Терранец

Если чему и научило Лоргара Аврелиана, (именно Аврелианом его и прозвали в шутку студенты, с легкой руки преподавателя философии), общение с начальством, так только тому, что ему, начальству, на глаза лишний раз лучше не попадаться. Но одно — иметь знание, и совсем другое — уметь им пользоваться. Надо сказать, что распорядок в семинарии был почти армейский. И студенты традиционно сами мыли полы, заклеивали окна, чистили картошку, дежурили по трапезной, мыли посуду, убирали территорию, поливали газоны, сидели на вахте, копали котлованы под очередной фонтан и изредка героически чистили глубины общественного туалета на улице. Мероприятия эти назывались послушаниями. Учитывая, что за обучение, проживание и питание студенты ни шиша не платили, для Лоргара это всё звучало вполне сносно. На все эти общественно полезные мероприятия студентов назначал дежпом, дежурный помощник проректора по воспитательной работе. Как правило, дежпомов назначали из старшекурсников, но не всегда. Кто-то из дежпомов был лоялен студентам, кто-то — старался выслужиться перед начальством. Зловредный Ваня Россомахин принадлежал таки ко второй категории. Он с раннего утра без устали рыскал по территории семинарии со списком студентов в руках, выискивая, кого бы куда припахать. Лоргара Россомахин обожал — трехметрового студента искать было очень легко, а скрыться от дежпома Аврелиан ни разу даже и не пытался. И, главное, будущий примарх искренне не понимал, что является бесценной рабочей единицей, которую можно припахать куда угодно. Главное, найти повод. В семинарии таки действовала система взысканий, и на самые тяжелые и грязные работы традиционно назначали тех, кто часто косячит. А косячил Лоргар как дышал. Зачитавшись, он часто опаздывал на общие утренние молитвы, мог забыть побриться, в самый неподходящий момент мог постирать или порвать свой китель и явиться на серьёзное мероприятие в футболке. А ещё Лоргар часто рыскал ночью, после отбоя, по коридору, пытаясь поймать телефоном сеть и пообщаться с мамой. Словом, за те два года, что Лоргар проучился в стенах родной alma mater, он написал столько объяснительных, что ими впору было уже обклеивать уличный туалет. И это утро тоже не стало исключением: зловредно улыбающийся Россомахин настиг его на лестнице. Дежпом долго, въедливо разглядывал мятое заспанное лицо будущего примарха и его черную рубашку, напоминающую чехол от танка, затем поправил пояс подрясника, разочарованно пожевал губами. И назначил дежурить на вахту. На весь день. Лоргар поулыбался, покивал. И поплелся обустраивать рабочее место чашкой, книгами, конспектами и добытым вчера на кухне печеньем. Время тянулось как резина. Слегка клонило в сон. Лоргар уже дочитал книгу, помог поварихе открыть заевший замок, вынес ведро хлюпающих, подгнивших очисток, забытых кем-то в пищеблоке, постоял снаружи, за дверями, под желтым светом фонаря. Покормил орастых грачей забытым кем-то в столе подсохшим обкусанным бутербродом, полюбовался утопающим в синих сумерках двором и храмом. И теперь уныло хрустел креслом и неторопливо размышлял, где бы найти живого человека, знающего иврит и попрактиковаться с произношением. Письменный язык-то он освоил, по самоучителям и словарям, но насчет устного имел серьёзные опасения. Хлопнула входная дверь, мимо вразвалочку прошелся Лёха и деловито пошлёпал наверх. По всей видимости, лохматый однокурсник Лоргара прямо сейчас изящно отлынивал от череды. Будущий примарх нахмурился: непутёвый шалопай Лёха шагал прямиком туда, где прямо сейчас, в глубинах здания, совершал свой утренний моцион самый зловредный дежпом семинарии. — Там бродит Россомахин, — на всякий случай сообщил Лоргар, с грохотом изворачиваясь в кресле. Лёха притормозил уже где-то на лестнице и обернулся,— а после завтрака обход. По комнатам будут ходить. — Кто? — Проректор, да старпом с дежпомом. Смотреть, у кого срач. Сам слышал. — Мать, — погрустнел Лёха и вернулся, — поспать не выйдет. — Ты, кстати, дежурный по комнате, — напомнил Лоргар, — хотя бы вынеси сегодня мусор и убери свои носки с зеркала. Я ж староста