Чистые души

Впервые Тоусен видит ее в тронном зале Владыки в компании Вандервайса, двух действующих Эспадас, Гриммджоу, чей статус вернется к нему с минуты на минуту, и заведомо обреченного на погибель Антенора, чье возмущение последним поражением не дает ему осознать, что наиболее проницательные окружающие уже посматривают на него, как на агонизирующий труп. В компании этих, словно сотканных из непроглядного мрака, существ она разительно выделяется, как случайный лучик света, пробивающийся сквозь тучи в пасмурный день. – Добро пожаловать в наш замок, Лас Ночес. Бархатисто-вкрадчивый голос Владыки окутывает присутствующих подобно патоке, оказывая успокаивающий эффект на не успевших полностью отойти от недавней схватки Арранкаров. Яростные и импульсивные по своей природе, эти существа будто впадают в оцепенение, стоит им лишь услышать этот ласковый, умиротворяющий голос, голос покровителя и создателя, голос Бога. – Тебя зовут Орихимэ Иноуэ, не так ли? Владыка со скучающе-снисходительным видом расположился на троне, подставив руку под подбородок, но в его проницательных глазах можно уловить нотки умеренного любопытства. – Да. Она произносит это довольно бодрым голосом, но Тоусен явственно ощущает, что ее плечи ссутулились, а пульс значительно участился. Реяцу Владыки оказывает на нее свое пагубное воздействие, и девчонка начинает увядать, медленно, но неумолимо, словно хрупкий росток в особенно знойный день. – Что же, Орихимэ, – приторный голос Владыки становится вкрадчивым, словно мед с легкими нотками молотого имбиря, – пришлась ли тебе по вкусу наша твердыня? Он предвосхищает ее реакцию. – Тебя что-то смутило, не так ли? – Я... Я не думала, что здесь будет так неестественно светло... Лорд Айзен. Последние слова явно даются ей нелегко, и Владыка благосклонно улыбается. – Истый Лас Ночес погружен в вечный мрак и лишен радости жизни при свете. Наше небо есть творение рукотворное, но зато оно не знает ни сумерек, ни беспросветной тьмы, и его никогда не затянут тучи. – Но ведь это значит, что оно никогда не познает и красоты рассвета. – робко, настолько робко, насколько это вообще возможно, возражает пленница. – И... Мне нравятся тучи, Лорд Айзен. Сердце Тоусена пропускает удар, и он с окрепшей заинтригованностью устремляет свой невидящий взор к невольной гостье. Исходящий от нее свет начинает понемногу крепнуть. Но это другой свет. Та, что навсегда останется в воспоминаниях Канаме, та, которой отведено особое место в его многострадальной душе, сияла иначе. И она не любила тучи. Тучи любил он. Но из-за тогдашней робости так и не решился сказать об этом. Владыка, тем временем ободряюще улыбается. – В таком случае, Орихимэ, мне придется сотворить их для тебя. Ради того, чтобы наше новоявленное небо не омрачилось, мы готовы затуманить наше собственное. Девчонка настолько ошеломлена сказанным, что даже не пытается улыбнуться в знак благодарности по случаю столь щедрого дара. В этот момент она напугана намного больше, чем тогда, когда ее ясно-карие, почти янтарные глаза впервые встретились с древесно-бурыми очами Владыки. – Но сперва, – Владыка в свойственной ему галантной манере возвращает разговор в нужное ему русло, – не могла бы ты показать мне свою силу... Несколько мгновений спустя все кончено. Тело Антенора, вернее, то, что от него осталось, продолжает слегка подергиваться, в то время как вернувший себе титул Джаггерджак оглашает тронный зал торжествующим хохотом, постепенно перерастающим в рев дикого зверя. Девчонка отнюдь не шокирована произошедшим, но порою Тоусен улавливает, как она бросает на изученного Антенора сочувствующие взгляды. И от этого торжествующий смех ненавистного ему Арранкара становится еще нестерпимей. – Не кори себя за случившееся, Орихимэ, – голос Владыки, явственно намекающий на обратное, уверяет девчонку в ее невиновности, тем самым окончательно сбивая ее с толку, – таковы порядки этого мира. Но не беспокойся. Ты наша гостья. И мы не посмеем отнестись к тебе неуважительно. Последнее предложение явно было адресовано не ей, а присутствующим здесь же Арранкарам. Впрочем, это было явно лишнее: Владыки Айзена пленница боится намного больше, чем всех Арранкаров вместе взятых. «Напрасно.» – думается Тоусену. Несмотря на то, что Владыка способен умертвить ее одним прикосновением, представляемая им для девчонки опасность стремится к нулю: ему нет никакой нужды жестоко обращаться с созданием, способным умереть от одного лишь его прикосновения. – Улькиорра. – Да, лорд? – Проводи нашу гостью в ее покои и проследи за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась. Интерес в глазах Владыки вот-вот угаснет, и Тоусен решает, что пришло время вмешаться. – Лорд