Когда они вышли из штаба, тучи уже растворились в тёплом майском небе, дорога в основном просохла, и только покрытые рябью фонарей лужи да мокрая земля напоминали об утреннем ливне.
Храбрясь, Эдвард шёл чуть впереди Ризы и Альфонса. Беспокойство грызло его, не давая устоять на месте, мешая мысли, как вермишель в молоке. О чём говорить с человеком, с которым успел поссориться дважды за утро? Захочет Рой его видеть, и если да, сможет ли сам Эдвард там остаться?
Эдвард тряхнул головой и остановился у большой лужи. Под ногами раздалось недовольное «курлык». Опустив взгляд, Эдвард заметил упитанного голубя цвета асфальта. Птица немного подвинулась и опустила клюв в лужу.
— Балда ты, — Эдвард коснулся его носком ботинка. Голубь и не подумал раскрыть крылья, только отошёл на пару птичьих шажков и покосился на него с жадным любопытством.
Альфонс потянул его прочь от голубя. Оглянувшись на птицу, которая с радостным курлыканьем бухнулась в лужу, Эдвард покорно пошёл за братом.
Альфонс отпустил его, едва они прошли ряд машин, и снова пристроился к Ризе. Эдвард развернулся за ними.
Курлыканье стало громче, послышались хлопки крыльев. Даже не обернувшись на драчунов, Эдвард запрыгнул на заднее сиденье и отвернулся к окну.
Его полупрозрачный двойник таращился со стекла, похожий на бледную куклу с большущими глазами — Эдвард видел таких на ярмарке в Ризенбурге и в лавках Централа. Эдварду они всегда казались напуганными, а мама этого почему-то не видела.
Дорога за стеклом тронулась с места. Выплеснув колесом воду из лужи, машина откатилась назад, развернулась и выехала за кованую арку.
Шумно выдохнув, Эдвард прислонился лбом к стеклу. Нагретое за день, оно было таким теплым, будто он касался очень гладкой кожи.
— Эд, он на тебя не сердится, — Альфонс подвинулся к нему почти вплотную. — Он утром так сказал.
Эдвард глянул на него, колупая ногтём край сиденья.
— Мало ли, что он сказал? Я тоже много чего говорю, и что, это сразу правдой становится?
— А по тебе слышно, когда ты неправду говоришь. Я вот сразу понял, куда ты пойдёшь.
— Да-а? А чего тогда Хавоку не сказал? — Эдвард обжёг его пристальным взглядом, но брат этого не заметил: Альфонс смотрел в другое окно, на цепочку кафе.
— А я сказал! — Альфонс бросил на него быстрый взгляд и взмахнул руками. — Просто он решил тебя не ловить, раз ты всё равно к Рою шёл! Ну и мы не знали, каким путём ты пойдёшь, вот и…
— Спасибо, Ал. Напомни мне не делиться с тобой секретами лишний раз.
— А я попусту не болтаю, — Альфонс толкнул его ногой. — И вообще, сдались мне твои секреты!
Брат отвернулся, обиженно поджав губы.
— Ладно, Ал, не злись, — Эдвард толкнул его ногой в ответ. Альфонс покосился на него, но промолчал. — Ну, Ал!
После второго толчка брат отодвинулся. Эдвард вытянул ногу и достал его в третий раз. Альфонс сжался у дверцы, как одичалый кот, только что глазами не сверкал.
За окном потянулось светлое здание, похожее на каменный загон для лошадей. Сверху стены покрывали железные колючки, большие, словно часть медвежьих капканов.
— Вот это понаставили! — выдохнул Эдвард, навалившись на брата. Альфонс недовольно буркнул под нос, что он тяжёлый, и сдвинулся ближе к спинке сиденья.
Мелькнул и скрылся решётчатый вход, остались позади колючие стены. Эдвард смотрел на них через заднее стекло, пока здание не скрылось за другими постройками. В каменном загоне тоже жили люди, и будь они хоть трижды нарушителями, преступниками или дезертирами, Эдвард ёжился от мысли, что их окружали сплетённые друг с другом «капканы».
Тюрьма Ризенбурга была вполовину меньше и больше походила на старый дом, чем на баррикады с железными крючьями.