комнаты, с меня же спросят… — Ээ… да, — Лёха почесался и потопал обратно на улицу, — надо бы. Молчавший до сих пор старенький белый телефон требовательно запищал на всю вахту. Лоргар откопал его из-под конспектов и снял трубку: — Семинария, здравствуйте. На том конце провода послышалось тяжкое, чуть свистящее дыхание. Несколько инфернальный, полный отчаянья мужской голос поспешно зашептал: — Если в твой дом придут твари из твоих кошмаров, ты подставишь вторую щёку? Лоргар с подозрением покосился на телефонную трубку. И провёл по затылку пятернёй: — Боюсь, вы превратно толкуете Писание. Подставить вторую щёку — это не толстовское непротивление злу насилием. Эта цитата — не о непротивлении как таковом, а о межличностных отношениях. О том, что надо иметь в себе силы и мужество снова и снова переступать через личную обиду. И… пытаться найти общий язык с оскорбившим тебя братом… другом. Понять, что мучает его. Мы люди. Мы встаём и падаем. Падаем и встаём. Слишком часто люди причиняют окружающим боль, пытаясь унять собственную. В таких случаях просто надо помочь упавшему брату подняться. Переступить через себя. — Переступить, — как эхо повторил голос сквозь белый шум помех, — ты не тот. Лоргар дотянулся до своей пустой кружки и двумя пальцами приподнял мокрый чайный пакетик, придирчиво осматривая его со всех сторон. Немного подумав, Аврелиан закинул пакетик обратно и залил кипятком. На том конце провода сипло втянули воздух. И, сквозь шум помех, неведомый собеседник обманчиво мягко шепнул: — Воин всегда убийца. — Как говорил наш заклятый друг, Уинстон Черчилль: «Когда между позором и войной выбирают позор, то получают и позор и войну», — скрипнул креслом Лоргар, — защищать свою Родину и своих близких с оружием в руках — священный долг каждого христианина. Мы обязаны защищать тех, кто слабее нас. Кто зависим от нас. Телефонная трубка ощутимо нагрелась и завоняла паленым пластиком. На том конце все звуки утонули в белом шуме. Голова закружилась, а во рту появился мерзотно-знакомый привкус железа. Лоргар резко прервал вызов, едва успев вынырнуть из чадящего вихря грязных энергий. Телефон вновь запищал. Аврелиан с опаской покосился на него и хлебнул чаю. Большая белая декоративная чашка свободно умещалась в руке и вмещала в себя где-то полведра. Телефон снова запищал. — Семинария, здравствуйте, — нехотя вздохнул Лоргар в трубку, закрывая лицо пятернёй и утомленно прикрывая глаза. Нелюбезный женский голос сварливо поинтересовался: — Во сколько завтра утренняя служба? — В семь часов. — Одна? — Одна. Женский голос проворчал что-то неразборчивое и звонок прервался. В недрах здания зазвучали голоса, кто-то кого-то окликнул. Мимо, на улицу, торжественно прошествовал Россомахин с неизменным списком студентов. Дверь хлопнула и, громко переговариваясь и оглушительно шурша длинными юбками, на вахту ввалилась группа регентш. — Лорик, молитвы в фойе? — бойкая рыжая толстушка побарабанила по столу кулачками. Лоргар потянулся, хрустнул шеей, прищурился, разглядывая шикарную, с кулак толщиной, косу девчонки, её округлую невысокую фигурку и цветастый здоровенный платок, завязанный вокруг горла. — Лоргар, ты там уснул что ли? — с подозрением прищурила рыжая свои васильково-синие глаза. — Я не сплю. Я думаю, — не согласился Аврелиан достал свою бессмертную кнопочную нокию и спрятал обратно в карман, — Россомахин вышел, но для личных похождений уже слишком поздно. Значит, он отправился занимать позицию и… отмечать студентов. Фойе наверху, а крестильный храм снаружи, но Россомахин вышел именно на улицу, а это значит, что молитвы не в фойе, а в крестильном… — Зануда, — поджала губы девушка, — мог бы так сразу и сказать. Мимо уже двигался целый поток студентов. Телефон настойчиво запищал. Мимо, наверх, почти бегом, пронесся кто-то из заочников. Кто-то бородатый и в подряснике. — Семинария, здравствуйте, — Лоргар зажал трубку между ухом и плечом, откапывая из-под конспектов ручку. — Здравствуйте, — слегка игриво зазвучал в трубке интеллигентный старушечий голос, — вы знаете, вас беспокоит Розамира-Парвати Цветок