Бродяга, что попал в рай...

24 декабря. 13:34. Холод. Падает снег. На уличных электронных часах отображается температура -8, а по ощущениям все, мать их, -15. Я сижу в позе по турецки на газете, оперевшись спиной о здание торгового центра в районе Каннам. Goto Mall, а хуле? Почему не здесь? Место, где выкидают деньги богатенькие людишки, живущие, работающие в этом районе. Возможно, я бы и сам таким был, если бы не моя свободолюбивость, или если бы я не клал хер на дела моей семьи. Богатенькие родители. Все эти их ценные бумажки, дорогие шмотки и ебаная гордость с манией величия. Да и хуй с ними. В пизду всё это. Зато я свободный, ни от кого не завишу… Мда… Мне 27 лет. Сильный, НЕЗАВИСИМЫЙ, охуенный мужчина. БОМЖ!!! Зато не альфонс. В руках бумажный стакан от кофе. В нем даже лежит несколько тысяч вон. У меня есть деньги на доширак! Я довольный. Пиздато то как. И правда довольный, потому что сидя на морозе в двух парах штанов и трех кофтах под какой-то провонявшейся курткой из плащевки, я все еще не сдох и у меня будет что поесть хотя бы день. Люди всё ходят. Смотрят свысока на меня. Как на отброса, как на уебка. А я не отброс, я бродяга. И хер знает куда меня занесет ночевать… Еще не знаю в какой подъезд или подвал смогу попасть. Да и хуй с ним, я свободен у меня есть полно времени. Так много, как никогда не было, пока жил обычной жизнью с кучей навязанных обществом амбиций. А люди все идут. С пакетами в руках. Кто-то несет коробки. Праздничные ленты. Подарки… Я уже забыл, что это такое. Я продолжаю сидеть и наблюдать. Женщины. Прически, длинные волосы. Я больше похож на одну из них, нежели на мужчину. Волосы уже выросли за лопатки, вместо шарфа блять. Сука, сколько можно ходить один за другим? Заебали. Мужчины. Высокомерные, в костюмах. У них наверняка найдется куда ткнуть свой хуй, да и с кем померяться своим «богатством». Один такой прямо сейчас остановился рядом со мной. Лицо словно с картинки, презрительный взгляд. Весь такой вылизанный из себя. Смотрит на меня с отвращением. Чей-то богатенький сынок. — Пиздец. — слышу от него. Такой глубокий голос. Разворачивается и уходит. Ну пусть и пиздует себе. Я провожаю его взглядом. Черные вьющиеся волосы, красивый затылок. Спина, под бежевым пальто. Точно богатенький сынок. Но плевать на это. Его лицо. Его личико, словно с картинки… От его безупречного вида я чувствую себя хуже низшего существа. Блять. Всё то же 24 декабря. 23:25. Праздничное настроение витает в воздухе. Но до меня не долетает. Я скитаюсь по переулкам Каннама, издавая свои ароматы. Помыться бы. Но где? Река Хан уже давно покрылась льдом. Не помыться, ни утопиться. Проулок между домов. Мусорный бак. Можно было бы что-то поискать. Но у меня есть четыре тысячи вон. Не богатый улов за день, но доширак… Мой доширак… Я уже чувствую его аромат, а перед глазами стоит парующая лапшичка. Мечты, фантазии, но я направляюсь в магазин за своим ужином. И резко останавливаюсь. Острая боль в затылке. Теплая влага на шее. Твою ж… Блять. Я оборачиваюсь и опускаю глаза вниз. На асфальте покрытом слоем свежего белого снега лежит кусок кирпича. Какого хера? Откуда эта хуйня прилетела? Подняв глаза, я пускаю взор немного дальше. Какой-то ублюдок. Ебаный подросток. А вместе с ним ещё куча ебучих школьников. — Ну что, дядька. Гони деньги. — эта мразота стоит, что-то жуёт и нагло смотрит на меня, засунув свои руки в карманы. — Ты тупой или оглох? — ещё более дерзкий голос. Я разворачиваюсь. Нахер эти