Определенная глубина чувств (A Certain Depth of Feeling)

Азирафаэль смотрит на то место, где только что был Кроули, на смятые простыни, на пятна — ангельскую и демонскую кровь и все остальное. Он встает, двигаясь осторожно, даже несмотря на то, что он устранил не только физические повреждения, но и любую остаточную боль от перенесенного испытания. Дрожащими руками он поправляет жилет и щелчком пальцев возвращает постельному белью презентабельный вид. Мягкое клетчатое одеяло оказывается накинуто на изножье кровати почти случайно. Наведение порядка не приносит ему привычного успокоения, лишь осознание того, что он должен найти Кроули. И немедленно. К счастью, это не особенно трудная задача. В конце концов, вы не можете знать кого-то с самого начала времен, не узнав одной или двух штук о том, как он думает. Проблема как раз в том, что Азирафаэль очень хорошо представляет, куда может отправиться Кроули, и это ему не нравится. Нехорошее место. Ну, вообще-то то место как раз-таки довольно хорошее. В определенном смысле. В чем как раз и заключается проблема. Азирафаэль просто надеется, что сможет найти Кроули прежде, чем тот натворит глупостей. *** Каждый атом Кроули дрожит, когда он смотрит на свое отражение в обманчиво спокойной воде крестильной купели. Это было бы так легко. Просто закрыть глаза и наклониться вперед. Позволить себе исчезнуть. Хоть раз в жизни сделать правильный поступок по правильной причине. Или просто опустить туда пальцы, позволить очищающей божественной благодати пробежать вверх по руке и поглотить его целиком. Пусть он почувствует приближение конца в течение нескольких великолепных, обжигающих мгновений, прежде чем будет полностью уничтожен. Так ведь будет лучше для всех, правда? Разве это не благородный поступок? Азирафаэлю никогда больше не придется волноваться о том, что Кроули набросится на него подобным образом. Если Ад смог добраться до него однажды, то они смогут повторить. Нет никакой уверенности, что они не сделают этого даже не в качестве мести за предательство, а просто так. Потому что могут. Освященная земля впивается в пятки сквозь ботинки из змеиной кожи, но он не шевелится, если не считать невольной дрожи. Он не может заставить себя сделать последний шаг. Не потому, что это трусливый выход. Кроули трус, всегда им был, и кому это знать лучше всех, как не ему самому? Но он также знает, как Азирафаэль отреагирует на его самоуничтожение. Он знает, что независимо от того, простит ли его Азирафаэль на самом деле, а не только на словах, вину за гибель Кроули ангел все равно возложит на себя. Мысль о том, чтобы причинить ангелу еще больше вреда, чем он уже причинил, невыносима. Паршивый выход. Подлый. А Кроули слишком плохой демон, чтобы им воспользоваться — даже если это означает, что ему придется жить с тем, что он сделал. Он запрокидывает лицо к сводчатому потолку. — Я знаю, что у Тебя есть свои чертовы непостижимые планы и все такое по поводу всего на свете, но... Какое у Тебя может быть оправдание, чтобы позволить этому случиться? С ним! Он же самый лучший из всех! Самый... Как Ты могла допустить, чтобы я сотворил с ним такое? Он заслуживает большего! И лучшего... — Воздух, в котором он даже не нуждается, застревает в горле. — Лучшего, чем я. Что-то падает в воду крестильной купели. Кроули смотрит вниз, реагируя на звук, как раз вовремя, чтобы увидеть еще одну каплю, разрывающую поверхностное натяжение. Он даже не заметил, что плачет, и теперь смутно задается вопросом, могут ли слезы демона хоть как-то повлиять на эффективность святой воды, но не испытывает особого желания проверить. — Кроули, пожалуйста. Ты не должен. Он крепче стискивает пальцами мраморные бортики. Конечно же, Азирафаэль последовал за ним. Нельзя же оставить ему хотя бы каплю достоинства, нельзя же позволить погрязнуть в отвратительной жалости к себе, не так ли? — Убирайся