***
Прохладный, синий мрак ангара успокаивал. В этой пыльной тишине всегда царил мирный, свободный от раздражения покой. Впитывая в себя слабо мерцающий голубыми всполохами синий мрак, Мария ощущала как медленно, но верно наступает вегетативное успокоение. Пульс, кровяное давление, частота дыхания и сторожевые функции — всё неотвратимо снижалось, затухая и невесомо вздыхая в унисон мерцанию неведомых голубых реле. Синяя, чистая от примесей мгла ангара неторопливо наполняла всё существо девушки. Мария неспешно шагала среди свисающих отовсюду мотков кабелей как в трансе, ощущая, как организм настраивается на щадящий режим и отдых. Покой и гармония царили вокруг и вовне, психолог слабо улыбнулась, подобрав полы белой ночной рубашки и бесшумно ступая босыми ногами по нагретому неведомыми процессами металлу. Старомодная ночная рубашка пушистым ажурным колоколом цеплялась за какие-то скобы и тугие жгуты проводов. Волочилась следом шлейфом тропической рыбки, когда девушке приходилось нагибаться чтоб пробраться под свисающими сверху мотками кабелей. Ночные рубашки из сентиментальных дамских романов были безобидной блажью, такой же смешной и нелепой как и эти прогулки босиком. Мария прекрасно понимала это, но уже в который раз совершала ночной моцион по опустевшим отсекам. Это было сродни ритуалу, это дарило успокоение, ощущение защищённости. И какую-то призрачную иллюзию принадлежности к коллективу. Настоящие, тактильные ощущения, ледяной или нагретый металл под бледными ступнями — это дарило уверенность и ощущение некой сакральной сопричастности происходящему. И сам этот синий мрак спящего крейсера был для Марии синонимом покоя и единения. Её единения и тесной связи со всем, окружающим её. Шорохи, сопровождавшие её и раньше, будто бы усилились. Мария остановилась, безотчетно прислушиваясь и чувствуя, как перехватывает дыхание и отчего-то пропускает удар сердце. Вдалеке, тихо, надсадно и тревожно что-то заскрежетало. Будто протащили по ребристым пластинам чем-то тяжёлым, острым и неровным. Мария сделала ещё шаг и остановилась. И звук повторился. Правее и значительно ближе. И тише. Беспричинный страх овладел Марией, её колени ослабели, а грудную клетку будто окатило изнутри крутым кипятком. Девушка попятилась, поджимая босые пальцы и стараясь лишний раз не дышать. Невесомый шорох прозвучал за самой спиной, отчего девушка едва не заорала. По спине прошлась огромная, закованная в латные перчатки пятерня. Цепляя и случайно царапая ткань. Аккуратный, но достаточно мощный удар ладони куда-то между лопаток выбил из груди воздух. Удар был такой силы, что девушка растянулась впотьмах на полу. До слепящей боли и черноты в глазах приземлившись подбородком и лбом на какой-то моток шнуров и толстых кабелей. Несколько вспышек, странные и тягуче-неправильные звуки выстрелов озарили ангарный мрак. Что-то угрожающе и пронзительно взревело на манер бензопилы. Бледно полыхнуло голубым. Сердце прихватило, а Мария задохнулась собственным криком: редкие голубые вспышки в глубинах ангара озаряли своими слабыми отсветами очертания меняющегося и растущего вверх и вширь сервитора. Знакомая человекообразная, гротескная груда шлангов в мантии техножреца, обогнув Марию, рванула с места. Теряя всякое сходство с Северием и стремительно превращаясь в трехметрового воина. Оглушительные топот, тени двух несущихся навстречу друг другу гигантов, визг и россыпи искр от встретившихся друг с другом пиломечей, озарившая ангар бледно-голубая вспышка: всё это происходило какие-то доли секунды. Мария в ужасе отпоползла и поджала под себя ноги, нащупав стену и толстую, пыльную цепь. Предназначения её Мария не знала. Вспышки и рассыпаемые встречающимися пиломечами искры озарили совершенно одинаково татуированные, искаженные яростью, бледные лица. Мария поспешно поднялась