разборки. Тем более, что их много. Проезжая часть в нескольких метрах, надо валить отсюда. Шаг за шагом я отхожу от стаи бешеного зверья. Снег хрустит под ногами, а ещё за спиной. Ближе, ближе, совсем близко… Оно цепляется в мои длинные волосы, резко разворачивает к себе лицом, а дальше… Перед глазами всё вращается, я лежу на снегу. Нога прилетает по боку, а потом ещё удар… Блять. Сука, ебать как больно… Ботинок касается о моё лицо. Я зол, сердит, сам готов заехать ему в ебальник. Но сука… Я даже подняться на ноги не могу. Удар за ударом. Всё больнее и больнее. И кружит перед глазами не то слово. Морда псины, которая наклоняется всё ближе. Он что-то говорит. Я почти не слышу, в ушах шумит. Картинка перед глазами исчезает и всё погружается во мрак… 23:48. Кажется я прихожу в себя. Кто-то наверное решил меня добить, потому что с хера так сильно пиздить меня по щекам? Больно, но тем не менее я прихожу в себя. Холод, ещё холоднее. Тяжело шевелить пальцами. Я сразу бросаюсь проверять карманы. Правый, левый, внутренние карманы куртки. Нихера. Они нихера не оставили. Голодная ночь, а ещё голодный день завтра. — Нравится тут лежать? — слышу голос перед собой. Глубокий. Знакомый голос. Я поднимаю голову. Он. Точно он. Тот засранец, что сегодня так смотрел на меня с высока. И сейчас всё тот же взгляд, под которым я ощущаю себя никем. Он просто ставит всё на места своим взглядом. — Ахуенно. — смешок, широкая улыбка на все 32, потому что пока ничего ещё не отвалилось. Чешу затылок, размазывая на нем кровь. С улыбкой тоже не лучше: красная жижа, вытекая из носа, по пухлых губах, течет прямо в рот. Поужинал, блять. Собой. Теперь и он улыбается. Как маньяк. Такой самоуверенный. Люблю таких. — Пошли ко мне домой. — звучит, как приглашение на казнь. Но я ещё тот мазохист. Иначе я на улице не жил бы. — Пойдем. А дальше что? Порежешь меня? Или у тебя припрятаны какие-то другие конкурсы? — я всё ещё шучу, улыбаюсь. Блять, как всё болит. Я же сдохну до утра, если не найду где спать. Так лучше уже от рук чего-то до отвращения прекрасного, чем от мороза или от потери крови. 25 декабря. 00:23. Его быстрая дорогая Тойота стояла совсем рядышком с переулком. Он словно ждал меня. Ему не жаль было испачкать мной кожаный салон машины. Не противно было находиться в закрытом пространстве со мной, вдыхать мой запах. Его лицо было таким спокойным, пока мы ехали к его дому. Он либо тоже мазохист, либо я точно не доживу до утра. Отличный подарок на Рождество. Такого вообще не ждал. Слишком тяжёлая зима, за все года бомжацтва. Квартира. Словно музей. Переступив порог, я словно вернулся в родительский дом. Ужасно, так ужасно плохо от этих воспоминаний, что моё лицо аж перекосило. Он это заметил. — Что не так? — или: какого хуя ты скривился. — Кое-что вспомнил. — отмахнулся я коротким ответом. Тем временем что-то кусало меня за ногу. Куда хуже, блять? Изюминкой этого вечера был доберман того парня. Зубки, такие зубки… Сделали дырку в калоше моих брюк. Счастье, что на мне было их двое. Он не забирал собаку, которая видела во мне корм, что сбежал из миски. А я как вкопанный стоял на месте и ахуевал. Четыре с половиной метра потолка, только в прихожей над головой висела огромная хрустальная люстра. Картины, орнаменты и рисунки, нанесенные на саму стену. Я словно в дворец попал. Или в свою гробницу. Он вернулся ко мне. Белая рубашка. Черные брюки. Тапки в форме лохматых больших пауков. Нахера он одел этот пиздец себе на ноги? Я же чуть не