отсюда, ангел. — Конечно. После тебя. — Мне здесь хорошо, спасибо. — Боюсь, мне придется настоять на своем. Кроули вздыхает, сгорбившись, но все же отпускает край купели. Он даже не дает себе труда чудом смахнуть слезы, когда оборачивается. Нет смысла скрывать, насколько отвратительной размазней он является. Азирафаэль же, напротив, великолепен, как всегда. Он даже расправил крылья — белоснежный символ незапятнанной божественности. Кроули понимает, что ангел сделал это специально, показывая, что не Пал, но это только заставляет его почувствовать себя еще хуже, напомнив, что он сделал все возможное, чтобы уничтожить чистоту самого близкого и любимого существа. — Как хочешь, — сухо фыркает Кроули, стараясь не встречаться взглядом с Азирафаэлем. Он все еще видит нежность в его глазах. Но точно так же он видит и страх, скрытый под этой нежностью. Нельзя знать кого-то шесть тысяч лет и не научиться читать выражение его лица. — Я бы предпочел, чтобы этот разговор состоялся вдали от того, что может уничтожить тебя, если ты не возражаешь, — рассудительно говорит Азирафаэль, и его ободряющая улыбка противоречит тревожному взмаху руки. Он бросает быстрый взгляд на ботинки Кроули и хмурится. — А разве твои ноги не обожжены? — Мгновенное замешательство исчезает, и его лицо расслабляется. — Кроули, — неуверенно начинает он. — Неужели ты хочешь сказать мне... — Не волнуйся, я испытываю невыносимую боль, уверяю тебя, — ровным голосом говорит ему Кроули, сардонически скривив губы. — В самом деле, Азирафаэль, а что же из моего недавнего поведения могло заставить тебя думать, что кто-то там, на Небесах, скажет: «Боже мой, мы просто обязаны вернуть его обратно!»? — О боже, тогда мы должны немедленно вытащить тебя отсюда! — вскрикивает Азирафаэль, устремляясь к нему. Кроули отшатывается и почти не замечает вспышку тревоги на лице ангела, когда его спина ударяется о край купели. Как Азирафаэль может хотеть помогать ему после всего, не говоря уже о том, чтобы быть рядом с ним? — Азирафаэль, не надо... — слабо протестует он, но они уже стоят в книжном магазине. Ангел явно чувствует облегчение, оказавшись вдали от церкви и той опасности, которую она представляет для выживания Кроули. — Твои бедные ноги, дай-ка я посмотрю... — Азирафаэль прячет крылья и подталкивает Кроули к плюшевому креслу для чтения, которое удачно устроилось за его спиной. — Нет, стой, я сам справлюсь, — язвительно фыркает Кроули, щелкнув пальцами в быстром чуде. — Вот видишь! Это чудо не исцеляет его ноги, оно всего лишь пугает голубя, заставив его выпустить содержимое кишечника на несчастного прохожего. Но ангелу не нужно об этом знать. Если Кроули хочет наказать себя еще немного, это никого не касается, кроме него самого. Азирафаэль смотрит на него с укоризной. — Надеюсь, ты не всерьез задумывался о том, чтобы окунуться в святую воду? — Его тон смягчается, когда он садится, освободив еще одно кресло. Кроули слегка откидывается на спинку. — Может быть, немного, — бормочет он, глядя куда угодно, но только не на Азирафаэля. Он жалеет, что не наколдовал в церкви солнцезащитные очки. Без них он чувствует себя слишком открытым и беззащитным, но сейчас чудесить их кажется ему немного невежливым. Ангел медленно тянется туда, где рука Кроули лежит на подлокотнике кресла, взглядом спрашивая разрешения. Кроули не отодвигается, и Азирафаэль воспринимает это как робкое согласие, сокращая дистанцию. Его пальцы, теплые и мягкие, нежно обвивают запястье Кроули. Только посмотрите, наконец-то вы держитесь за руки. Это ведь все, о чем ты когда-либо мечтал? Сатана, его разум всегда был одной сплошной хренью. — Кроули... — Азирафаэль произносит его имя с такой нежностью, какой он не заслуживает, и это причиняет физическую боль. — Мой дорогой, ты — последний, кто должен наказывать себя за произошедшее. Виновен Ад, а не ты. — Ангел, то, что я