***
— Судя по всему, самозванец верил в то, что является мной, — хищное птичье лицо старика исказила горькая усмешка, — признательные показания, данные его сообщником, свидетельствуют о том, что игравшему меня человеку модифицировали и память, и личность. Он был абсолютно уверен, что является мной. Но существенно отличался в главном: в своем идейном наполнении. — Хаосит? — нахмурился Лоргар, — невозможно. Я бы почувствовал. — Не еретик. Нет. Но и не торианец. Видите ли, я — торианец, последователь Себастьяна Тора, — сцепил перед собой свои узловатые, сухие пальцы старик, лукаво поблескивая глазами, — но самозванец, повторюсь, торианцем не являлся. Он был носителем идей одного из крайне радикальных течений существующего внутри Ордо Еретикус. Самозванец и его «внук» являлись непримиримыми врагами торианцев и торианства в целом. И их целью был я. Моё доброе имя. — Безобразие, — пробормотал Лоргар и в раздражении побарабанил пальцами по столешнице, — что они уже успели натворить? — Подрыв варп-двигателей транспорта механикумов посреди варпа, уничтожение десяти моих аколитов. И многочисленные попытки изобличить ваших скаутов в ереси, — пожал плечами старик, — не так уж и много в общем-то. — Я бы хотел подробнее узнать об учении Себастьяна Тора. Причем, от носителя торианских идей, — Лоргар поднял глаза и коротко улыбнулся. Будто моргнул. — Господин, это честь для меня, — на сухом, жилистом лице Глефара, настоящего Глефара, отразилось изумление, — мне передал… нечто… выживший заговорщик. Нечто, что, — как он утверждает, — было снято с вашей шеи. Это не в моих правилах, но вас это должно заинтересовать… — Что такое? — Это, — старик достал из стола нечто завернутое в бумагу. Под хруст разрываемого свертка на стол выпал крест. Простой, истершийся до мутного блеска железный крест на шнурке, тот самый, с которым когда-то очень давно крестили Лоргара. — Спасибо, я его искал, — Аврелиан перекрестился, поднес крест к губам, надел и спрятал под ткань футболки, — это мой крестильный крест. Он дорог мне. Очень странно окостеневший от неожиданности инквизитор перевел взгляд со скрывшегося под тканью предмета на лицо примарха. И очень тихо выдавил из себя: — Не может быть. — Что не может быть? Да, я — христианин, — Лоргар подобрал механическое перо и поискал глазами чистую бумагу, — мне следует составить какую-то официальную бумагу? Как-никак мой крест — вещдок и наверняка подшит к делу этих двоих… — Пожалуй, я сделаю вид, что ничего не слышал. Умоляю, держите в тайне ваши религиозные взгляды! — старик ошалело проследил за движениями ищущей чистую бумагу примаршей пятерни, и хищное лицо его приняло очень странное, страдающее выражение, — не ради себя, так ради ваших людей. — Если меня спросят прямо — лгать не стану. Да и они не станут, — Лоргар сцепил пальцы в замок перед собой, на столе. И медленно поднял глаза на собеседника, — да и не до этого будет, я думаю. Мне понадобится ваша помощь, Глефар. Я в общих чертах знаком с торианской теорией, и меня она устраивает больше прочих. — Хм, — отозвался инквизитор, сцепив сухие пальцы в замок и из-под косматых седых бровей остро и цепко разглядывая собеседника. — Поэтому я предлагаю вам работать со мной, — Лоргар ткнул себе под ноги, — здесь. — Что именно вам нужно? — заинтересованно проскрежетал старик, пряча руки под стол и любознательно разглядывая белые шрамы Лоргара. — Абсолютно всё, что вы сможете найти на прибывших летописцев и на команду этого судна, — губы примарха нервно дрогнули, — я должен знать всё. Абсолютно всё. Мне нужен ваш опыт, Глефар. Ваш профессионализм. — Это разумно, — помедлив, кивнул старик, — вы настолько не доверяете команде? — Если это спасёт моих людей от гибели — да. Лучше перебдеть чем недобдеть. — Бывает и так, что