и вжалась в стену, судорожно ощупывая пространство вокруг себя. Свисающий низко свободный конец цепи обжигал холодом, пах соляркой и был липким и какими-то слишком шершавым на ощупь. Ангар огласили отрывистый вопль ярости и грохот, сопровождаемые визгом пиломечей и чудовищными ударами, сминающими металл. Кто-то отступал во мраке, отражая удар за ударом. Вопль повторился, дробясь на эхо в кромешной тьме. Звуки пальбы искаженным эхом зудели в ушах. Под визг пиломечей, всполохи и россыпи искр на миг озарили сражающихся. Мария уже совершенно не понимала, что происходит, её тело била крупная дрожь. На какой-то безумный миг ей показалось, что она слышит сиплый, болезненный смех. Вокруг сражающихся со звоном и шелестом расцветала бледная восьмиконечная печать странной формы. Под грохот и треск, надсадно взревел пиломеч, отсекая в неверном свете печати чью-то голову. Что-то круглое глухо упало и покатилось, отскакивая от предметов и марая пол. Очередная вспышка голубого свечения, осветившая ангар, выхватила из мрака очертания отрубленной головы и всё вокруг: перекошенное, обмаранное кровью человеческое лицо, неподвижно глядящие в стену серые глаза и тускло поблескивающую на ребристом металле кровь. Сам обезглавленный труп с грохотом рухнул на спину, обрывая собой какие-то кабели и выпуская из рук оружие. Печать же попросту моргнула и растаяла, будто её и не было. Мария притихшим зверьком вжалась в стену, прислушиваясь. Неторопливые, размеренные шаги зазвучали совсем близко. Тяжёлый вздох, возня и трескучая ругань на неведомом наречии опалили сознание девушки. Её трясло, трясло крупной дрожью, Мария видела и слышала достаточно, чтобы понять простую истину — ей не уйти. Никому не уйти. Это конец. Что-то звякнуло сочленениями, шорох грубой ткани прозвучал совсем близко и в лицо девушке дохнуло густым запахом крови, машинного масла и табачной горечи. Огромная пятерня опустилась на плечо, а негромкий, басовитый мужской голос с тревогой спросил: — Мария, вы в порядке? Бледно-голубая вспышка в глубинах ангара на миг озарила нависшее над ней внимательное, умное лицо, водянисто-серые глаза, не выражающие ничего кроме тревоги и ожидания, бритый череп незнакомца и его синевато-зеленый доспех. Вычурный и наводящий на ассоциации с китайскими драконами и морскими гадами в немыслимых безднах. — Мария, — басовито и негромко повторил незнакомец, встряхнув девушку и пристально вглядываясь в остекленевшие от ужаса глаза за очечными стёклами, — вы всё ещё со мной? Психолог беззвучно пошевелила губами и как-то невпопад кивнула. — Больше никогда так не делайте. Ангары — не место для прогулок. Как и военные суда Империума в целом, — подозрительно знакомые интонации незнакомца пусть и не сопровождались сипением и хрипами, но абсолютно точно принадлежали Северию, — вам повезло, что я вернулся за братом. — Братом? — психолог с сиплым, бессвязным звуком хлопнула ртом. И потерянно покосилась в ту сторону, где, марая ребристый настил кровью, всё ещё в неверном мерцании какой-то резервной технической штуки лежал на спине обезглавленный труп. — Да. Когда-то он был моим братом, — в прозрачных радужках воина отражались пульсирующие отсветы слабых, голубых вспышек, — вы всё ещё можете называть меня Северием. Вы понимаете меня? Не молчите, Мария. — Вы не… — девушка запнулась и умолкла, — простите… — Я не убью вас, — невозмутимо согласился воин. Глаза его улыбались, — в конце концов, вы воздействуете на реальность куда занимательнее, чем еретех Северий. — Вы что, всё это время играли техножреца? — лицо девушки прояснилось и отразило понимание, — как же я не… вы изначально не были похожи на них. Ни на кого. Другой. Я искала логическое объяснение вашему феномену, а оно всё это время было на самой поверхности… — Не бродите по крейсеру, Мария, — неожиданно теплые пальцы