Вечного Счастья. Я вам звонила вчера, но это очень важно — мне снова было видение. Ко мне явился махатма Ганди и сказал, что я должна опубликовать у вас мой третий Завет. И подарить его всем библиотекам города. Лоргар беззвучно зевнул и уныло поковырял столешницу. Этот голос он узнал бы из тысячи. Бабулька с искусственным цветком подсолнуха в прическе, написавшая третий Завет и видящая махатм, уже успела превратиться в занятную байку, которую бывалые студенты рассказывают желторотым наивным абитуриентам. Больше всего изобретенную этой женщиной систему верований можно было бы охарактеризовать словами БГ: «По Голгофе ходит Будда и кричит: «Аллах Акбар!» Тётенька таки всячески проповедывала свои идеи, предлагала прохожим «очищенные энергиями космоса» бусинки и лепесточки и даже написала очень толстую книжку. Просто намешала в одно месиво кучу несовместимых религий, разбавила всё это каким-то психоделом вроде летающих поездов и контактеров с Сириуса. И теперь активно пыталась всё это добро напечатать от имени семинарии. Существом, в общем-то, старушка была безобидным, добрым и болезненно-вежливым. Но очень нездоровым. Лоргара она, к несчастью, искренне обожала и частенько восторженно вещала ему, что он — дитя махатм, а из его глаз — струится сам космос пополам с праной. К столу Лоргара подсели ребята с четвертого и третьего курса. Лёнька, сияя шальными глазами и ухмыляясь, переключил телефон на громкую связь. — Я видела новое видение, — поделилась женщина, — я стояла ночью в поле, ярко светила луна. Я была в белом платье и венке из цветов. Я кружила при лунном свете… — И вдруг на меня упал космодесантник, — добавил негромко чей-то бас. Лоргар поднял глаза. Подрагивая уголками губ, его очень весело и как-то задумчиво разглядывал полноватый бородач в черной футболке с красной надписью: «Витя любит пиво». Тетка между тем невозмутимо продолжала где-то по ту сторону эфира: — Я всё кружила и кружила при лунном свете, а потом явился призрачный поезд и проехал сквозь меня. И я испытала счастье и гармонию. Молодой человек, меня хорошо слышно? — Очень, — вздохнул Лоргар и неловким движением едва не перевернул кружку. — И тогда прана заструилась у меня из глаз, освещая всё своим неземным светом… — Что вы хотели? — свистяще шепнул Лоргар, чуть подальше отодвигая телефон и внимательно разглядывая гостя. — У вас тут что, горячая линия для тех, кто совсем ку-ку? — весело поинтересовался бородач. Лоргар дождался, пока словесный поток дамы иссякнет, заверил её, что всё-всё записал и положил трубку: — Люди бывают разные. Кто зачем звонит. Всем что-то да надо. Я — отвечаю. Что вы хотели? — Я родновер. Верю в богов, — спокойно сообщил парень, весело разглядывая белые клинописные шрамы Лоргара, — меня бабка в детстве покрестила, раскреститься хочу. — Православная Церковь никого не раскрещивает. Бородач подался вперед, оперся руками о столешницу и понизил голос, кивнув на символы-шрамы Лоргара: — Это ведь клинопись, а? Лоргар потёр лоб, похрустел креслом и нехотя согласился: — Клинопись. — Лоргар, помоги разгрузить картошку, — шмыгая носом, завис над столом тонкий как былинка, длинный Есин, — там машина пришла. Россомахин сказал тебя заменить… На лице бородача отразилось сильнейшее изумление. Изумление обернулось непониманием, паникой и каким-то диким ликованием, когда Лоргар встал и всей своей трёхметровой, сильно сутулящейся громадой, поплыл на выход. — Лоргар? — на всякий случай переспросил бородач, когда Аврелиан скрылся из виду. Занявший кресло Есин важно кивнул. Родновер поскреб пятернёй слово «пиво» и издал задушенный сиплый звук. — У вас тут Кёрза случаем нету? — беглый взгляд ошалело ухмыляющегося бородача заплясал по разбросанным на столе тетрадкам. Все как одна были подписаны округлым, уверенным, очень крупным почерком. Правда, немного неровным. — Впервые слышу, — пожал плечами студент. — Жаль. Я бы… поздоровался, — бородач ещё раз ошалело усмехнулся, окинул взглядом царящий на столе бардак. Заржал в голос над чем-то своим. И, как-то очень заторможенно пялясь прямо перед собой, отбыл на улицу.

