***
В голове у популярного рэпера пульсировало. «Приелся». «Люблю». «Привык». «Целуюсь с другими». «Занимаюсь любовью с тобой». Было невыносимо больно. Ваня после 8 куда-то свалил, и Мирон решил, что самое время напиться в хлам. Текила спускалась по горлу, обжигая внутренности и даря такое необходимое сейчас опьянение, стакан то и дело наполнялся, бутылка пустела. Огоньки продолжали мерцать.***
Ваня опаздывал. Нет, а в принципе что, пригласил не он, а его, так что была привилегия опоздать минут на 15. Он залетел в бар и сразу же увидел сгорбленную фигуру за барной стойкой что-то печатающую в телефоне. Пока шёл до парня в странных штанах с аниме-лицами, в полосатой красно-белой футболке и привычных уже вансах, успел проверить сообщения – там действительно было ровно 10 сообщений от Него. В статусе периодически показывалось «печатает». Ваня встал прямо за спиной странно выглядящего парня и посмотрел, что тот печатает. Его не хватило надолго – Евстигнеева никогда не хватало надолго. Ну, точно не в ожидании чего бы то ни было. – Андрюш, можешь не писать, я тут уже, – парень вздрогнул, но когда повернулся на его лице была робкая улыбка и с губ припухших сразу слетело нагловатое: «Привет, я уж думал, ты не придёшь». Ваня засмеялся. Заливисто, громко, абсолютно глупо, но Андрею нравилось. А ещё ему нравилось, что этот Охра всегда такой растрёпанный, с лёгкой щетиной, в мятых и несочетающихся между собой вещах, с хрипотцой в голосе, от которой ноги подкашивались. А вот Ваню забавлял этот странный контраст в Андрюше Пирокинезисе – он мог выглядеть как нецелованная малолетка, но говорить при этом как бывалый ловелас, мог наоборот, а мог делать вообще что-то очень странное. Ваня не мог до конца понять его, и именно это и привлекало. Какого чёрта? А хрен его знает, но Мирона Ваня знал уже на все 120 процентов, знал, что он любит есть, как любит спать, почему любит его, что значат отсылки в его песнях, знал, почему он до сих пор не расстался. А Андрея он не мог понять уже полгода. Он не поддавался понимаю, отсылки в его текстах не были однозначными, а если и были, то Ване так не казалось, Андрей всегда ел что-то новое и необычное, что Ваня в жизни бы пробовать не стал, всегда он делал что-то, что показывало новую сторону, и их, по всей видимости, было огромное множество, иначе бы он уже наскучил Ване. – Водка, пиво, вино, шампанское, коньяк? – Пирокинезис ухмыльнулся чуть пошловато и добавил: – Угощаю. – Коньяк. И раз ты угощаешь, тогда может быть сразу к тебе? – Ваня знал, что он обещал заниматься любовью только с Мироном, только вот понятие любви очень размытое, любит-то он его, а про секс как будто и речи не было. Да и маловероятно, что такой верный и любящий Мир о чём-то узнает, а совесть спокойна, потому что опять же «любовь - понятие очень размытое». Евстигнеев притянул к себе Андрея и тот, не стесняясь, стал покусывать чужие уши. – Люди же, Андрюш. – И что? Мне плевать, – парень вскинул брови. У него это получалось не так, как у Фёдорова, как-то более необычно, нежно. У Вани сердце начинало быстрее стучать, когда Пирокинезис так делал.***
По правде сказать, Андрей отлично знал, что так сильно цепляет в нём Ивана Евстигнеева, Охру, бэка Оксимирона. Знал и с удовольствием этим пользовался – вскидывал брови, когда нужно, вёл себя противоречиво, надевал разные маски, чтобы Ваня никогда не догадался какой же он настоящий. Мало кто вообще знал его таким или хотя бы видел хоть раз, но Ваня видел, и даже не раз, просто он никогда не догадается, что этот образ – настоящий, но он всё равно был единственным, кто видел его реальную личность. Когда Ваня опоздал, Пирокинезис решил, что всё-таки не придёт. А такие планы были же. И первый из них – напоить, прямо сейчас успешно должен был бы осуществляться, потому что Ваня мог пить сколько угодно и для него время в этот момент проходит очень быстро, но вот для Андрея оно шло всегда очень медленно. Ему