нас постигает участь куда более чудовищная чем смерть, — тонко улыбнулся Глефар. — Да. Гибель — это не только про физическую смерть. Именно поэтому я и обращаюсь именно к вам, а не к кому-то ещё. Но, должен вас предупредить, политические игры за моей спиной… — Недопустимы. О да. Я далек от подобных умствований, господин примарх. Мой долг — служить. И я служу, по мере моих скромных сил и возможностей, конечно же… Вы предлагаете мне как равному, хотя могли приказать. Это большая честь для меня, — склонил голову набок инквизитор, его озадаченный взгляд шарил по примаршим рукам и вороту футболки, — клянусь, скромный Глефар выполнит возложенную вами на него миссию. И не осрамит честь последователей святого Себастьяна Тора.***
Отовсюду звучали музыка и пение. Бряцанье, звон и гул гонгов. Тревожная барабанная дробь и шум огромной толпы, наводнившей всё вокруг. В мутном розовато-сиреневом небе подрагивали огни неведомых мелких судов. Повсюду тянулись ввысь стрельчатые громады: металл и бетон, огромные статуи и безликие глыбы мира-улья. Ядовитый воздух старушки-Земли встретил Лоргара мелкими взвесями и гнуснейшим амбре горения каких-то химикатов. Где-то слева небывало тихий Мизгирев застыл, обнявшись с древком: огромную гранитно-серую хоругвь лениво трепал пыльный, душный ветер. Золотые кисти и символ ордена дробно сияли в тусклом, рассеянном свете многочисленных свечей и факелов. Казалось, что ожившая белая рука горьковского Данко сама собой несет над стройными рядами астартес своё горящее сердце. Лоргар оглянулся на замыкающих процессию: Глефар и его аколиты отсутствовали, успев смешаться с толпой. Шагающие за спиной друзья источали совершенно противоречивые эмоции. Идущий справа и чуть позади Володин рубленым, нервным движением отвел в сторону край плаща. Белый с кровавым подбоем. Как у прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Как в романе Булгакова. Одинаковые плащи. С черным монограмным крестом на спине. Чья это была идея? Да и важно ли это сейчас? Примарх похрустел шеей, задумчиво разглядывая раскинувшееся повсюду человеческое море. Глухая дробь, выбиваемая барабанами и плач волынок смешались с заунывным воем и звоном неведомых музыкальных инструментов. Многотысячная толпа, бьющихся в экзальтации людей, возгласы и пение неведомых хоралов, обрывки фраз на контуженной латыни оседали внутри горечью нехорошего предчувствия и будили где-то в груди тоску и бессилие. Полуголые люди с воплями бичующие сами себя, босые безумные женщины в терновых венцах из колючей проволоки, тысячи жрецов, горсти алых лепестков, носимые ветром. Мертвая Терра встречала своего блудного сына мутным, ядовитым смогом и буйством фанатиков, отзвуками песнопений и рокотом механизированных гигантов. И в криках людей, тянущих к нему руки из толпы, Лоргар с ужасом узнавал искаженные слова древних молитв. Какого лешего все эти люди вообразили, что он, Лоргар, — живой святой — примарх знать не желал. — Что-то мне как-то… не по себе, братцы, — донесся до Лоргара встревоженный голос Черновец; ближайшие космоморяки, иссеченные шрамами бравые рубаки в ультрамариново-голубой броне, с недоумением переглянулись услышав русскую речь и во все глаза уставились на стащившую с головы шлем Черновец, — посмотрите вокруг… — Немедленно надень шлем, — глухо отозвался Виктор и коснулся предплечья Лоргара, — ты чувствуешь это? — Что именно? Не понял, о чем ты, — Аврелиан окинул взглядом застывшие скорбными масками лица Плакальщиков. — Земля. Земля живая. Глубоко под нами сыро и спят семена, — голос Виктора утонул в ликующих воплях толпы, — она ещё живая, понимаешь? — Я тоже это чувствую, — запрокинул голову к небу Димка Мизгирёв, стараясь ровнее нести хоругвь, — внизу много воды. Очень глубоко. Так глубоко. Откуда? Планета