***

— Пст, я тут у тебя посижу? — Ника, коротко стриженная, юркая как воробушек старшекурсница, лихо приземлилась на стул, перед столом Лоргара. И обед, и занятия давно закончились. Время ползло со скоростью контуженной мухи. С час назад, перед тем как отбыть в город, Лёха оставил на столе, для дежпома, на редкость подробную объяснительную, повествующую как он, Алексей Володин, злодейски не заправил постель, сидел в телефоне на занятии и случайно прогулял одну из пар. Лоргар со скуки прочёл её несколько раз и даже добавил от себя пару запятых и мягкий знак. И теперь почти лез на стенку от бесконечного сидения на одном месте. — Сиди, конечно, — оживился Лоргар. Ника частенько вот так приходила посидеть на вахте, рисовала окружающих и болтала с дежурными. Ника откопала из-под учебника по сектоведению чистую резанную бумагу и ручку. И принялась быстрыми, уверенными штрихами рисовать помятую физиономию Лоргара, его кулаки, кружку и книги. — Ты сегодня какая-то тихая, — деликатно заметил Аврелиан, а в его чистых фиолетовых глазах забрезжило сострадание пополам с изумлением. — Да так, — нехотя отмахнулась девушка, — с подругой всякое… — Поругались? — Нет. Исчезла, — Ника вздохнула и отложила ручку, — и я в этом виновата. Я не отговорила её. А должна была. Понимаешь, Лоргар, мы дружим со школы, мы всегда слушали одну музыку, любили одни книги. Она — мой лучший друг. Мимо, раскатисто напевая себе под нос нечто из репертуара Шаляпина, деловито прошествовал диакон, отец Виктор. Необъятной громадиной грузового танкера, он проплыл мимо и исчез за поворотом лестницы. Как и полагается оперному певцу, он был невероятно широк, а от громовых раскатов его шикарного баса иной раз дрожали стёкла и вибрировали оконные рамы. Студенты поговаривали, что когда-то очень давно отец диакон действительно учился в консерватории. И что, будто бы, даже когда-то был настоящим оперным певцом. Кстати, эту информацию подтверждали бывшие коллеги, временами приходящие проведать его. — Понимаешь, — Ника подняла глаза, рассеянно наблюдая, как пульсирует желтый свет лампочки от перепадов напряжения, — она у меня учится в педагогическом университете, на художника. Её уговорила одна из однокурсниц сходить в одно заброшенное место. Дом в камышах. На берегу водохранилища. Там, вокруг, вообще, частный сектор, но дом… короче, дом на отшибе и он заброшен. Внутри оставили даже мебель. Я просила её туда не ходить, но она ходила и потом показывала фотки. Лоргар нахмурился и потёр переносицу. — Короче, там была комната с кроватью, чисто заправленной. И большое зеркало, — девушка потянулась за бумагой, — и везде нарисовано всякое. Пентакли, граффити. Ну… как в любой другой заброшке. Всё в норме, вроде бы… вот только кровать и… там везде была одежда. Рваная. Женская и детская. И обувь. И воняло гнилым мясом. — Она в своём уме? Острых ощущений не хватало? — не выдержал Лоргар, — это же… ты мне сейчас описала обычную нору обычного манилы. — Вот, и я. О том же, — рассеянно пожевала губами Ника, — по описаниям и фоткам — там была понарисована на стенах обычными баллончиками всякая дичь от тетраграмматонов и до круга Билла Шифра. Но не на зеркале. Там были клинописные письмена. Настоящие. Сухой кровью. И… вот это. Девушка наскоро начертила на бумаге очень странный символ: кольцо с торчащими из него стрелками. К столу подошел кто-то из старшекурсников, подтянув подрясник и прижимая к уху телефон, начал искать по столу чистую бумагу: — Здравствуйте. Вы оставляли на вахте семинарии свои координаты. Насчёт того, чтоб прочли Псалтырь по усопшей. Да. Да. Когда вам удобнее? Я подойду, — парень убористым мелким подчерком заполнял клочок бумаги, — да. Угу. Хорошо. Доброго дня. Студент сунул телефон в карман и отбыл в направлении пищеблока. Оттуда зазвучали отзвуки разговора. Хлопнула дверь и мимо, в трапезную, проковыляли бабульки из свечной лавки. — Вот такие дела, — девушка похрустела шеей и сложила из бумажки тюльпан, — а потом она пропала. — А не надо бы ходить куда ни попадя. Женщины. Приключений на одно место всё не хватает. А потом поздно… Её искали? — Да так. Нам объяснили, что таких пропавших