аккуратно коснулись щеки и убрали с лица выбившуюся темную прядь. Вспышка озарила спокойное, бледное лицо и гидру во всю щеку, — ваша энергия достойна куда более полезного применения. — Вы расскажете? Остальным, — Мария поправила очки, наблюдая, как воин подбирает отсеченную голову, — вы же объясните всё примарху и… — Нет. Расскажете вы, — Северий рывком поднял обезглавленный труп и флегматично выволок его на середину ангара, — я буду занят. Катастрофически занят, Мария. Девушка не ответила. Она завороженно смотрела как исчезают в короткой вспышке воин и его ноша. А тёмный ангар погружается в тишину, нарушаемую только сухим потрескиванием какого-то устройства, слабо моргающего голубыми отсветами. Щека всё ещё хранила тепло чужого прикосновения. Мария рухнула как подкошенная, закрыла лицо руками. И банальнейшим образом разревелась. Впервые за последние десять лет свой не то, чтобы и долгой жизни.***
Студенты единым, громогласным потоком двигались по коридору, мимо инспекторской, мимо вкрученного в пол железного столика для посетителей, мимо портретов патриархов и серой лестницы. Прямиком в недра ярко освещённого фойе. Электрический свет с непривычки бил по глазам. На окнах и на полу, вдоль стен, в скособоченных плошках и в здоровенных кадках, зеленели и цвели многочисленные и совершенно незнакомые терранские растения. Альфа-легионер их назначения не знал, а тот, чьё мозговое вещество он поглотил, усваивая содержащуюся в нем информацию, такими знаниями не располагал тем более. Потому что презирал и считал атавизмом всё, что не входило в сферу его интересов. Альфа-легионер педантично разгладил белоснежные манжеты, застегнул на ходу свой китель и свернул в общем потоке в фойе. За окнами едва светало, холодно и невозмутимо смотрели в окна синие сумерки. Где-то снаружи шел дождь. В темном небе, над пробуждающимся терранским городом, глухо рокотала гроза. Альфа-легионер поспешил занять место в самом углу фойе. Окружающие на него поглядывали со смесью сонного любопытства и недоумения. Но не более. Какой-то однокурсник молча пожал его руку. Имени этого человека альфарий не знал: к сожалению, покойный владелец поглощенного им мозга не считал нужным запоминать имена людей, в ценности которых уверен не был. Где-то впереди, сонной громадой проплыл Лоргар Аврелиан. Равнодушно мазнув взглядом по толпе, примарх на долю секунды задержал взгляд и на альфарии. И изумлённо пробормотав что-то вроде «интересно девки пляшут», отвернулся, зевнул в ладонь и привычно привалился плечом к стене. — Жо-о-орик! — альфарий дернулся, но избежать столкновения не успел. На него обрушилось что-то косматое, буйно рыжее и невероятно шумное. Гремя браслетами, шурша каким-то ворохом зелёных шалей и кружавчиков, долговязое и рыжее стихийное бедствие встряхнуло его за плечи как тряпичную куклу. А в самое ухо ликующе взвыл женский голос, сдобренный таким потоком психосилы, что альфарий от неожиданности шарахнулся в сторону, — Жорка вернулся! Жора, ты насовсем, да? Насовсем?! В памяти всплыло чужое и обречённое «Евище». — Что ты делаешь? — процедил альфарий, безуспешно пытаясь убраться в сторону. Рыжая, веснушчатая Ева, ничуть не смутившись такому приёму, с восторженным писком взлохматила его волосы обеими руками. И гремящим, ликующим торнадо унеслась куда-то в толпу. — Гарин, ваша очередь читать утренние молитвы. Вы помните? — альфарий поднял глаза, наткнувшись на оценивающий, настороженный взгляд дежпома. Альфа-легионер кивнул. Бывший солдат. Бывший пограничник. Церковник Ахав. Немолодое, изрезанное морщинами и шрамами лицо, густая черная борода и кряжистая, медвежья фигура под черным подрясником. Человек, которого не стоит недооценивать. Пробираясь вперёд сквозь толпу, альфарий проигнорировал чей-то оклик. И, ориентируясь по воспоминаниям покойного Гарина, отыскал