Земля ведь мертвая. Совсем мертвая. — Видимо, не совсем, — Лёха скосил глаза на уныло разглядывающего толпу Лоргара. Шум толпы перекрыли звон колокольчиков и как-то особенно отчаянно звучавшие звуки неведомых религиозных гимнов, — ребята. А давайте тоже. Споем. На Леху ошалело уставились несколько пар глаз. Окружающие друзей Плакальщики заинтересованно зашевелились: бравые потомки Сангвиния явно не понимали ни слова, но интерес проявляли. Тихое фырканье Черновец переросло в гогот. Гогот, на который бдительно заозирались какие-то молодцы. Трехметровые мужики в сером и в ультрамариново-голубом. — Не смешно, — мрачно резюмировал Виктор, поглядывая по сторонам, — что петь-то собрались? «Боже, царя храни»? — Голосую за марш авиаторов, — сообщил откуда-то слева лейтенант Накуканов. Он шагал в тени хоругви, поглядывая по сторонам. И на его лице читалось плохо скрываемая досада, — как они этим вообще дышат? А я-то, дурак, ещё и возмущался нашей загазованностью воздуха. Нет. Вы это видели? Небо! Вы видели это небо? Товарищ примарх, мне от их воя нехорошие вещи мерещатся. Знакомые такие. Я таких сектантов, того, не поощрял бы. Заглушить бы их вопли. Парень вообще-то дело говорит. Если самим запеть, может и они там глотки рвать перестанут-то? Тошно. Воют и воют. — Они молятся Богу Императору, — глухо отозвался Виктор, — имеют право. — Они молятся Лоргару, — возразил Володин, — я-то латынь знаю. — Я всё понимаю, религия и всё такое… не, я уважаю их веру, не подумайте, — отозвался отряхивая с фуражки лепестки Накуканов, — но Лоргар-то наш в их религию не верует. А его тут чуть ли не в евангелисты вписали… Товарищ примарх, спеть бы нам… — Отбитые нахрен, — горестно пробормотал Виктор, качая головой, — мирно не живется, да? — Я — за, у меня голос хороший, — оживился Мизгирев и от избытка чувств мотанул в воздухе своим трёхвостым полотнищем; белая рука с пылающим сердцем в ней празднично просияла золотым шитьём в свете факелов. Пригоршни рассыпаемых сервочерепами и жуткими жирными крылатыми младенцами алых лепестков уже были, казалось, везде: в бороде трагично взирающего на толпу Виктора, в лохматых кудряшках сияющей широкой ухмылкой Ники, на плечах космодесантников, за шиворотом и под ногами. — Что они делают? — не выдержал Лоргар вглядываясь в неистовствующую внизу толпу. — Полагаю, встречают воскресшего святого, — ухмыльнулся Виктор, — не рад? — Это кощунство. Я не святой, — судя по лицу, примарху от отчаяния хотелось выть волком. Лоргар покосился на ближайший кружащий над головой Димки сервочереп и стащил с плеча гитару, — кто знает песню советских авиаторов? — Чего? Не вздумай, — ошалело уставился на гитару Виктор, — тебе хоть сказали-то, что эта бандура автоматом переводит всё, что под нее поют? Погоди, нет, ты шутишь? — Я обычный человек, — Лоргар ударил по струнам, и усиленный динамиками бравый мотив поплыл над толпой, — если не хотите петь со мной, я пойму. Но слушать как они мне молятся я не хочу. Это чудовищно. Я — всего лишь человек. Хотят слышать меня? Взывают ко мне? Чтож, пожалуйста, пусть слушают моё пение... — Лор… Бравые маршевые звуки накрыли толпу, лихо отплясывая в чадящем свете тысяч факелов. И Лоргар жизнерадостно грянул во всю глотку: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца — пламенный мотор. Мизгирев вцепился в хоругвь и внезапно заливисто и по-мальчишески звонко подхватил знакомый каждому гражданину многонациональной России простой и жизнеутверждающий мотив: Бросая ввысь свой аппарат послушный Или творя невиданный полет, Мы сознаем, как крепнет флот воздушный, Наш первый в мире пролетарский флот! — Звонкий какой, чертяка, — хмыкнул в бороду Виктор и с похабной ухмылкой подмигнул кому-то в толпе. Отчего какие-то женские голоса разразились