очень много и всё больше и больше… короче, дальше расклеенных по городу объявлений дело не пошло. По лестнице сбежал растрепанный Димка, завис у стола и несколько очумело выдал: — Дежпома видели? — На улице, — подумав, сообщил Лоргар, — там с фонтана кто-то ежа унёс. Возвышающееся между клумб, самодельное нагромождение из камней и цемента с водным резервуаром под ним, фонтан напоминало очень слабо. Всё-таки, его строили сами студенты, как и саму семинарию, собственно. Но по камням исправно текла вода, внизу лениво ворочались пёстрые рыбины, а с каменных порогов, из мха, доверчиво смотрел алебастровый ёж. До сего дня, во всяком случае. — Ну народ, — усмехнулся какой-то старшекурсник, притормозив у стола, — то ежа, то фею. Ещё немного — и рыб понесут. — Фею? — улыбнулся Лоргар. — Всё забываю, вы же не знаете, — Ника нацепила бумажный тюльпан на мизинец, — три года назад на фонтане установили гипсовую фею. Её Гребнев отец Пётр ещё постоянно идолищем называл… — А я всё думал, почему про фонтан говорят «пойдём к идолищу», «у идолища», — Димка кивнул мягко улыбающемуся Лоргару, — помнишь, ты это идолище везде искал? Лоргар помнил. Он искренне перерыл всю территорию в поисках мегалитических каменных баб, но отыскал в раскисшей кленовой листве только грязный брелок с резиновым черепом, трупик крысы и проржавевшую отвертку. Настойчиво зазвонил телефон. Лоргар снял трубку, краем уха прислушиваясь как разговор сползает в обсуждение индуистских сект. И бодро поприветствовал: — Семинария, здравствуйте. В трубке зашуршали. Интеллигентный старческий голос осторожно и очень вежливо сообщил: — Здравствуйте, молодой человек. Простите за нескромный вопрос. В какой вы состоите должности? Лоргар подпер подбородок кулаком и задумчиво захрустел столом. Взъерошенная Ника оживленно вещала о том, что агхори откололись от капалики. А капалики с санскрита переводятся как «носящие череп» и являются древней тантрической шиваистской сектой в индуизме. И что для того, чтобы понять агхори, нужно понять индуизм. Старшекурсник возразил, что там, мол, и понимать нечего: ритуально жрут трупов и не моются. Девушка возразила, что агхори — это целая философская система и опасна она в первую очередь для мозга европейцев, потому что сами индусы агхори-каннибалов обходят. На вопрос Димки, чего там такого страшного, старшекурсник разразился целой лекцией о том, что агхори питаются трупами и экскрементами. И совершают ритуалы над останками людей и животных. — Я — обычный студент, — отозвался Лоргар в телефонную трубку, хрустя креслом. — Это хорошо. Ваш мозг не настолько промыт религиозной отравой и вы можете меня услышать, — старческий голос звучал скорбно, — ответьте мне, молодой человек, не признак ли это регресса, когда страна космонавтов медленно превращается в страну попов? Гагарин был в космосе. И он не встретил там вашего бога. — Нашего бога? — улыбнулся Лоргар, — искать в космосе или «на облаках» Господа Бога будет кто угодно, но не христианин. Бог — это бесконечно доброе, мудрое и всезнающее существо, не имеющее ни конца ни начала, не зависящее от законов созданного им мира, но ими управляющее. Бог непознаваем по существу, но познаваем в свойствах. Любое другое существо, не подходящее под это описание — не бог. — Вы утверждаете, что нас создал некий бог. Но что, если мы — лабораторный эксперимент некой сверхрасы. Или, может, вы отрицаете наличие внеземных форм жизни, молодой человек? — Наличие — не отрицаю, — спокойно возразил Лоргар, — но испытываю здоровое недоверие. — Объяснитесь. — Допустим… вы правитель некой планеты, — пожевал губами Лоргар, — ваши подданные благополучно истощили все ресурсы. Но есть более благополучные соседи. Их цивилизацию множество раз губили войны и катаклизмы. Допустим, они даже были уже в космосе, но этого не помнят. — И? — Вам необходимо заткнуть общественность и поживиться чужими благами. Для этого вы создаете, (если он уже не создан), мощный аппарат государственной пропаганды. Вы промываете мозг народным массам, серьёзные издания наперебой публикуют «свежерассекреченные данные» о том, что соседи не просто «какие-то не такие как мы», что