А ещё — «Какого чёрта ты за мной следишь?» Милан не убьёт его, конечно нет; сделает что похуже? Возможно. Нико не знает, как далеко может зайти этот ебанутый серб в своих попытках получить желаемое. Ладонь на его волосах разжимается, но едва Нико успевает выдохнуть и перестать чувствовать боль, как Милан усаживается к нему на колени. Он тяжёлый, тяжелее Нико, и куда его выше, но движется легко и плавно. — Что мне сделать, чтобы к тебе вернулось вдохновение, мой дорогой Нико? — Перестань угрожать мне. Он слышит смешок. Негромкий, короткий. А затем Милан ловит его шею в сгиб локтя, сжимает, заставляя Нико уткнуться лицом к себе в рубашку. И снова смеётся. — Никогда. Тебе же это нравится. «Нет», — мог бы ответить Нико. — Да, — звучит самый искренний ответ, от которого противно самому. — Нравится, — повторяет Милан, и сжимает шею Нико ещё сильнее. Он знает, как душить людей, наверняка на его счету не один труп, ведь не бывает наркоторговца, не оставившего за собой кровавый след — и не хочет убивать Нико. Всего лишь заставить его надсадно кашлять и жадно хватать воздух пересохшим ртом. — И ты закончишь работу к концу недели. Он снова прихватывает Нико за волосы — теперь за чёлку, и тянет так же резко, заставляя откинуть голову на бок, открывая шею. Нико знает, что будет дальше. И отчаянно жмурится под повязкой в ожидании боли. Милан с силой сжимает зубы, отпускает, кусает вновь — каждый укус чуть в стороне от предыдущего. Они охватывают шею Нико полосой горящей кожи, и он знает — уже скоро она превратится в тёмное кольцо кровоподтеков. — Но конец недели — завтра, — выдыхает он в момент, когда Милан слегка отстраняется. И улыбается. Наверняка улыбается. А потом касается кажущимися ледяными пальцами его горящей щеки. — Я знаю. Так что постарайся. А иначе… «Иначе» — это боль, это кровь, это отчаяние и ужас на грани смерти. И Нико не хочет подступать близко к этому «иначе», потому что знает — оно ему может понравиться.