восторженным визгом. Захлебнувшиеся было музыкальные инструменты очень ловко и браво подхватили незнакомый мотив — разношерстная толпа музыкантов умудрилась вплести в советский марш какой-то местный народный мотив. Женские и мужские голоса зазвучал отовсюду с новой силой: и, внезапно, но они совершенно точно подпевали. Без слов или на ходу подстраивая под музыку какие-то свои рифмованные тексты. Но за пением живого примарха отдельные слова их славословий было не разобрать. Под бравые звуки марша Лоргар уловил какое-то шевеление далеко впереди. Очень высокий даже для космоморяка человек размытым сине-голубым пятном маячил далеко впереди в окружении людей, техножрецов и астартес. Тем временем семинаристы, родновер и парадно сияющий идеально выглаженной формой лейтенант единодушно гремели во всю глотку: Все выше, и выше, и выше Стремим мы полет наших птиц, И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ. Под восторженный рев толпы, над триумфально шествующей колонной, под радостный писк и хохот воздевшей руки к небу Черновец, взметнулась в небо стая ярко и неистово пылающих птиц: синиц, сов и красавцев-орлов. — А вот это было зря, — пробормотал Виктор, искоса поглядывая на то, как шустро разлетаются во все стороны ожившие узоры из-под пальцев девчонки, — Никейского Эдикта действие никто не отменял. И вообще, ты бы поаккуратнее с огнём. Гремящий на всю площадь хор голосов окатил собравшихся концентрированной бравадой пополам с совершенно циничной тягой орать во всю глотку всякий жизнеутверждающий вздор. Чем толпа и воспользовалась. Сказать, что народные массы взбесились — значит не сказать ничего. Между тем хор голосов, слегка хромая, но от души, нес в каждое сердце надежду и веру в победу: Наш острый взгляд пронзает каждый атом, Наш каждый нерв решимостью одет; И, верьте нам, на каждый ультиматум Воздушный флот сумеет дать ответ. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца — пламенный мотор. Все выше, и выше, и выше Стремим мы полет наших птиц, И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ. Где-то сзади техножрец Северий аккуратно выспрашивал отставшего Виктора о свойствах и назначении пропеллеров. Развевающаяся на ветру ткань воинских штандартов, люди и астартес, музыка и рёв толпы — все смешалось в единый пестрый поток образов и эмоций. И ультрамариновая глыба затмила солнце. Лоргар моргнул — его настороженно разглядывала пара бледно-голубых, очень умных и ясных глаз. Бледное лицо незнакомца дрогнуло и отразило непонимание. В льняных кудрях остро блеснул золотой лавровый венец. Не переставая внимательно анатомировать взглядом шрамы Лоргара, смутно знакомый незнакомец терпеливо дождался когда пальцы примарха замрут над струнами и расстояние сократится. После чего шагнул навстречу и невозмутимо протянул руку: — Приветствую. Брат. А в памяти что-то звякнуло. И из недр воспоминаний и из обрывков снов услужливо всплыли два слова. Робаут Жиллиман. Аврелиан уверенно пожал протянутую руку и ободряюще улыбнулся: — Это честь для меня.***
— Признаться, твоя выходка изумила меня. Дорн нашел бы её непростительной. Нам всем несказанно повезло: ваши певческие упражнения сочли актом пламенной любви к Священной Терре. В противном случае, это грозило бы Терре стихийным бунтом, — неподвижно взирающий на спящий город сквозь витражные стекла Жиллиман раздраженно дернул щекой, шумно втянул воздух и медленно обернулся, — как мне это всё понимать, Лоргар? — Они молились мне, — моргнул Лоргар и перевел взгляд на безликие громады ульев, на шпили и грозные монументы дворцов, на арочное кружево мостов, подсвеченных зеленым и синим. И на темные, мигающие огнями подбрюшья проплывающих высоко в небе мелких челноков, — это неправильно. Так нельзя, это кощунство: я — всего