сказал, то, что сделал... Ад не смог бы заставить меня так поступить, если бы я сам так не думал! Как ты можешь вести себя так, будто это ничего для тебя не значит? — Ах. — Теперь настает очередь Азирафаэля отвести взгляд в сторону. — Я очень надеялся, что ты не вспомнишь подробностей. Кроули каким-то образом находит в себе силы рассмеяться. — О да, Ад определенно отпустил бы меня так легко. — Это было жестоко и трусливо с их стороны, — соглашается Азирафаэль. Кроули почти на физическом уровне чувствует, как ангел пытается ухватиться за что-нибудь в той ситуации, в которой они оказались. — Ты же знаешь, что тебе положено ненавидеть меня, — говорит ему Кроули с напускным легкомыслием. — Теперь ты должен понять, что это более чем оправданно. Эти слова должны означать отпущение грехов, однако они, кажется, лишь разбивают Азирафаэлю сердце. — Кроули, — бормочет он, придвигаясь ближе, и обеими руками накрывает руку демона, когда тот пытается отстраниться, мягко поглаживает костяшки его пальцев. — Я никогда не смогу возненавидеть тебя. Все это уже слишком. — Ангел, пожалуйста, ты не должен этого делать. — Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но думаю, что мне лучше продолжать это делать. Я прощаю тебя, Кроули. Это была не твоя вина. Кроули вскакивает с кресла, вырвавшись из нежной хватки Азирафаэля. — Мне не нужно твое прощение, — шипит он. — Дай мне свой гнев, свою ярость, накричи на меня, ударь меня, просто... Все, что угодно, только не твое сострадание и понимание! Пожалуйста. — Шипение исчезает из его голоса, и теперь он кажется отчаявшимся. — Я могу справиться с гневом, но не могу справиться с тем, что ты даешь мне прямо сейчас. Ему ответом служит лишь ошеломленное молчание. Кроули стискивает зубы и поворачивается, чтобы уйти. — Ты хочешь знать, почему я никогда не показывал своих чувств? Почему не спешил переходить к действиям? — тихо спрашивает Азирафаэль. Кроули останавливается, сжав кулаки, ногти глубоко впиваются в ладони. — Потому что я грязный демон, который не может понять и никогда не заслужит любви? — уточняет он с горечью в голосе, опустив глаза. — Нет, Кроули. — Азирафаэль глубоко вздыхает. — Мне стыдно признаться, но я не переходил к активным действиям, потому что был слишком напуган. Я боялся, что из-за твоей демонической природы любовь для тебя окажется сродни доминированию. Что если я когда-нибудь захочу сделать что-то вопреки твоему желанию, ты этого не допустишь. Кроули кивает, не поднимая глаз, и с трудом сглатывает. — Ну да. А я взял и подтвердил твои худшие опасения. Правильно. Я просто... — Ты поступил с точностью до наоборот, мой дорогой, — мягко улыбается ему Азирафаэль. — Ты разрываешь себя на части из-за того, что произошло, ты даже подумываешь использовать... — Ангел несколько раз быстро моргает, его улыбка дрожит. — Я искренне сожалею, что когда-либо сомневался в твоих намерениях по отношению ко мне. Я знаю, ты не считаешь, что заслуживаешь моего сочувствия и понимания, но боюсь, что не могу предложить тебе ничего меньшего. Я люблю тебя, Кроули. Это данность. И я знаю, что ты тоже любишь меня. — Он подходит ближе и медленно поднимает руку, чтобы погладить Кроули по щеке. Тот вздрагивает и, не в силах отстраниться, с отчаянным желанием прижимается, подставляясь под ласку. — Я знаю: эта любовь чиста. И мне плевать, какое мнение об этом могут иметь любые внешние силы. — Как ты можешь быть так уверен? — Потому что я знаю тебя, Кроули. Лучше, чем я знаю любого ангела, демона или даже самого Бога. В горле у Кроули суше, чем в пустыне, окружавшей Эдем. — Ты же не имеешь в виду... — Да, — твердо отвечает Азирафаэль. — Именно. И почему-то я сомневаюсь, что Ад учел это в своем маленьком мерзком плане. — А что, если они снова попытаются сделать что-то подобное? — с вызовом спрашивает Кроули, широко раскинув руки. — Ты сам сказал, что я был бессилен