у стены, в тумбочке, под аквариумом, пухлую папку с распечатанным текстом утренних молитв. Студенты занимали пространство фойе, а где-то за окнами, в синей, ненастной мгле, гремели грозовые раскаты и шел дождь. Альфа-легионер достал расчёску и раздражённо уложил растрёпанные Евой волосы. Мать Гарина считала, что ему идёт косой пробор. Собственно, так оно и было. «Прическа трактирного служки», — всплыло в памяти. Это было что-то слишком гаринское, что-то настолько принадлежащее его школьному прошлому, что альфария непроизвольно замутило. Альфа-легионер рассеянно моргнул и нахмурился. Все гаринские хаотичные обрывки воспоминаний были пропитаны отвращением и неприятием. Альфа-легионер хладнокровно проигнорировал некстати всплывшие ошметки чужой памяти, сдобренные горечью, обидой и чем-то вычитанным у терранского классика. Спрятал расчёску, забрал папку и занял место чтеца. Впереди, на стене, висела огромная картина религиозного содержания. Крылатые юноши, сидящих за столом, смотрели одинаково спокойно и внимательно. И доброжелательные, красивые лица их очень смутно напоминали одухотворённый лик примарха Кровавых Ангелов. Неторопливо перекрестившись, альфарий открыл папку. И по фойе поплыл звучный, низкий голос. Сзади шуршали и кашляли. Где-то позади, схоронившись между студентов, кто-то рылся в телефоне, клацая клавиатурой и переговариваясь свистящим шепотом. Звуки кашля и шуршание ткани звучали где-то на грани восприятия, как ничего не значащий, фоновый шум. Гарин перевернул страницу. Он читал, но прекрасно слышал как болтают шёпотом регентши. Как скрипит под подошвами растираемый по полу песок. А окопавшийся у входа дежпом бдительно отмечает опоздавших и невозмутимо собирает с сонных студентов объяснительные. Матовые плафоны пылали равнодушно, но ярко. Альфа-легионер вычитывал древний религиозный текст, флегматично отмечая про себя, что голос Гарина и его собственный как-то слишком схожи. Как и некоторые черты лица. Думать, о том, что он прикончил своего вероятного предка не хотелось. Как и о смерти брата. Мягкой, басовитой гаринской октавой альфарий равнодушно бубнил додревний терранский текст, а в носу всё ещё стоял запашок мочи и фекалий. Да. Пожалуй, да. Ни в перекошенном от ужаса лице Гарина, ни в его мелко дрожащей нижней челюсти ничего харизматичного не наблюдалось. Образ великолепного мерзавца, который годами взращивал этот человек, ломался в умелых руках быстро, быстрее чем хотелось бы. Тускнел и съеживался на глазах, обнажая настоящего Гарина, рыдающую, дрожащую гадину, с воем отползающую прочь, марая пол. Недостаточно быстро, впрочем. Альфа-легионеру было одинаково глубоко плевать и на грызню додревних терранских правителей, и на вялые потуги этого чучела устраивать с комфортом своё будущее и финансовое благополучие. Но, вместе с тем, Гарин имел несчастие быть отличной мишенью. И это определило его участь. Из всех однокурсников примарха только Гарин оптимально подходил по всем параметрам: он был достаточно самостоятелен в финансовом плане, и его уже достаточно давно не посещали родные. А также Гарин, как было принято говорить здесь, на древней Терре, имел собственную жилплощадь. Уничтожив труп и употребив известным способом мозг покойного, альфарий разжился его знаниями. И, надо признать, информация оказалась ценной, но абсолютно бессистемной. Положение спасали книги, альфарию удалось связаться с администрацией и восстановиться на второй курс. Но он не был уверен в главном. В том, что после последнего гаринского показательного выступления, ему вообще удастся возобновить общение с будущим примархом. Альфа-легионер, читая чуть нараспев какие-то малознакомые речевые обороты, поднял глаза на картину и с досадой перевернул страницу. Что Аврелиан поверит в осознавшего и раскаявшегося Гарина, верилось с трудом.