лишь человек. — Человек? — на лице Жиллимана отразился явный интерес, он заломил бровь и смерил Лоргара внимательным взглядом, — а что насчет нашего отца? Ты и его счел бы человеком? Не богом. — Наш преподаватель по общей церковной истории любил говорить: «Верую в Сапёра, взорвавшего точку, бывшую в сингулярном состоянии», — пожал плечами Лоргар, — отец к этим процессам непричастен. Отец от законов бытия абсолютно зависим. Следовательно, он — не бог. Прости. Я не хотел вредить. — Ты не навредил. Напротив. Это было… вдохновляюще. Но впредь будь мудрее, — царственно не согласился Жиллиман, — от наших деяний зависит будущее Империума и мы… Тяжеловесные, степенные словеса Жиллимана лились и лились куда-то мимо Лоргара, а он стоял и с улыбкой разглядывал брата, внезапно особенно отчетливо осознав, кого же напоминает ему Робаут с этим своим гордым прищуром и с непробиваемым, хрестоматийным спокойствием. Так комиссарит обыкновенно над бестолковой сопливой мелюзгой старший брат. Шмыгает разбитым в драке носом, важно придерживая на себе за карманы огромную батину куртку и старательно копируя батины интонации. Но, получив щелбан от шкодливого младшенького, теряет терпение и с возмущенными воплями лезет в драку. И его совершенно погребает под собой восторженно пищащая кучемала из мелких, пакостных нахалят… — У тебя очень живая фантазия, — поджал губы Робаут Жиллиман, и глаза его задумчиво замерцали, — но, твоя правда, возможно, все было бы иначе. Если бы мы… росли вместе. Всё внутри Лоргара сжалось от острой жалости: достоинству и отваге этого человека можно было только позавидовать. Пережив несметное число военных компаний, братоубийственный чад междуусобицы, гражданскую войну, собственную смерть и пробуждение в чудовищно искаженном новом мире, Робаут Жиллиман продолжал невозмутимо противостоять всевозможным угрозам и напастям. Лоргар выдавил из себя тревожную улыбку и хлопнул брата чуть пониже наплечника, задушевно сообщив: — Все нормально. Мы ещё выберемся. Слышишь? Ты живой. Выберемся. Терра стоит. Кадия тоже сто… она ещё существует, кстати? — Да, там базируется достаточно странный безымянный орден. У них крайне жесткий устав. Я встречался с ними. Бывшие клятвопреступники и братоубийцы, пожелавшие кровью искупить свои прошлые преступления, — Жиллиман окинул внимательным взглядом Лоргара, и что-то в лице его дрогнуло, — вы двое как бы и похожи, и вместе с тем слишком разные. Невероятно, какими всё-таки несхожими могут быть две версии одного человека. — Другой Я выше, я помню, — криво ухмыльнулся Лоргар, — и не носит штаны. А ещё у него есть шикарные рога. — Возможно, если бы всё пошло иначе, и Император сотворил бы вас двоих близнецами, мой падший брат не предал бы нас, — Жиллиман устремил свой взгляд прочь, на цветные огни бессонной Терры и туманные дымки мостов, — полагаю, его, как и остальных, толкало в крайности одиночество. Ты стал бы ему отличным другом. — Вообще-то я его дико бешу, — с досадой крякнул Лоргар, шумно опустившись на мраморные плиты и привалившись спиной к резной колонне, — ничего не могу с собой сделать. Разбирает меня, когда его вижу. Так и хочется хорошенько отпинать. — Понимаю, — помолчав, согласился Жиллиман, — ты ненавидишь в нем то, чем едва не сделался сам. Не стыдись своей ненависти — покуда она горит в твоей крови, ты будешь помнить свой долг перед отцом и Империумом. Не отрицай свою ненависть: это священное пламя, сжигающее слабости и сомнения. Но и не дай твоей ненависти поглотить тебя. Да будет она тебе верным клинком, но никак не силой, оживляющей тебя… — Боюсь, ты слишком хорошо обо мне думаешь, Робаут, — посмеиваясь, прикрыл глаза Лоргар и откинул голову назад, случайно приложившись затылком о колонну, — присутствие Другого Меня будит во