нужно было, чтобы Ваня сам, без его подачки предложил поехать к нему, предложил то, чего Андрей вообще-то добивался полгода. Если не так, то потом Ванечка, любимый, милый Ваня, обвинит во всём именно Андрея, забив на интерес к нему и симпатию. И вот поэтому он очень удивился, когда ещё не споенный Ваня предложил то, к чему должен был свестись вечер. – Ко мне? Вань, а Вань, а ты уже бухой или прикидываешься? – Трезвый, абсолютно. – А с чего бы вдруг такой интересный прорыв в отношениях? Или это их феерическое окончание? – Пирокинезис ухмыльнулся так, словно ему было всё равно, потому что Ваня бы сделал всё, чтобы потешить своё эго, но на деле всё равно не было, на деле сердце колотилось как бешеное, а к горлу подступал комок. – Мне просто захотелось, Андрюш. Ты против? – Ваня начал играть на струнках души парня, сидевшего рядом. – Да нет, просто ты полгода ломался. Что же такое произошло, что ты решился? Расстался? – злорадная ухмылка, которую следовало бы держать при себе, всё-таки расползлась по лицу ядовитой змеёй. Ваня дёрнулся, подтянул к себе рэпера за шиворот мятой футболки и прямо в губы выдохнул злое: «А это, Андрюша, не твоё дело, понял?». Уголки губ у Андрея дрогнули, но ухмылка не исчезла. Он только пожал плечами – так легко и непринуждённо, как будто его сейчас нежно поцеловали, а не с угрозой притянули к себе для разборок. Ваня отпустил. Ваня знал, что Андрей тут не причём, что это всё его выходки и тараканы в голове привели к сложившейся ситуации, но сдержать себя он был не в силах. Да и зачем? Андрею всё равно, он в любом случае поедет и переспит с ним. В любом случае, как и все остальные, будет его любить, потому что он, Ванечка, умеет управлять людьми с помощью их чувств.***
Мирон не помнил, как так получилось, что он стал названивать Ване после сотни эсэмэсок, не помнил, почему поехал в их любимый бар, не помнил, как заходил в помещение, зато чётко помнил картину, которая открылась перед глазами сразу после того, как он привык к приятной полутьме. Ваня сидел в обнимку с каким-то парнем в странной, нелепой одежде. Парнишка сильно кого-то напоминал, но Мирон не мог вспомнить кого именно, количество выпитого алкоголя давало о себе знать. Шатаясь, Фёдоров пошёл к кабинкам – выблеваться. Уже на выходе его угораздило воткнуться в какого-то огромного, относительно высокого парня, чьё лицо смазалось в непонятную картину, и потому Мирон даже не знал, молоденький это пацан или уже взрослый мужик. – Аккуратнее, Мирош, – тихо и заботливо прозвучало над ухом. Голос Гнойного Мирон с трудом, но признал. Как же не признать – эта мразина вывела его с батла, да и после него доёбывается до сих пор. – Прости, – угрюмо прозвучало из уст автора «Горгорода». – А ты чего такой бухой и угрюмый, звезда русского рэпа? – обращение прозвучало с издёвкой, однако во всём вопросе проскользнула забота, незамеченная Мироном ранее. Он стал вспоминать: такая интонация звучала у Славы почти каждый раз при разговоре с ним, только с ним. – Ты чего завис, Мирош? – Слава уже мыл руки под струёй воды из крана, а Фёдоров всё стоял прислонившись к стенке из голубоватых плиток с запахом хлорки, к которой был отодвинут. – Ничего, отвали. – Какой ты злой, да? Что случилось-то? Расстался с бабой что ли? – откуда-то из груди Мирона вырвался горестный смешок. С бабой, конечно. Расстался, да. Руки в татуировках, совсем иных, чем у Вани, легли на плечи Фёдорова и притянули к горячему, оказывается, телу. – Не переживай так, хуй с ней, – Мирон стоял в полном ахуе, наверное, потому что его обнимал мужик, а ещё этот мужик был лютым его хэйтором, а ещё этот мужик был не Ванечка. – Отвали, – секунду он подумал, но пьяный язык говорил быстрее, чем Мирон успевал думать, – …педик.***