Машина замедлила ход. Мелкие камни и листья зашуршали под колёсами — значит, они приехали.
Больница тянулась к небу кремовой свечкой, которую окружало зеленью парка. Из машины виднелся только вход в него, но даже так Эдвард видел, что делали его с размахом: за узорной аркой росло столько деревьев, что парк тянул на целую рощицу.
Эдвард медлил. Он ждал, пока Альфонс выкарабкается наружу, хотя мог легко выйти с другой стороны, потом стоял у бока металлического зверя, поджидая Ризу, и косился на охрану у входа. Он сошёл с места, только когда Риза двинулась вперёд, и старался идти не слишком быстро.
Они прошли за ворота по цепочке, в которой Эдвард оказался посередине, пересекли внутренний двор. Белесая дверь обнажила светлое нутро больницы.
Затылок и шею защипало от мурашек. Поёжившись, Эдвард шагнул туда следом за Ризой.
Душный воздух истекал запахами йода и лекарств, заполняя ими бесцветные коридоры. От них кружилась голова, и лезли мысли о совсем другой палате и о маме.
Эдвард бросил косой взгляд на брата: не расплачется ли сейчас?
— А у нас больница меньше, да? — шепнул Альфонс. Глаза у него были сухими, только дрожал в пальцах пожухлый лист.
Эдвард хмыкнул в ответ. Для него обе больницы пахли и выглядели одинаково.
— Третий этаж, да? — наступив на нижнюю ступеньку, уточнил Эдвард.
— Самая правая, — кивнула Риза.
Чтобы отвлечься, Эдвард считал ступеньки. Ему удавалось думать только о цифрах первый десяток ступенек, но уже на втором пролёте он сбился. Его отделял от Огненного всего один пролёт и маленький коридор, где уж тут думать про цифры? Сердце так бухало в груди, что Эдвард удивлялся, как Риза ещё не повернулась посмотреть, что там за шум. Едва дыша, он приблизился к палате под номером «тридцать четыре».
Гладкие цифры блеснули на солнце, когда Риза приоткрыла дверь и заглянула в палату.
— Войдит… Риза? Я уже подумал, это вечерний обход.
За секунды деловой тон сменился удивлённо-радостным.
— Он и есть, полковник. К слову, я тут не одна.
— Кто же ещё решился посетить мою стерильную обитель? — Эдвард даже по голосу слышал, что он улыбался. — Дай угадаю, там Хавок?
— Не угадали, — Риза посторонилась и открыла дверь нараспашку.
Несколько секунд они только смотрели друг на друга. В тишине было слышно, как бормотало радио на столике у кровати.
— Так это ты, — на удивление спокойно произнёс Огненный.
— Ага, я, — поднырнув Ризе под руку, Эдвард перешагнул порог и остановился у входа, невольно вжав голову в плечи. — Я это, зайду?
— Заходи.
Пройдя в палату, Эдвард пристроился у стены. Альфонс зашёл не в пример смелее и тут же бросился к полковнику. Эдвард смотрел на них исподлобья. Оба будто перестали его замечать, и его разрывало между облегчением и жгучей обидой.
На макушку легла тёплая ладонь, отвлекая от размышлений. Руки у Ризы были жёстче, чем у мамы, но Эдвард млел от её прикосновений.
— Эдвард, ты же не постоять сюда пришёл?
Она мягко подтолкнула его к Огненному. Рой сразу вскинул взгляд на них, словно только за Эдвардом всё время и наблюдал, а не спрашивал у Альфонса, не простудился ли тот сегодня под дождём.
Взгляд Огненного был цепкий, как у ворона.
Эдвард с трудом сделал шаг. Ноги едва слушались и вдобавок почти не гнулись, словно он шёл на костылях. Он приближался маленькими шагами, пока не коснулся колена Огненного.
— Слушай, я это… — запнувшись, Эдвард облизнул сухие губы, шумно вдохнул.
Рой вдруг вскинул руку, не давая продолжить.
— Риза, можете выйти на минуту?
Альфонс спрыгнул с края кровати и встал перед Эдвардом, прикрывая его плечом.