соседи — почти животные, низшая раса, созданная лабораторным путём. Рабы, которые по факту рождения обязаны пресмыкаться перед сильным. — Подобный политик долго власть не удержит, — голос старика зазвучал воинственно, — трудящиеся восстанут и скинут тирана. — Верно, — согласился Лоргар, — но ложь-то останется. Она будет веками гноить народное самосознание. Направленные на пропаганду книги превратятся в исторические источники. Нельзя в таких вопросах доверять внеземным цивилизациям, какими бы технологичными они ни были. Они могут просто пересказывать чью-то древнюю ложь. — Как и вы. — Это уже вопрос доверия, — спокойно возразил Лоргар, — но я скорее доверюсь мнению человека, сказавшего, что «во Христе нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного». А не мутному инопланетянину, желающему присвоить ресурсы моей планеты. Наша наука — попытки слепых описать слона. Мы не можем точно сказать, сколько лет нашей планете… — Радиоуглеродный анализ… — Метод неточен, как и остальные. — Следы коммуникаций на Марсе. — Изуродовать Марс могли наши собственные предки, жившие до Потопа. Мы не знаем, какова была та цивилизация. Но сам факт того, что Ной не знал, что из забродившего сока винограда получается вино, говорит о том, что он никогда прежде в глаза не видел натурпродукт и привык покупать пищу в таблетированном или ещё каком виде. — Вы шутите? — голос старика дрогнул. — Отнюдь, — с жаром возразил Лоргар и в пылу спора едва не перевернул кулаком кружку, — да, от них не осталось никакой техники. Человечество всё начинало с нуля. Но что, если допотопным людям не нужна была техника? Что, если они создавали всё, что им нужно, посредством генной инженерии? — Это… — голос в трубке зазвучал неуверенно, — странно слышать подобное от церковника. — Подумайте сами, что должна была сделать целая цивилизация, чтобы Бог стёр всё живое с лица Земли мощнейшим катаклизмом? — Лоргар поднял глаза и только сейчас заметил, что между притихшими студентами стоит секретарь епархиального суда. И очень внимательно слушает, улыбаясь краем губ, — вам никогда не приходило в голову, что это мы могли изуродовать внеземные цивилизации, создавая для себя рабов? Что, если человечество однажды превратилось в Империю Зла? Что, если народы маленькой планеты Земля во времена Ноя уже были ни чем иным, как расой угнетателей, забывших о человечности и морали? — Без сомнения, Потоп упоминается у многих культур. Но, молодой человек, его могло спровоцировать внеземное оружие… — Верно, но управляет-то законами бытия Бог, — Лоргар поёрзал в кресле поудобнее устраивая затёкшую ногу, — вдохновляет гениев науки, выводит народы из тьмы рабства, приходит на помощь тогда, когда кажется, что всё уже тщетно. Каков бы ни был механизм катастрофы, Господь позволил ей произойти, понимаете? — Вы мыслите… ново, — донеслось из трубки, — мне жаль, что вы тратите свой талант на религию. В научной сфере вы были бы куда полезнее. Доброго дня. — Доброго дня, — Лоргар повесил трубку и встретился с оценивающе-изучающим взглядом секретаря епархиального суда. — Как вас зовут, молодой человек? — сухое, жилистое лицо перечеркнула тонкая, сдержанная улыбка. — Лоргар. — Неужели? — в ясных льдисто-серых глазах отразилось недоумение, — откуда у вас эти белые шрамы? — Я в детстве оказался в руках какой-то деструктивной секты, но как-то сумел сбежать, — нехотя ответил Лоргар. Секретарь задумчиво запустил руку в бороду, постоял ещё немного, разглядывая Лоргара. И отбыл восвояси. — Ну ты, Лоргар, даёшь, — выдохнул Димка, едва епархиальный деятель скрылся из вида, — это было мощно. Реально мощно. Старшекурсник протянул руку: — Будем знакомы. Влад. Лоргар пожал протянутую руку: — Кстати. Ника. Девушка подняла глаза и вопрошающе качнула головой. — Ты хорошо помнишь, где искать тот дом, в котором побывала твоя подруга? Девушка неуверенно кивнула: — Ну… я знаю маршрут. Но его никто даже и не искал, в полиции сказали, что такой заброшки слишком много, всю не проверишь. — Я — проверю. Ты покажешь мне дорогу, — Лоргар поболтал содержимым кружки и задумчиво перевел взгляд на ребят, — она всё ещё может быть там. Живая.