Чисто (не)профессиональные отношения

Вид на ночной Шанхай с их столика открывается просто шикарный, уж поверьте Тэхёну – он его за ту пару минут, что сидит здесь, успел изучить весьма досконально и, вполне вероятно, способен теперь слагать о нем оды. Смотреть за окно, на город, что под ним бурлит и искрится, легко… Взгляд отвести, устремив его прямо, туда, где его присутствия, кстати говоря, очень ждут – сложно. Сложно очень. Так сложно, что даже от мысли трусливой сохнет во рту, и адамово яблоко дергается. Так сложно, что по спине, прямо вдоль позвоночника, вниз уже скатывается капелька пота, неприятно щекоча. Но он, наверное, даже не догадывается сейчас, что сложно здесь не ему одному. Да, Чон Чонгук, его босс, перед омегой выглядит так же, как и всегда: шикарно, дорого, уверенно и несгибаемо. Одним словом – идеально до безобразия. До гневных вспышек, до скрипа зубов – потому что Тэхёну в некоторых моментах (например, вот в таких) хоть капельку бы его хладнокровия. Но никто с ним не делится. Темные глаза напротив продолжают выжигать в нем дыру, а омега стоически терпит, не шевелится даже и дышит так поверхностно, что даже грудью не двигает. Боится? Да, блять. Почему? Хороший вопрос… Тэхён наконец-то отрывает свой взгляд от окна, осторожно мажет им по боссу, что сидит все это время, ни слова не обронив, со сложенными перед собой руками, наблюдает. Смотрит как-то осторожно, будто выжидает что-то, в страхе спугнуть. А Тэхён здесь, кажется, его добыча. И от этих вот мыслей на душе не становится легче, знаете ли. Совсем. Чонгук ловит взгляд секретаря, брови свои приподнимает к красиво уложенной темной челке, давая понять, что Ким может начать разговор первым. Вот паршивец! Гораздо удобнее было бы сначала понять, что у того на уме, но Чон как обычно шифруется. Чертов босс. Как же Тэхён в такие моменты его ненавидит! Чонгук ведь всегда так с ним поступал: сначала слушает все, что омега ему нащебечет, а затем поудобнее откидывается в этом своем боссо-кресле и начинает критиковать. С чувством, с тактом, с расстановкой. И каждое слово – как удар плеткой по заднице. По заднице секретарского самолюбия и мнения о собственном профессионализме. «Секретарь Ким, вы забыли учесть прогнозируемые поставки следующих периодов.» «Секретарь Ким, у вас здесь в моем расписании несостыковка с графиком совещаний на полторы минуты.» «Секретарь Ким, в тексте моей речи опечатка.» Господин Чон, а не хотите ли вы сходить на…?! Но, видимо, Господин Чон никуда пойти как не собирался, так и не собирается. Поэтому Тэхёну ничего другого не остается, как сделать все самому. Как, в прочем, и всегда. - Я напишу заявление по собственному, как только мы вернемся в Сеул, - произносит он сухо, уже снова начиная отворачиваться в сторону окна. Уж лучше вид за окном, чем согласие в глазах Чонгука. Доказательство того, что Тэхёна не против отпустить… - Зачем?! От неожиданности омега на своем стуле подпрыгивает и, все же, устремляет свой взгляд снова на собеседника. Тот, сказать прямо, выглядит очень удивленным. Оба они сейчас растеряны сложившейся ситуацией. И оба друг от друга в сильнейшем шоке. - Но вы же… - Тэхён сглатывает, облизывает нервно губы, прежде чем продолжить, - вы же хотели поговорить со мной здесь и сейчас о том, что видели меня… видели меня там? - где «там» не уточняет, справедливо считая, что такой необходимости не существует. И еще самую малость потому, что скажи он все вслух и, вероятнее всего, сгорит со стыда. Ну… и не только со стыда, если честно. - Там? – Чонгук еще пару мгновений хмурится, сканируя взглядом лицо секретаря, а затем вдруг расслабляется, тихо хмыкнув. Он откидывается на спинку