— Вы что, ругаться будете? — голос Альфонса дрожал; кончики ушей стремительно краснели от волнения.
Огненный глянул на них снизу вверх.
— Что скажешь, Эдвард? Будешь ругаться?
Эдвард помотал головой и на всякий случай ещё вслух произнёс:
— Я что, совсем дурак, что ли?
— А кто тебя знает, — вполголоса сказал Альфонс, покосившись на него через плечо.
Эдвард с возмущением притопнул ногой и пихнул брата локтём в бок.
— Ал, всё, иди! Мы тут разберёмся, ага?
— А вот разбираться не надо!
— Ладно, не будем разбираться, — Эдвард развернул его лицом к двери. — Давай, только далеко не уходи.
Альфонс поплёлся к выходу с таким видом, словно оставлял обоих рядом с закопанной миной, которая могла взорваться от слишком резкого движения.
Эдвард махнул ему рукой. Дверь закрылась.
Молчание затягивалось. Хмурясь, Эдвард смотрел на полоски повязок на руке Огненного. Стерильно-белые, как и всё здесь, они не могли скрыть воспоминаний о ране. У библиотеки Эдвард успел так на неё наглядеться, что на весь год точно запомнил.
— Болит, да? — спросил Эдвард и тут же прикусил язык. Разве Рой попросил оставить их наедине ради пары самых очевидных слов, которые Эдвард только смог из себя выдавить?
Огненный пожал плечом. Вторым, под бинтами, он старался лишний раз не двигать.
— Заживёт, — Огненный немного подвинулся, явно приглашая его присесть рядом.
— Я это, так постою.
Нить разговора снова оборвалась. Эдвард опустил взгляд на пол, словно мог найти её там. Плитки на полу напоминали льдину, только ступишь не туда — и провалишься в мёрзлую речную воду.
Но если остаться на месте, до берега точно не доберёшься.
— Ксинкс на тебя точно шипеть будет. Ему ж чужие запахи не нравятся.
Бул-тых!
Рукам вдруг стало холодно, хотя «бултых» произошёл только в его воображении. Эдвард кашлянул, ковыряя носком ботинка белую плитку.
— Ужас-то какой, — Рой засмеялся, но прозвучал его смех натянуто и оборвался почти сразу. — Я даже сейчас слышу, как он шипит.
— Да? Где?!
— Да вот, прямо передо мной, — Огненный облокотился здоровой рукой на колено. — И, наверное, имеет право шипеть.
Эдвард чуть не выпалил, что он не шипит, а разговаривает, но осёкся. В голосе Огненного звучала та же затаенная тревога, которую ощущал он. Рой хотел того же, что и он, и тоже не знал, как подступиться.
Поражённый этой мыслью, Эдвард вскинул голову и посмотрел ему в глаза.
— Слушай, я это, не злюсь, — скороговоркой произнёс Эдвард. — Я думал, ты злишься.
— На что? — вскинул брови Рой.
— Ну… на всё.
Рой дёрнул уголком рта. На улыбку это мало походило.
— Чёрт возьми, Эдвард, — он прерывисто вздохнул и прикрыл рукой глаза. — Я думал, я тебя больше не увижу. Что мне придётся разгребать завалы, чтобы вытащить твоё тело. Если бы это случилось, я… Я не знаю, что бы я делал.
В носу вдруг защипало. Эдвард облизнулся, и на языке осел солоноватый привкус.
— Вообще-то, я думал о том же, — тихо сказал он, подойдя к Огненному вплотную.
Эдвард бросился к нему в объятия и только прижавшись к груди, услышав стук чужого сердца, окончательно убедился, что Рой жив. Огненный вздрогнул, когда он случайно задел раненую руку. Эдвард понимал, что глупо думать, будто Рой может исчезнуть, если его не держать, но не мог по-другому.
Они сидели так, пока на улице совсем не стемнело.
— Я так испугался, — вдруг вырвалось у Эдварда. — Он так на тебя выскочил, так выскочил! И эта алхимия, а там ещё и дождь…
— Тихо, тихо. Он больше никого не достанет.
Эдвард сделал длинный вдох.
— Правда?
— Слово алхимика.
Эдвард отстранился и посмотрел ему в глаза.