мне не паладина и не мстителя. А гнусную, улюлюкающую сволочь, жаждущую напинать в морду лица и смыться в закат с гоготом и ухарским гиканьем… Что? Лицо Жиллимана смягчилось и приобрело почти отеческое выражение. Он тяжело вздохнул и, пряча улыбку, кивнул: — Охотно верю. — Да что? — не выдержал Лоргар и, под насмешливым взглядом Жиллимана схватился за колонну и начал с грохотом подниматься на ноги, — ну вот, нога затекла. — Жаль, что остальные тебя не видят, — в светлых глазах Жиллимана заплясали черти. Стройными рядами и крайне дисциплинированно, — особенно Сангвиний. И Коракс. — Садовая ж ты, Лоргарище, башка, — с досады хлопнул себя по колену Лоргар, — Рообаут. Прости ты Христа ради. Совсем забыл. Насчет Корвуса. Он же у меня дома. С моей семьей. — Что?! — античное лицо Жиллимана окаменело. — Ты вот только поганого на него не думай! — протестующе замахал руками Лоргар, — он — отличный парень. — Бросить Терру, бросить Империум в час великой нужды… — голос Боевого Бухгалтера налился крещенским холодом и оглушительно загремел в гулкой пустоте сумрачной анфилады дворца, — бросить... — Да за хаоситами он увязался, увязался и застрял! — почти взвыл Лоргар и ткнул пальцем в грудь задохнувшегося от возмущения Жиллимана, — он спас мне жизнь! Заслонил. От серьезной угрозы. — Да неужели? — с убийственной иронией поджал губы Робаут, нервно дернул щекой и въедливо прищурил один глаз, — позволь полюбопытствовать: и от какой же? — От ракообразной! Эгей, да у тебя нервишки шалят, дружище, — озадаченно пожевал губами Лоргар и склонил голову на бок, — прости, но зря ты так. Я действительно не знаю, как вернуть Коракса. И Коракс не знает. — Даже так? — Жиллиман сжал губы в тонкую нить, сцепил руки за спиной и сосредоточенно воззрился на абрис дальних шпилей в синей дымке, — я говорил с отцом. — Что он сказал? — Лоргар подошел ближе и замер рядом, напряженно вглядываясь в профиль брата, — я могу поговорить с ним? — У тебя есть два пути, — помедлив, сообщил Жилллиман, анатомируя взглядом пестрый витраж, — встретиться с отцом. И остаться здесь. Навсегда. И второй. — Второй? Какой второй? — Разогнать варпдвигатели и быть выброшеным во второй миллениум твоей реальности вместе с крейсером и его экипажем, — Жиллиман качнулся и сосредоточенно кивнул, — у тебя есть ночь на раздумья. — Если я останусь здесь — вероятно, в моей реальности не случится ересь, — Лоргар задумался и пожал плечами, — я готов остаться. Что от меня требуется? — Жертва, — лицевые мышцы Жиллимана дрогнули, — тебя хотят сделать вместилищем духа Императора. Повисло тяжелое молчание. Робаут снова отвернулся, неподвижно взирая на далекие огни спящей Терры. Лоргар затих, сосредоточено соображая над чем-то своим. И тихо спросил: — Что будет с моими людьми? — Не стану лгать, Лоргар. Ничего хорошего. Особенно — со смертным. И с женщиной, — Робаут Жиллиман ободряюще хлопнул Лоргара по плечу, получив в ответ взгляд полный сомнений и тревоги, — у тебя ночь на раздумья. Будь осторожен. Лоргар заторможенно кивнул, наблюдая, как медленно удаляется прочь фигура владыки Ультрамара. И, не выдержав, окликнул: — Робаут. Жиллиман обернулся и кивнул. В глазах его было тихо и сумрачно. Лоргар стиснул зубы и шумно втянул воздух. Отчаянно хотелось вывалить на него весь груз тревог, опасений и признательности. Хотелось уломать его остаться и просто говорить пока не забрезжит рассвет и вся его чудовищно нелепая жизнь не подойдёт к своему логическому завершению. Хотелось орать благим матом, метаться и драть несуществующие патлы с бритого черепа. Выть от страха и бессилия и говорить. Говорить хоть с кем-то. Сбивчиво и бессвязно. Но вместо всего этого Лоргар широко и искренне улыбнулся помрачневшему Жиллиману и решительно пообещал: — Я не подведу. Брат.