стула, руку подносит к лицу, чтобы потереть глаза. – И что, ты подумал, что из-за этого я хочу твоего ухода? Тэхён, ты совсем, что ли, больной? Тэхён уже ничего не понимает, хмурится просто и от нервов хватается за первую же попавшуюся вещь, начиная вертеть ту в руке. Но затем понимает, что с ножом в данной ситуации играться – не лучшая идея, и возвращает прибор на место. Он не знает, что говорить. Потому что Чонгук здесь и сейчас немного сломал его мозг. В смысле его не хотят увольнять? Тогда что хотят… Его адамово яблоко снова дергается. И снова он лижет свои губы, а затем и вовсе кусает. - Да прекрати ты уже! – вновь прилетает ему недовольное возмущение альфы. - Что? Чонгук вздыхает, руками показывая неопределенный жест в его сторону. - Прекрати делать все это со своими губами, пожалуйста. Ей-Богу, Ким Тэхён, я вторую неделю пытаюсь сосредоточиться, а ты постоянно сделать этого мне не даешь! Ты ведь мой чертов секретарь, не хочешь помочь немного? Кого-то здесь, видимо, прорвало… Тэхён уже ничего совершенно не понимает, но от чего-то все равно немного расслабляется. Кажется, он тут не один такой, кто весь на нервах. Хоть это у них общее. Но… губы-то его тут причем? - Моими… губами? – Тэхён хмурится. А Чонгук смотрит. Наблюдает за ним. И за тем, как колесики в милой омежьей головке приходят, наконец-то, в движение, запуская спящий все это время механизм. Ну, давай же, Ким, додумывай, все же так очевидно! Чонгуку начинает казаться, что еще немного, и он сможет прочесть все, о чем думает его личный секретарь, прямо у того на лице. Потому что оно становится уж слишком красноречивым… - Оу. Чонгук на него смотрит. А у Тэхёна от чего-то отворачиваться снова к окну нет никакого желания. Наоборот – хочется взгляда своего не отрывать от этих карих омутов, что сейчас какие-то особенно хищные, будто Чон, как зверь, сейчас возьмет и накинется на свою бедную жертву. И кто этой жертвой может быть, загадка не особо сложная. За столиком их здесь сидит всего лишь двое… Но никто ни на кого не нападает. «Пока», - проносится в мыслях на самом деле у обоих. И по телу распространяется что-то, напоминающее слабый разряд электричества, а дыхание прерывается на жалкую секунду, от чего становится дурно. - Значит, увольняться мне не надо? – все же, уточняет Ким, самого себя за это даже немного ненавидя. Но ему. Надо. Быть. Уверенным. Ясно вам? - Ну конечно же нет! – с чувством ему отвечают, а потом, все же, добавляют нервозно: - Если ты сам этого не хочешь. - Не хочу… Их взгляды после тихих слов омеги неуверенно сталкиваются. У обоих зрачки расширены чуть ли не на всю радужку и блестят лихорадочно, будто изо всех сил стараются обнажить трусливо прячущуюся внутри душу. Маски по швам трещат. И сердце в груди так сильно колотится, что всем, наверное, здесь уже слышно. - Тогда… чего же вы хотите, секретарь Ким? Тэхёну от этих его слов хочется застонать. Потому что от этого голоса грудного и приглушенного, чтобы другие ни за что услышать тот не смогли, кровь смешивается с чистейшим желанием. И то позабыть заставляет в секунду, что такое страх и смущение, что обоих минуту назад пыталось к стенке прижать. И сейчас Тэхёну хочется, чтобы к стенке его прижали уже совсем по-другому... Он выдыхает. Рывками – мелкими, что заставляют губы трястись, а грудь трепетать. Пальцы на руках сами сжимаются, ловя пустоту, сухая кожа на них натягивается и зудит, желая теплого соприкосновения. Желая в замке сплестись с чужой рукой, что на столе лежит буквально в нескольких сантиметрах и тоже подрагивает. - Хочу как можно скорее уйти отсюда. - Сглатывает. – В свой номер. - Хо-рошо, - с запинкой ему отвечают, и взгляд