— Вы уже закончили «не разбираться»? — вдруг раздался из-за двери голос Альфонса.
— Ал, ну ёкарный бабай! Ты всё слышал, да?!
— Не всё, — показавшись на пороге, возразил брат. — Совсем немножко. Мы тут с Ризой в кафе на первом этаже сходили, во-от…
Фыркнув, Эдвард с размаху плюхнулся сбоку от Огненного. Рядом мог поместиться ещё один человек, но Альфонс глянул на него с таким недоумением, словно он занял всю кровать, растянувшись звёздочкой.
Брат предпочёл кровати табуретку, которую подтащил ближе.
— Я просто подумал, мы ж все там не поместимся, — объяснил Альфонс, повернувшись к Ризе.
— В смысле не поместимся? — Эдвард завалился на спину, раскинул руки в стороны, измеряя расстояние, и снова сел. — Да всё мы тут поместимся, иди сюда!
Спрыгнув с кровати, Эдвард подскочил к нему и потянул за руку. Альфонс упирался, но больше для вида, и через минуту они вдвоём взгромоздились по правую руку от Огненного.
— Рой, ты ж не против? — запоздало спохватился Эдвард. — Риза, Риза, иди к нам!
Ночь расползалась за светлыми шторами чернильной кляксой, впитывая, как промокашка, отдалённый гул поезда, смех Роя и мягкий голос Ризы, обволакивая дремотой и теплом.
Где-то заливался трелями соловей.
На часах было восемь вечера.
***
Ночь окутывала Централ сизым туманом. Фонари вспыхивали в нём, как глаза дикого зверя на полуночной трассе, но смертные спешили под них с суетливостью бабочек-однодневок, чтобы спустя пару минут разлететься по кафе, ресторанам и домам с не самой добродетельной репутацией.
Энви наблюдал за ними с высоты пятиэтажного здания, скользя взглядом по светлым улицам, пухлым кронам деревьев в городском парке и белому обелиску больницы. В большинстве палат свет уже погасили, но несколько окон на третьем этаже ещё светились.
Крайняя правая палата принадлежала Огненному алхимику. Верная гончая фюрера сейчас зализывала раны, покалечивший её пустынный шакал находился в тюремной больнице, а за пару палат от него должен был сидеть Багровый Лотос.
Энви лично распорядился, чтобы их держали так близко. Они уже знали друг о друге, и Энви не терпелось увидеть, кто же первым перегрызёт прутья и вгрызётся врагу в глотку.
Людишки внизу мельтешили и мельтешили. Беззаботные, весёлые… свободные.
Энви покосился на густую тень у конька крыши. В самой её глубине гомункулу почудилось движение.
Прайд?
Энви вглядывался в тень секунд с десять, пока за границу тени не выползла крупная бабочка. Люди называли её «мёртвой головой» из-за светлого пятна между крыльями: им оно напоминало человеческий череп.
Энви сцапал её в одно мгновенье.
— Расползалась тут, — бабочка затрепыхалась, но Энви не дал ей вырваться. — Я из-за тебя вспомнил этого теневого уб…
— Опять ругаешься? — послышался за спиной женский голос.
От этого голоса по рукам пробежали мурашки. Одно присутствие Ласт действовало на него, как ударная доза опиума, после которой его вдобавок шарахнули током.
Сестра подошла к нему, постукивая каблуками по черепице. Энви едва глянул на неё и снова уставился на добычу. «Мёртвая голова» сучила лапками и крыльями, но не могла выбраться из-под его пальцев.
— Глаттони не с тобой?
— Он отдыхает, — положив руку ему на плечо, Ласт склонилась над братом, чтобы разглядеть бабочку. — Привыкает к душам нового камня.
Энви щёлкнул насекомое по светлому рисунку на тельце.
— Мне, кстати, тоже новый камень не помешал бы.
— Разве ты не говорил об этом с Отцом?
Энви помотал головой. Каждый раз, когда ему приходилось заикаться о подобном перед создателем, у него пересыхало в горле и немели губы. Отец терпеть не мог, когда кто-то впустую тратил его ресурсы, а Энви чаще всего растрачивал камень по таким мелочам, что и вспоминать стыдно.