обоссался, когда он вошёл в помещение. Страшно до остановки пульса. — Раздевайся. — он не переставал меня удивлять. В его руках был крепкий черный мусорный мешок. — Сложи одежду сюда. Не хочу, чтобы эта вонь расходилась по дому. Он походу и меня в таком мешке потом вывезет. Не таким я представлял свой гроб. Думал просто сгнию где-то рядышком с мусорными баками. Тем не менее я стоял в ступоре. А собака дальше грызла мою ногу. Тому парню явно не доставало терпения. Широким, но таким изящным шагом, словно по подиуму, он направился ко мне. Одно движение руки и молния моей куртки была расстегнута. Ещё одно движение и куртка валялась у меня за спиной. Интересно: он так же быстро раздевает своих любовниц? Хотя не факт, что не любовников. И сколько человек он уже убил своей красотой? — Ладно. — он остановился. — Блять. Раздевайся сам. А то у меня скоро слезы пойдут от запаха твоего парфюма. Он развернулся и направился к креслу, рядом со стеной. Кресло, обитое красной тканью, с золотыми завитками. Барокко. Такой величественный, богатый стиль, как и хозяин дома. Кивок головой. Я чувствовал себя вторым доберманом, выполняющим его команды. Синяя кофта, раньше бордовый, а теперь коричневый свитер, потом ещё черный гольф. Как матрёшка, я снимал с себя слои одежды. Ещё кивок. Я складывал всё в черный мешок. Брюки. Но нет. Рано. Обувь. От испарений из носков меня и самого подташнивало. Теперь и носки направлялись в погребальную камеру. Он сдержал рвотный позыв. Даже черная псина убежала. Нам всем было хуево. И наконец-то брюки. Закинув ногу на ногу, оперевшись подбородком на тыльную часть ладони, а вторую руку взвесив на подлокотнике, он с нетерпением ждал этого зрелища. Так я платил за свой обогрев. Тут я не медлил. Я снимал обе пары разом, а перед ним оголялся полноценный вид на моё худое избитое тело. Как же он разделается с моей тушей? Сколько Тэминов после этого станет? — Молодец. — он хлопал мне. — А теперь иди за мной. — в третий раз я видел его затылок. Так красиво. Его приподнятая голова. Величественный, как и всё что его окружало, за исключением меня. Лёгкие потоки воздуха ходили по коридору, колыхали мои каштановые волосы и щекотали лопатки. Он открыл дверь передо мной. С каждым пройденным метром по этому дому, я всё больше ахуевал. Ванная комната, такая просторная, в которой всё расписано золотом на белом фоне. Я остановился рядом с ним, рядом с «котелком», в котором он собирался меня варить. Запах лаванды доносился из воды. Суп будет не съедобным, и не из-за лаванды, а из-за испорченного продукта вроде меня. Я сам себя таким сделал. Сам не захотел плясать под чужую дудку. И вот я здесь. — Залезай. — спокойно сказано. Он подкачивал рукава своей рубашки. Он утопит меня? Страшно, но я не мог ослушаться. Подняв ногу, я перешагнул край ванны. Пальцы левой ноги погружались в беловатую жидкость. Я добрался до дна. Вторая нога потянулась за первой. Я стал опускаться в воду, держась за бортики. Вода стала менять цвет сразу при контакте с моим телом. Коричневатая, красная. Грязь и кровь. Таков был я. Я погрузился в пахучую жидкость по плечи. Что дальше? — Ложись полностью в воду. Оставь только лицо сверху. Я не ослушался. Сердце бешено билось. Я закрыл глаза. Будь что будет. Лёгкие колыхания воды, его руки были погружены в неё, совсем рядышком с моей головой. Перед глазами проходила вся жизнь: детство, где со мной не хотели дружить в садике, где надо мной издевались в школе, одиночество, которое я всё время испытывал