у Чонгука тускнеет, а плечи, что до этого были напряжены, опускаются. – Я все понимаю. - Уйти с вами. И на этот раз ему никто не отвечает. Босс все продолжает смотреть на Тэхёна растерянно, рот приоткрыв, и только омега в волнении начинает думать, что, скорее всего, поторопился с выводами, Чон резко встает, на стол небрежно бросает несколько купюр приличного номинала, а затем, выйдя из-за стола, секретарю протягивает свою ладонь. - Как скажешь. Им обоим сейчас очень плохо. Им плохо, потому что, вроде бы, ничего точного и не сказано, но правда – она в этот самый момент обнажена и острыми своими краями бьет прямо по беззащитным нервам. Что напряжены ужасно и почти что звенят, когда альфа и омега, плечами едва соприкасаясь, в лифте вместе спускаются на свой этаж. Им обоим сейчас хорошо до дрожи предвкушения в ослабевших коленях. Им хорошо, потому что, как только они выходят из лифта, Чонгук берет секретаря за руку, уверенно тому в глаза глядя и крепко сжимая нежную прохладную ладонь. А Тэхён чувствует, как от ранее незнакомого соприкосновения их кожи живот по своей собственной воле тут же поджимается, сквозь губы воздух заставляя вырваться. Они все это время молчат, молчат, пока идут по длинному коридору, молчат, пока омега не с первого далеко раза (черт, какое же тупое клише) запихивает ключ-карту в замок входной двери, а затем друг за другом заходят внутрь, погружаясь в темноту номера омеги. Дверь за ними мягко захлопывается. Вдох через нос. Обоюдный и шумный. Окна в номере зашторены, и темнота, что вокруг них, кажется такой плотной, что едва ли не осязаема. К коже льнет и будоражит, заставляет с ума сходить. У Чонгука челюсть крепко сжимается, жилы натягиваются на шее, потому что… Здесь все пропитано его запахом… И эта чертова нуга… она с ума альфу сводит, заставляет буквально исходить слюной и от желания зубы сцепить на мягкой податливой плоти просто свихнуться. Да, у него скоро гон, и от этого сука не легче. Хотя альфа сейчас очень сомневается, что в иной ситуации смог бы держать себя в руках. Да как можно, если рядом, напротив буквально в полушаге от него он… Стоит, будто не дышит. Тихий, такой послушный и робкий, что даже удивительно. Может, им включить свет? Чтобы можно было убедиться, что рядом не кто-то другой, а именно Ким Тэхён, тот самый омега, что уже несколько лет как его личный секретарь. Стерва всея офиса. Но запах нуги – вязкой, сладкой, искушающей – все еще на месте, все еще витает вокруг и все еще с заметным успехом старается отключить одному альфе его подтормаживающий мозг. Так что сомнений никаких нет и быть не может, на самом деле: рядом Тэхён. Его Тэхён. Которого он все еще держит за руку и внутренне от этого, возможно, визжит (пожалуйста, давайте просто проигнорируем данный факт). Который вдруг, с ноги на ногу переступив, к альфе оказался так близко, что призрачное тепло омежьей кожи отпечаталось прямо у Чона на щеке… а затем у того и вовсе случился сенсорный шок, потому что кончик чужого носа его собственный несмело задел и замер, не переставая едва ощутимо касаться. - Значит… - шепчет Ким в темноте, а Чонгук от звука его голоса подается вперед, соприкасаясь с омегой теперь еще и лбами, - … значит, ты видел меня… Руки тоже смелеют, начинают у обоих тянуться куда-то вверх, и одежда под ладонями тихо шуршит. - Видел, - соглашается альфа и уже затем позволяет себе легко по щеке омеги мазнуть своими губами, у того вырывая короткий выдох. – Я был… удивлен… и… возбужден. Тэхён хнычет на эти слова, с долей какой-то беспомощности за пиджак альфы цепляется своими тонкими пальцами и на себя тянет, ластится, будто котенок, и чувствует, как в ответ сильные