— Ну глупый, — вздохнула Ласт, присаживаясь рядом. — Он же знает, на кого ты потратил души.
Приобняв за плечи, сестра притянула его к себе. Энви забурчал для приличия, но не отстранился. Ладонь защекотали крылья «мёртвой головы».
— Сыграешь? — прошептала на ухо Ласт.
— Там внизу толпа музыкантов.
— И ни одного порядочного флейтиста.
Энви неохотно поднял голову.
— Сдалось тебе это нытьё храмовое?
— Энви, ты играешь что угодно, но только не храмовые мелодии. Твои лиорские наставники за голову во время служб не хватались?
— Между прочим, я у них на хорошем счету был, — с недовольством заметил Энви.
Бабочка умудрилась развернуться в руке, и теперь часть коричневатого крыла торчала наружу.
— Не хочу тебя огорчать, но у них явно не было слуха. Твои мелодии всегда полны страсти, а не смирения верующего.
Энви покосился на неё и с усмешкой поинтересовался:
— Как в них может быть то, чего во мне нет?
— Страсть тоже бывает разной, милый. Страсть к удовольствиям, страсть к жизни или деньгам, например. Люди предпочитают держать её в клетках приличий, но у тебя, слава Отцу, таких предрассудков нет… Энви, отпусти бедное насекомое, — прошептала сестра, накрыв его руку своей.
— С чего у тебя сострадание к этой тле?
— Ты запачкаешь флейту, если её раздавишь.
— Как будто это мешает, — фыркнул Энви, но всё же позволил сестре разогнуть кулак. Бабочка тяжело снялась с руки и ухнула с крыши.
— По твоей милости она сейчас разобьётся, — отряхнув от пыльцы ладони, Энви пустил по руке искры. Алые всполохи вытянулись в подобие палки. Ещё через пару секунд треск стих, и он поднёс к глазам горячую от реакции флейту.
Пахло древесиной и озоном.
— Все мы когда-нибудь разобьёмся, — в голосе Ласт послышалась грусть.
Энви развернулся к ней, едва не выронив из рук флейту.
— Ты чего, Ласт? Это смертные пусть о таком переживают! А у тебя есть куча жизней и философских камней! И когти! Да кто вообще посме…
— Ш-ш-ш, — Ласт погладила его по щеке и улыбнулась. — Ты играй, играй.
— Поговори мне ещё о таком, — хмуро произнёс Энви, поднося флейту к губам.
Лёгкий чистый звук влился в майскую темень, разошёлся по ней кругами и почти затих, когда его поддержал другой, затем третий.
Энви прикрыл глаза. Растворяясь в неспешных переливах, он терял ощущение тяжести и тепла, растекался по Централу вместе с песней флейты.
Ему хотелось, чтобы так продолжалось вечно.
От автора
Когда я начинала писать эту книгу на НаНоРаймо, идея крутилась вокруг отношений Роя и мелких Элриков, и я честно не ожидала ни драмы, ни большого размера. Я ожидала чего-то на уровне «Золотой Бабочки», только размером побольше.
А потом история пошла крутить финты. Драма с первых же глав, персонажи и события, которые не планировались изначально, линия с гомункулами, которая тоже стала куда более значимой, и понимание, что одной книгой всё не ограничится.
Для меня Клевер стал важным этапом в творчестве. Во-первых, это первое за долгое время макси, которое я дописала. Во-вторых, здесь я наконец стала нащупывать, какой именно темп хочу, и такая размеренность мне понравилась, хоть иногда это и утомляло. В-третьих, благодаря нему я узнала столько новых вещей, что всех и не перечислить. Могу только сказать, что любовь Роя к специям в кофе перешла ко мне в реальную жизнь :)
Спасибо тем, кто комментировал первые главы — благодаря вам у меня набралось достаточно смелости, чтобы выкладывать первый черновик, то есть неприлизанный текст. Если б не вы, Клевер мог вовсе не появиться на сайте.
Спасибо тем, кто поддерживал на протяжении книги — вы не дали мне опустить руки.
Спасибо всем, кто дошёл до конца.
Ваша поддержка бесценна.