в кругу своей семьи, а главное, то что шло в ногу со мной, — моя бесполезность. Он гладил мою голову, а потом остановился. Через толщу воды я услышал: — Сядь. — это был не приказной тон. Я был всё ещё жив? Он сидел на краю ванны, наливал себе в ладонь что-то из тёмно-синего флакона, а потом рукой повернул мою голову прямо и стал это что-то втирать мне в волосы. Пена. Свежесть исходящая от неё. Как давно этого не было в моей жизни… Но долго ли продлятся эти приятные мгновения? — Ложись. — снова его голос. Я как его доберман. Хотелось вцепиться в него, но я был без ума от своего хозяина. Он смывал с моих волос шампунь, я смотрел прямо на него. Карие глаза этого парня. Такой заботливый, что можно было подумать, что я попал в рай. Да. Это были минуты рая. И длились они в молчании, когда он намыливал мою спину, руки… Я словно перерождался в его руках. Я не думал больше ни о чем, кроме него. Оставляя меня одного в этом помещении, напоследок, он мне сказал: — Когда умоешься, надень белый халат, что лежит в шкафчике под зеркалом. Я словно оживал. Такой чистый, невинный, как только рождённый ребенок. Белый и нетронутый, как ткань на мне. 01:15. Его спальня. Почему он меня ещё не убил? Я умру во сне. Смешок. С ним я был готов уже и не очнутся. Действительно лучший подарок на Рождество. Как покои принца. Большая кровать, которую он уже успел расстелить. Рядом с ней лежак для пса. Думаю, максимум я там смогу прилечь. Комод, шкафы. Окно в несколько метров вдоль стены. Прикрывающие его тяжёлые шторы. Снег всё продолжает падать, ещё какие-то часы и наступит рассвет, но я его не увижу… Он подходит ко мне, зарывается в мои ещё влажные волосы, смотрит мне в глаза. — Такой красивый, невинный, аж грустно. И его глаза действительно излучают грусть. Но почему? Он испытывает ко мне сочувствие? К своей жертве? Он убирает пряди с моего лица. — Я хочу, чтобы ты улыбался. Что он морозит? Он что под кайфом? Но нет, он делает то чего я никак не жду, но чего я так хочу. Он подвигается ещё ближе. Так близко, что я чувствую его дыхание у себя на коже. Я продолжаю смотреть перед собой, когда он закрывает глаза и… Его губы… Губы. Языком он проникает ко мне в рот. Так тепло. Я не могу дышать, но и не могу оторваться от него. Что он делает? Мелкими шагами мы двигаемся ближе к кровати. Я не в силах сопротивляться, а внутри словно взрываются фейерверки. Это чувство. Я люблю его. Я до безумия люблю его, хоть и до смерти боюсь. Он толкает меня и я приземляюсь в свежую мягкую постель. Он нависает надо мной. Смотрит на меня. Чего он ждёт? Пауза, после которой он снова целует меня, тем временем развязывая халат на мне. Его нежные мягкие губы… Губы, ради которых я готов отдать свою жизнь, потому что больше ничего у меня и нет. Я зарываюсь пальцами в его темные вьющиеся волосы. Он мой. Я принадлежу ему. Хотя бы сейчас. Белая рубашка летит в сторону, брюки за ней… Он касается моих бедер. А потом. А потом… 06:12. Я покидаю его, пока ещё жив. Пока он мирно спит, после этой безумной ночи. Он словно подарил мне новую жизнь, но я должен вернуться откуда пришел. Я стою в дверном проеме в спальню, в последний раз провожаю его взглядом. Того незнакомца, который больше всех в этом мире меня пугает, и тот, кого я больше всех люблю. Его рубашка, брюки, бежевое пальто на мне. Сегодня я отсюда уйду на своих двух, меня не вынесут отсюда в черном мешке. В последний раз смотрю на него, на его точеный профиль. Обвожу помещение взглядом, покидаю его спящего…