руки его к крепкой груди прижимают надежно и вместе с тем очень бережно. - Я так еще никого не хотел, - срывается с губ босса горячее признание, и у Тэхёна, если бы он сейчас хоть что-то видел, перед глазами бы все наверняка закружилось. Но он, к счастью, не видит. Чувствует только, как мозги начинают плавиться от предвкушения, нетерпения, похоти… и белье сзади уже намокает. Но ему ни капли не стыдно. Потому что он здесь не один такой. Их двое сегодня. И это таким правильным кажется… - Почему? – все же, спрашивает Тэ и мысленно сам себе дает ментального пинка. Ну зачем, спрашивается, он пытается испортить такой момент?! Вечно ему все надо знать… И альфа на жалкую йоту вдруг отстраняется, снова касается носом, а ладони его тем временем, пропутешествовав по изящной спине и ту вынудив слабо в процессе прогнуться, сжимаются на омежьих плечах. Теперь они соприкасаются грудью, в унисон глубоко дышат. - Потому что впервые увидел, какой ты, - в ответ получает Тэхён. – Ты, оказывается, живой, Ким Тэхён. Не просто красивый и умный омега. Ты дышишь, чувствуешь… когда ты танцуешь… я просто… - пауза, чтобы слова подобрать, и та обоих заставляет задержать дыхание, что и так ни к черту, - … никогда еще ничего настолько потрясающего в жизни не видел, - говорит. А, закончив, наконец-то целует. Губы у обоих сминаются чужими губами, к тем приливает тут же кровь, заставляя кожу гореть. Касания вмиг обретают настойчивость, когда руки, осмелев, к себе вдруг притягивают, чтобы тела оказались близко-близко. Тэхён рядом с Чонгуком задыхается. Ему больше не страшно. Все становится по-удивительному правильно и ярко. И как только до рецепторов доходит яркий запах жженого сахара с примесью корицы, он понимает, что именно в этом всегда и нуждался. С того самого момента, как впервые увидел этого заносчивого, требовательного, одним словом – просто невыносимого альфу. И – да – Тэхён сейчас не выносит… всего этого не выносит. Но все равно хочет большего, даже если после с ума сойдет. Зато будет счастливым. Чонгук рядом с Тэхёном горит. Синим пламенем. И тушить свой пожар ни разу не хочет, лишь еще сильнее распаляется, чувствуя, как с каждым прикосновением друг к другу рождается все больше новых искр. Зарево, что у него внутри, рискует скоро наружу вырваться, и пусть. Он с Тэхёном поделится, потому что что-то подсказывает альфе сейчас, Ким не будет против… И – да – Чонгук сейчас больше не сдерживается… от своих тайных желаний больше не сдерживается. Потому что (спасибо, Боже!) чувствует взаимность. - Ты прекрасен, секретарь Ким, - шепчет тому на ухо, высвободив, наконец, из плена сладкие губы, но только лишь для того, чтобы мочку своими губами обхватить, языком обвести сережку и скользнуть вниз по жилке к острому бугорку ключицы, чувствуя дрожь чужого маленького тела. – Теперь я вижу… Тэхён рад бы ответить боссу… обычно он, знаете, всегда находил, что тому сказать, чтобы в грязь не ударить лицом. Но сейчас на то, чтобы говорить, сил нет. А все, на что тех хватает – это теснее прильнуть к Чону, в темноте нашарить руками сверху у горла мелкие пуговицы и те начать тут же расстегивать. Чонгук понимает, что пытается сделать Ким, и тут же скидывает на пол пиджак, а затем руками ловит лицо чужое и снова с напором целует, языком проскальзывая меж пухлых и влажных губ. Таких сахарных, что хочется тут же застонать… что он, в прочем, и делает. Чон стонет глухо в их поцелуй, пока на своей постепенно обнажающейся груди чувствует нежные пальцы, что, кажется, на коже скоро оставят ожоги. И боль эта такая приятная… Наконец, рубашка на альфе распахнута и смело теперь отправляется на пол по соседству с пиджаком от