Определенная глубина чувств (A Certain Depth of Feeling)

Кроули удовлетворенно хмыкает, делая глоток только что поданного ему Рислинга Шпетле, наслаждаясь резким, сильным ароматом яблока, подчеркнутым легкой сладостью жимолости. Последние несколько часов он изучал винную карту, сидя в одиночестве за угловым столиком в заведомо претенциозном ресторане — не для собственного неудовольствия, как вы понимаете, а чтобы окончательно убедиться, что винная карта соответствует строгим стандартам Азирафаэля, которого он собирается сюда привести. Только самое лучшее для его ангела. Ну ладно, может быть, Кроули и впрямь немного недоволен. В конце концов, у него есть причина: Армагеддон не случился почти месяц назад, а их отношения с Азирафаэлем ничуть не изменились. Кроули влюблен в этого противоречивого, снисходительного, наивного и прекрасного ангела уже несколько тысячелетий (примерно с тех пор, как тот отдал некий пылающий меч людям, вот просто взял и отдал!), но старается не испытывать судьбу демонстрацией глубины своих чувств. Осторожно, чтобы не идти слишком быстро. Он не тупой и уверен (ну, почти!), что чувства эти взаимны, просто ангел немного старомоден и ему трудно признаться в чем-то подобном даже самому себе, не говоря уже о Кроули. И Кроули это вполне устраивает, правда-правда, целиком и полностью. Он давно смирился с тем, что Азирафаэль еще не готов услышать откровенных признаний. Не страшно, Кроули ждал со своей любовью с самого зарождения человечества, подождет и еще. Все прекрасно, ангел. Действительно. Просто... Просто Кроули надеялся, что после неслучившегося апокалипсиса что-то изменится. Ну, хоть что-то. Хотя если быть до конца честным хотя бы перед самим собой, с тех пор Кроули и сам ни разу не поднимал эту тему. После всей той истории со святой водой он стал куда осторожнее относиться к открытому проявлению чувств и полностью уступил инициативу Азирафаэлю. А когда понял, к чему это может привести, оказалось уже слишком поздно: ангела вполне устраивает, что все идет своим чередом, традиционно, точно так же, как и раньше, снова и снова, по накатанной колее и до бесконечности. Ангел всегда находил в традициях своеобразные опору и утешение, он немного на них зациклен... Ладно, более чем немного. Но Кроули все устраивает, правда! До сих пор. Однако теперь Кроули может помочь ему, не так ли? Сейчас, когда они больше не связаны с Высшей (или Низшей) властью и угроза божественного возмездия несколько уменьшилась, Азирафаэлю не грозит ничего плохого, если Кроули... ну, допустим, просто возьмет его за руку. Он даже может притвориться, что делает это чисто платонически, если ангелу так удобнее. Да, такое может сработать. За долгие годы, проведенные на Земле, Кроули поразительно хорошо научился притворяться. Он может притвориться пьяным, тем самым давая себе повод и возможность прижаться к теплому телу Азирафаэля, когда они выйдут из ресторана, и обнять ангела за плечи. Он может очень легко выдать это за контакт скорее по необходимости, чем по желанию. Кроули мрачно сверлит взглядом стоящий перед ним полупустой бокал вина. Он заранее видит все минусы подобного плана: ему придется протрезветь, прежде чем они вернутся к машине. Азирафаэль ни за что не позволит ему сесть за руль пьяным. Кроули хмурится еще сильнее, крутя ножку бокала между пальцами. Ему придется придумать что-нибудь еще. Ему обязательно придется... — Кроули. Он поднимает глаза на скрежещущий оклик и обнаруживает, что Вельзевул уже скользнула на кресло за его столиком, как раз напротив. Муха на ее голове спрятана под невероятно большой шляпой, которая, по идее, должна привлекать куда больше внимания, чем одна только муха — если бы Вельзевул небольшим демоническим вмешательством не добилась того, что все взгляды посетителей ресторана теперь обращены в другую сторону. — Вельзевул, — сердечно