Айзен. На него устремляются сразу шесть взглядов. Три озадаченно-удивленных, один ненавидящий, один преисполненный радости воссоединения и один искренне заинтересованный. Никто не предполагал, что хладнокровный и безоговорочно подчиняющийся, словно искусно изготовленная марионетка, Генерал армии Арранкаров пожелает принять участие в не предусматривающем его вмешательства акте разыгранного, словно по нотам, спектакля. – Да, Канаме? В голосе Айзена сквозит неподдельное любопытство. – Вы позволите мне проводить ее? Его исполнительность и преданность безграничны, а просьбы настолько немногочисленны, что Айзен выполняет их практически беспрекословно. В конце концов, за все время их многовекового сотрудничества Тоусен по-настоящему попросил Владыку только об одном одолжении. И то, лишь после того, как тот сам осведомился, не желает ли его наиболее преданный соратник получить что-нибудь в награду за свою самоотверженную службу. – Ну разумеется, Канаме. Владыка улыбается. Не одной из тех бесчисленных фальшивых улыбок, призванных раздразнить противника или усмирить обнаглевшего подчиненного. В улыбках, предназначающихся Канаме, нет места театральщине или издевкам, в них лишь отцовское покровительство и нечто, отдаленно напоминающее заботу. Тоусен уважительно кланяется и едва заметным кивком приглашает девчонку следовать за собой. Ничего не понимающие Арранкары, за исключением Вандервайса, – этот поспешно семенит вслед за Тоусеном – остаются в тронном зале. Их процессия долго петляет по витиеватым коридорам, изредка пересекаясь с немногочисленными обитателями огромной крепости. Вандервайс мычит и с интересом посматривает на растерянную пленницу, совершенно не понимающую, почему же ее беспристрастный, не проронивший ни слова провожатый возложил на себя обязанности, изначально предназначавшиеся другому. Вскоре Тоусен распахивает перед девчонкой дверь просторной и хорошо обставленной комнаты. Единственное, что портит ее роскошное убранство, – это выразительные решетки на окнах да массивная дверь, чья задача заключается явно в удержании, а не в предотвращении проникновения извне. – Располагайся. – Тоусен даже не пытается придать голосу хотя бы легкий оттенок дружелюбия. – Если что-нибудь понадобится, скажи... Он невольно запинается. Любопытство Марджеры, по всей видимости, достигло своего апогея, потому он робко, словно недоверчивый дикий зверек, тянется к безвольно повисшей руке изумленной Орихимэ. Пальцы Арранкара, способного одним движением пробить дыру в теле капитана, с нежностью энтомолога, поймавшего редчайшую бабочку, касаются плоти Орихимэ. Вандервайс упоенно мурлыкает и тут же виновато поглядывает на Канаме, словно опасаясь ревности последнего. – Чистые души притягиваются к друг другу. – невольно вырывается из уст Тоусена, и девчонка смотрит на него с таким удивлением, будто он только что предложил ей свою помощь в побеге. – Ты сказала, что тебе нравятся тучи. – наконец-то задает он донимавший его вопрос. – Почему? – Это сложно объяснить. – Она явно озадачена, но, тем не менее, старается как можно доступней донести до него, такого чуждого и холодного, свои преисполненные мягкосердечия и по-детски пестрые мысли. – Тучи они как невзгоды. Закрывают небо, но являются неотъемлемой его частью. Если их не станет, то небо никогда не станет прежним. Так и в жизни: невзгоды омрачают ее, но со временем, после того как они рассеются, она засияет еще ярче. Не будь их, мы никогда бы не обзавелись преданными друзьями, ни за что не научились бы радоваться беззаботным денькам, а само небо, безукоризненное, а оттого совершенно безжизненное, вскоре наскучило бы нам настолько, что мы сами возжелали бы омрачить его. – И потом, – добавляет она с все той же детской непосредственностью, – тучи предвещают дождь, а мне так нравится запах дождя. Особенно прекрасен он, когда ты дома, в тепле и уюте, сидишь, завернувшись в одеяло, пьешь какао, и ожидаешь друзей, которые вот-вот нагрянут, принося с собой приятную прохладу и частичку царящей извне сырости. Тоусен едва заметно кивает и, сказав пленнице, что она может обратиться к нему в том случае, если ей что-нибудь понадобится, направляется к двери. Вандервайс послушно следует за ним по пятам, но в его взгляде сквозит разочарование. – Вам ведь тоже нравятся тучи? Пришла его очередь изумляться. Он останавливается и нечеловеческим усилием воли удерживает себя от кажущегося непреодолимым искушения обернуться. Девчонка, по всей видимости, собирается прощебетать что-то еще, но его доведенное до совершенства самообладание вновь берет ситуацию под контроль. Он покидает ее покои в сопровождении еще одной чистой души, сокрушенно вопрошая себя, почему же она сияет иначе.