Армани, а Чонгук уже чувствует, как касания секретаря смещаются чуть южнее, касаясь без какой-либо робости пряжки ремня… но руки омеги он перехватывает. - Кровать..? – произносит на выдохе. - Прямо за тобой, - ему отвечают тут же, и Чон вдруг понимает, что Тэхён обращается к нему все это время неофициально, и от этого еще больше крышу рвет. Рубашку с омеги, к великому счастью, удается быстро стянуть прямо через голову, и та исчезает во тьме едва видимым серебристым облаком. Тэхёна разворачивают, меняя с альфой местами, а затем кидают на постель. Тело омеги тут же утопает в мягком покрывале, и Чонгук многое сейчас отдал бы, чтобы увидеть, как тот лежит перед ним, такой невозможно открытый. Но они друг друга не могут в комнате различить, и все, чем довольствуются – запахи, которые уверенно между собой все сильнее переплетаются, концентрируясь, оседают буквально на всем, и, конечно, прикосновения. Прикосновения, что с ума сводят. Прикосновения, что сейчас становятся для обоих едва ли не смыслом всего… - Чонгук… - зовут его откуда-то снизу, и рука Тэхёна касается сильного бедра, ведя вверх. Чонгук глаза прикрывает, мысленно готовясь… и все равно вздоха не может сдержать, когда чувствует на своем возбужденном члене настойчивое давление, что его оглаживает от мошонки и вниз по стволу, но головку так и не трогает, дразнит. Распаляет и превращает альфу в первобытного дикаря. Он рычит сквозь зубы, что со щелчком смыкаются, вперед подается, омегу подминая под себя и разводя его длинные стройные ноги. Недолго сражается с классическими брюками, что все еще на Киме надеты, и тот послушно (или вернее будет сказать – поспешно) приподнимает таз, чтобы легче было те с него стянуть. Вместе с бельем, которое, судя по ощущениям на кончиках чонгуковых пальцев – бляяяять - из кружева. Одежду, что еще на себе, он тоже скидывает, прежде чем вернуться к омеге, который тут же Чона принимает в свои объятия, ноги сгибая и икрами скользя по чужим бедрам, что чисто на инстинктах от этого подаются вперед, побуждая возбуждение обоих соприкоснуться и воздух выбить на раз из груди. Они снова целуются. На этот раз больше не нежно, не сладко, а горячо и развратно отчасти. Так, чтобы до головокружения от недостатка кислорода в легких. У Чонгука глаза крепко зажмурены, а в сознании – хоровод из картинок, что альфу своей яркостью ослепляют. И на всех этих картинках Тэхён. Прекрасный, милый, горячий… в рабочем костюме и очках, в чертовых шортах, в футболке и простых джинсах – на самом деле это даже неважно. Это стало неважно. А важно, по-настоящему важно, теперь абсолютно другое – то, что в мыслях Чонгука Тэхён теперь улыбается или хмурится забавно, морща свой маленький нос, закатывает шоколадные глаза или изгибает свою красивую бровь… Тэхён в мыслях Чонгука теперь живой, он душу имеет. И душа эта Чонгуку нравится. Он, кажется, в нее влюблен. По уши. От внезапно обрушившегося осознания альфу кроет просто немилостиво. В темноте теперь у него звезды перед глазами норовят в любую секунду взорваться. И убить. - Слева в тумбочке, - лепечет Тэхён уже несвязно, но Чонгук его прекрасно понимает и, с чудовищным усилием себя от омеги оторвав, тянется к указанному ящику, чтобы оттуда достать презерватив. Тэхён, хоть и сильно сейчас возбужден, и между ног у него очень мокро оказывается, когда альфа на пробу внутрь вводит палец, узкий просто до сумасшествия. Чувствует, как изнутри его Чонгук пытается растянуть, и, выгибаясь, шипит. Впивается в сильные плечи своими короткими ногтями, добавляя в палитру ощущений Чонгука нотку сладкой боли. - Я уже очень долго ни с кем… - бормочет, пытаясь объяснить, но его перебивают