слышишь? море омывает шрамы, посыпает крупной солью струпья цвета бычьей крови словно память древней боли
У Цзинь Цзысюаня тонкие белые пальцы, будто выточенные из нефрита. Если девушки (сотни девушек) смущенно опускают глаза и не смеют взглянуть в идеальные черты лица, то невольно задерживают дыхание при виде его рук. Заклинатели прежде завистливо шептались за спиной, затянутой в золото. Дескать, мальчишка, меч в руках держит один день в году, золоченый ребенок из-под маминой юбки. Только вот никто теперь не посмеет и вспомнить былые слова. Слишком они повзрослели, эти задиристые мальчишки из молодых поколений. Слишком много шрамов и боли оставила в их жизнях война. Слишком много великих героев, прославленных на века, вернулось домой. Еще больше не вернеться уже никогда. Эти мальчики, новые главы и наследники глав Орденов... Они в свои жалкие восемнадцать убивали не нечисть — людей. Они без родителей оставались, без братьев, сестер и друзей. Молодое поколение стало старше своих же отцов (вы посмотрите в эти глаза). Не осталось от прошлого почти ничего. Выгорело, кровью вымылось, вычистилось поминальным вином. Почти. Потому что за прошлое все еще отчаянно цепляться мальчишкам хочется. Потому что иначе — больно и страшно, слишком по-взрослому. Вот и держатся всеми силами. Склоками, шутками, шпильками, драками, привычными всем до оскомины. И немножко, порою, привычками своими дурацкими. У Цзысюаня как признак, что все хорошо, — белые руки с (не)идеальною кожей. Только одна Яньли, светлая, мягкая и родная до ощущения дома, знает, что все пальцы, ладони, костяшки — вся кожа покрыта белыми нитками шрамов. Как и плечи, спина, ключицы, и тело все целиком. Только тонкая девочка-лотос с прочнейшим стержнем-стеблем внутри знает, что муж ее (она все никак привыкнуть не может к тому, что он ее действительно любит, но он никогда повторять не устанет — правда, шепотом, только ей, потому что не нужно, зачем чужакам, если и так все видно по одним только взглядам, касаниям, жестам) никогда не залечивал до конца свои шрамы. Никогда не стирал метки с кожи, хотя мог бы, легко и играя. Она никогда не спросила бы его, почему, он рассказал ей все сам. В один из тех самых вечеров, что они для себя называют "домашними", когда есть только они, их малыш, их семья и, возможно, закат. Он ей рассказал немного смущаясь (она все еще удивляется тому, как мальчик, прозванный когда-то павлином, став взрослым мужчиной, краснеет мгновенно щеками, стоит смутиться ему только немного), что просто не хочет никогда забывать. Ошибки, просчеты, оплошности. Пускай остаются в памяти навсегда. Хотя бы такими вот росчерками белесыми. (на следующий вечер она узнает, что тонкая полоса у него на щеке осталась от кулака А-Сяня, после той истории с супом)***
лукавый, смирись мы все равно тебя сильней и у огней небесных стран сегодня будет тепло
После войны каждый нуждается в якоре. В чем-то привычном и совсем, ну ни капельки, не связанным с тем, что останется худшим кошмаром на долгие годы. Цзысюань цепляется за детскую неприязнь всеми силами и с другой стороны за нее держатся также. Они с Вэй Усянем не могут сдержаться при встрече, остротами сыпят вместо слов и движений, взгляды бросают озлобленные и в драки не лезут только ради сестры и жены. Глава Ордена Цзян в их сторону каждый раз сверкает глазами, как будто бы хочет Цзысюаня поджечь (Усянь ляпает снова и снова дурацкую шутку о жареном павлине, будто верит, что так она станет смешнее), но пока, к счастью, только гладит Цзыдянь на особенно громких их недокриках и вроде не пытается его испытать. Лучшая шицзе, любимая мать и жена, только вздыхает иногда тяжело, улыбается ласково этим детям и старается подсунуть им побольше еды, чтобы рты были заняты дольше. Крошка А-Лин у нее на руках смотрит на добрых папу и дядь с непониманием полным и порой начинает смеяться. Каждый считает это своею победой и тянется с ним поиграть. Жулань, будто наученный мамой, оставаться с одним не желает совсем, заставляет возиться с ним сразу обоих — совсем детские, не особо обидные (к подобию мира после свадьбы они все же пришли) шпильки забываются сразу, как только волосы двух заклинателей оказываются сплетенными в одну косу (и как только сумел с короткими волосами отца). Проблемы становятся резко масштабнее, а помочь им никто не желает — в кои-то веки дома покой (только вот до тишины с их воплями совсем далеко).