приветствует Кроули Лорда Ада, делая размеренный глоток, прежде чем чудесным образом поднять второй бокал и протянуть ей. — Вино? Нет? — спрашивает он и пожимает плечами, уставившись в бледные глаза Вельзевул и наливая вино в свой бокал. — Чему я обязан подобным неудовольствием? — Ты меня з-з-злишь, Кроули. З-з-слишком долго з-з-злишь. Я не з-з-зобираюз-з-зь и дальше терпеть твое з-з-замовольз-з-зтво. — Я больше на тебя не работаю, — замечает Кроули нейтрально и делает невежливо большой глоток вина. Он не боится напиться и перестать мыслить трезво, поскольку протрезвел как раз перед тем, как приступить к нынешнему бокалу, и ему нужно гораздо больше какой-то несчастной бутылки, чтобы перейти к стадии принятия скверных решений под влиянием алкоголя. Он, конечно, вполне может принять несколько скверных решений и сам по себе, но это к делу не относится. — З-з-звятая вода, может быть, и не причинила тебе никакого вреда, но она не из-з-збавила тебя от наказ-з-зания. Кроули делает еще один томный глоток и закидывает ногу на подлокотник кресла, грубо нарушая изысканную атмосферу ресторана. — И как именно ты собираешься это сделать? Твоя маленькая неудачная попытка казни была для меня всего лишь приятной расслабляющей ванной, да ты и сама видела. — Он улыбается, лениво прихлебывая рислинг. — Ты не можешь прикоснуться ко мне. Вино вдруг приобретает отчетливо кислый привкус, когда Вельзевул улыбается в ответ. — О, на твоем месте я бы не беспокоился о прикоз-з-зновениях, — произносит она голосом слишком нестройным, чтобы его можно было расценить как мурлыканье. Что-то внутри Кроули сжимается, когда он понимает, что кислое послевкусие было не реакцией его тела на демонически радостное выражение лица бывшего босса: вино у него во рту действительно изменилось. Вельзевул что-то с ним сделала. В отчаянии Кроули немедленно трезвеет, но уже слишком поздно. Кислый вкус задержался, покрывая язык, протолкнулся в горло и теперь посылает обжигающий жар вниз по конечностям. Кроули сгибается пополам в кресле, словно от удара в живот, стакан вываливается из онемевших пальцев. — Что... — Дыхание у Кроули перехватывает, когда жар сгущается внизу живота, излучая всепоглощающую потребность, заполнившую тело целиком, вплоть до кончиков пальцев. Кроули крепко вцепляется в край стола, склонив голову, изо всех сил пытаясь вдохнуть воздух, в котором на самом деле не нуждается. Он нуждается в другом. Остро. Рука Вельзевул погружается в его волосы и дергает голову вверх, жестокая улыбка растягивает ее тонкие губы. Звон столовых приборов и тихое бормотание других посетителей ресторана отдаляются и теперь звучат словно с другого конца вселенной. — Ты никогда не был доз-з-зтаточно хорошим демоном, Кроули. Или доз-з-зтаточно плохим, если уж на то пошло. — В голосе Вельзевул прорывается едва сдерживаемая ярость. — Вз-з-зегда слишком мягкий. Ты же демон, и тебя не должны волновать ничьи чувз-з-зтва. Кроули попытался опереться на руку Вельзевул в стремлении сохранить скальп при себе. Пальцы той лишь сильнее сжимаются, а другая ее рука стискивает плечо, не давая подняться. Кроули соскальзывает со своего места, невольно упав на колени и рефлекторно сведя их вместе. Огонь продолжает бушевать в нем, выжигая метафизические внутренности. — Что ты со мной сделала? — Ему с трудом удается протолкнуть слова сквозь застывшие губы. — Вз-з-зего лишь напоминаю тебе о твоей из-з-зтинной природе, — улыбается Вельзевул с притворной невинностью. — Тебе... и твоему драгоценному ангелочку. Кроули замер очень-очень тихо, наконец-то сумев дать имя жару, бушующему в его жилах. И внизу живота. Особенно внизу живота. — Нет... — В конце концов, — продолжает Вельзевул, снова одарив его липкой болезненной улыбкой, — Ез-з-зли ты так сильно хочешь з-з-звоего ангела, почему бы тебе просто не пойти и не вз-з-зять его?