Мирон вышел из помещения, по всей видимости, люто злой. Славе было грустно. Надежды хоть на какое-то внимание «звезды русского рэпа» разрушились в одно мгновение после слова «педик». Конечно, Мирон не мог быть «таким», не мог быть «неправильным». Слава не думал, что он такой эмоциональный, однако образ, создаваемый Фёдоровым в соцсетях, резко отличался от настоящего Мирона. Пока он шёл в общий зал, где на танцполе крутилось много малолеток и пошловатого вида девушек, думал Слава как раз о том, что не стоило всего этого делать. Мирон, конечно, не такая крыса, чтобы рассказать это кому-то, только теперь обо всех своих мечтах забыть можно было раз и навсегда. К сожалению, «звезда» выглядел слишком несчастным, нельзя было просто забить на такое состояние уже довольно давно любимого человека. Взгляд зацепился за фигуру Мирона, стоящую у стенки и сверлящую глазами какую-то конкретную точку. Гнойный присмотрелся. За стойкой сидели два парня – одного Слава точно знал, это был Андрей Пирокинезис, странный тип, но забавный, месяцев 7 назад Слава с ним столкнулся в клубе и переспал, а больше он его не видел. А вот второго парня видно не было – точнее видно не было его лица, а по спинам Слава определять людей не умел, как ни крути. Карелин решил забить, не его это дело, похуй как-то, Мирон наверное просто отходит после только что произошедшей хуйни. Слава КПСС двинулся к барной стойке: взять бокал вина и хоть как-то расслабиться, а то вон кто-то блюёт в туалете и сталкивается с ним на выходе, а кто-то просто поссать заходит. Слава грустно вздохнул. Андрей Пирокинезис в порыве веселья резко развернулся в противоположную от Вани сторону, потому что тот, будучи пьяным, начинал вести себя развязно, а ещё он начинал щекотать Андрея, чего тот просто не выносил. – Да отвали ты, Вань, – еле выдавил из себя Пирокинезис, давящийся смехом. Ваня наигранно поднял руки вверх и сделал вид, что обиделся, отвернувшись и скрестив их на груди. В этот момент Андрей заметил, что, во-первых, он опрокинул чужой стакан с вином, а во-вторых, тем, кому стакан принадлежал, оказался Слава КПСС, с которым Пирокинезис встретился незадолго до появления Ванечки. – Эй, Слав, привет! – Привет, – ответ прозвучал сухо. «Наверное, потому что он с «девочками для перепихона на один раз» не разговаривает», - подумал Андрей, но продолжать докапываться до Славы ему это не помешало. – А ты чего тут один? – А ты чего тут с кем-то? Тут Пирокинезис вспомнил о Ванечке. Об обиженном Ванечке. Он пьяно выдохнул, сказал смазанное: «Щас, секунду» и полез к Ване. Карелин только плечами пожал. Да пусть делает что хочет, и лучше бы это «что хочет» не пересекалось с ним. Со стороны слышались отрывки пьяных уговоров, пару раз промелькнуло слово «любимый» и вот это-то и остановило уже собравшегося уходить Славу. Ну, и ещё его остановил Пирокинезис, который впился красивыми, но жёсткими пальцами ему в плечо. – Слав, а ты куда? – Да так, размяться встал, – тут же, не задумываясь, соврал КПСС и уселся обратно. – Ааа, понял, – Андрей расплылся в улыбочке абсолютно счастливого и главное пьяного человека. – Это Ваня Рудбой, – он указал на высокого, почти как сам Слава, парня в татухах, которые выглядывали из-под красного свитшота. – Мой… Парень, – певец покосился на Евстигнеева, как бы ожидая пинка или хотя бы втыка, но ничего не произошло и поэтому он вполне непринуждённо продолжил: – А это… – Андрей задумался, подбирая слово. – А это мой друг, Слава КПСС, – радостно выдал он после трёхсекундного молчания. Ваня забил. Ваня даже не поздоровался потому что ему было абсолютно п о х у й и на Славу КПСС, и на Мирона, и на кого угодно в этом мире, кроме Андрюши. – Андрей, Андрюша, – промурлыкал Ваня, уткнувшись вышеозначенному персонажу в шею, – А пойдём к тебе домой? Ну пожааалуйста, – он сделал жалобные глаза, как у кота из «Шрека». Пирокинезис пожал плечами. Конечно, он пойдёт. Он взглянул на Славу, но тот лишь тихо мотнул головой в сторону выхода, улыбаясь. «А, вино же!.. А, да похуй, перетерпит, ещё и за него платить что ли?» – пронеслось в голове у Пирокинезиса перед уходом.