очередным поцелуем, одновременно с этим добавляя второй палец. Омега, не выдержав, все же этот их поцелуй разрывает, стонет несдержанно, ноги разводя еще шире, чтобы облегчить Чонгуку доступ к самому сокровенному. - Дай угадаю, - Чон не может удержаться, ухмыляется криво, - все из-за этого говнюка, на которого ты работаешь? - В точку, - омега снова шипит, льнет к альфе теснее и, чуть на руках подтянувшись, несильно кусает чонгукову шею, царапая кожу своими маленькими клыками. – Этот говнюк… буквально… занимает все мысли… - Нужно что-то с этим делать, - тут же отзывается Чонгук и пальцы свои вынимает, возвышается над омегой, чтобы было удобнее, с нежностью, осторожно обхватывает того за бедро и тянет под себя его стройное тело. Оставляет след от поцелуя на опухших уже губах. – Что скажешь, секретарь Ким? - Скажу, что согласен с вами, Господин Чон… Чонгук рычит и наконец толкается, погружаясь в омегу сначала осторожно одной лишь головкой, а затем, не встретив сильного сопротивления, под протяжный стон до конца соединяет их тела. Тэхён под ним тихо скулит, ведет бедрами вверх альфе навстречу, губами старается пометить кожу Чонгука везде, где может коснуться. Его собственный налившийся кровью член, зажатый между телами, истекает смазкой, умоляет подарить хотя бы каплю желанного трения. И потому стоны омеги разносятся по комнате, когда альфа начинает совершать ровные фрикции внутрь тэхёнова тела. Его держат крепко, разведя широко в стороны бедра и придавив к кровати. Но все это осторожно, так, чтобы не причинить боль. Его целуют, языком вторгаясь в податливо приоткрытый рот и разрешая свой язык тоже в ход пустить, будто в танце с тем сплетаясь. Ему говорят о том, какой же он невероятно красивый, какой сейчас трепетный… такой невозможный и притягательный. Ему говорят о том, как непередаваемо быть с ним здесь и сейчас, как приятно вторгаться в его тело, делать своим… и омега счастлив ответить. И отвечает. Его пальцы танцуют по широкой спине, оставляя на гладкой коже следы, на которые он с утра будет счастлив посмотреть. А затем, когда удовольствие начинает уже балансировать на пике, Тэхён этими пальцами зарывается в мягкие волосы Чона, к себе ближе притягивая его лицо и, перед тем, как в очередной раз поцеловать, сладко всхлипывает. Толчки тем временем становятся глубже, резче, припечатывают к кровати и заставляют в спине прогибаться буквально до хруста в пояснице. Но это им обоим нравится. Это все туже завязывает в животе узел, натягивает крепко все нити… … и те, наконец, разрываются. Омега вдруг стонет громко, сотрясаясь в таком сильном оргазме, что лопатки приподнимаются от простыней, а глаза закатываются куда-то высоко. Тело его сводит в мучительно-сладкой судороге экстаза, внутри все начинает сокращаться, подталкивая решительно к краю и альфу, что сбивается с установленного ритма, шумно задыхается и следом тут же кончает. Они оба тяжело дышат, в себя пока что прийти даже не надеясь. Обнимают друг друга крепко-крепко с закрытыми глазами. Губы у обоих касаются чужой кожи. Не целуют, просто не могут прекратить эти касания теплые… будто только так убеждаются, что все еще здесь, рядом друг с другом, и это никакая не выдумка. И когда они уже почти засыпают, друг к другу все еще тесно прижатые, Чонгук тихо спрашивает: - Станцуешь когда-нибудь для меня? И ему отвечают: - Конечно. – Секундная тишина – это перерыв на нежную улыбку. – Теперь всегда – только для тебя. Чонгук тоже в темноте, что все еще вокруг них повисает, улыбается. И целует в висок. Ким Тэхёна… Который уже не просто его личный секретарь. А по совместительству еще и его омега. И никуда он его не отпустит, уж поверьте.