против того, чем они меня накачали. — Его голос срывается. — Я не могу позволить этому случиться с тобой снова, ангел, я этого не переживу. Конечно, это было довольно-таки эгоистичное утверждение, что не делало чувства Кроули менее искренними. — А зачем им это нужно? Их план провалился, любые повторные попытки постигла бы та же участь. — Это просто означает, что они будут стараться еще больше! — отчаянно кричит Кроули. — Они просто придумают что-нибудь похуже! — Пусть попробуют, — говорит Азирафаэль, и в его глазах внезапно застывает острая сталь. — Я бы даже хотел, чтобы они попробовали. — Ангел… — Я помог спасти эту планету не для того, чтобы потерять тебя, — твердо говорит Азирафаэль. — Я не позволю ни Аду, ни Раю отнять нас у нас. Как они смеют недооценивать тебя? Как они смеют недооценивать меня? — Кончики его светлых кудрей начинают светиться. — Кто они такие, чтобы говорить, что мы не заслуживаем нашего счастья? Золотой свет окружает его голову, словно нимб. — Кто они такие, чтобы говорить, что ты должен определяться тем, чем тебя сделали изначально, а не тем, кем ты хочешь быть? Кроули вынужден отступить на шаг, когда сияние пробегает по рукам Азирафаэля, выливаясь из его пальцев. — Что дает им такое право? Все тело ангела раскалено, жар заполняет комнату, отражаясь от позолоченных букв на обложках заполняющих полки книг. Иногда Кроули забывал, что Азирафаэль был создан как солдат, Воин Господа. Он не видел ангела во время Великого восстания, но знал, что Азирафаэль принимал участие в битве тогда, и сейчас не поленился бы вызвать молнию, гром и священный огонь, чтобы защитить свой дом. Ангел готов сражаться за то, во что верит. И он верит в Кроули. Кроули опускается на колени, ошеломленный Божественной яростью, которая собралась вокруг Азирафаэля, подобно буре. Внезапно яркое свечение гаснет. — О, мне ужасно жаль, я немного увлекся, — говорит Азирафаэль, без колебаний скользнув обратно в удобную оболочку суетливого и улыбчивого книготорговца. — Все в порядке, — выдавливает Кроули хрипло, не делая ни малейшего движения, чтобы подняться, пока руки Азирафаэля не подхватывают его под локти, помогая встать. Он рассеянно отмечает, что подошвы больше не жалят, что Азирафаэль, должно быть, исцелил их во время проявления ангельской мощи. А Кроули-то думал, что самый умный... — Можно я тебя поцелую? — выдыхает Азирафаэль, слегка нахмурив брови, и тут же идет на попятный, неверно расценив ошеломленное молчание Кроули (который смотрит на него во все глаза и цепляется за его плечи так, словно немедленно упадет без этой поддержки): — Конечно, если ты не готов, то все в порядке. Меньше всего мне хотелось бы торопить тебя, но мы еще не сделали этого, и... — Азирафаэль… — самым нежным тоном прерывает Кроули бессвязное бормотание ангела. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты меня поцеловал. — О. Очень хорошо. Кроули фыркает, но тут же замолкает, сосредоточившись на ощущениях, когда Азирафаэль прижимает одну ладонь к его щеке, а другую к груди. Руки Кроули смыкаются за спиной Азирафаэля как раз в тот момент, когда их губы соприкасаются. Это так чисто, сладко и хорошо, что Кроули почти плачет. Он чувствует любовь в давлении губ Азирафаэля, в том, как они проникают в него и сквозь него, наполняя его до краев. Нечто большее, чем просто физическое, не ограниченное рамками телесных форм. Кроули чувствует самой сердцевиной своего существа, прямо самой своей сутью — то, что (как он всегда был наполовину убежден) было безвозвратно утеряно, когда он Пал. — Дорогой мой, ты плачешь? Кроули старательно игнорирует этот факт. — Заткнись, — смущенно бормочет он прямо в губы Азирафаэлю. Ангел отстраняется, и Кроули видит, что в его глазах тоже блестят слезы. — Ты уверен, что я не слишком быстр для тебя? — спрашивает Азирафаэль с легкой усмешкой. Кроули смеется: — Лицемерный ублюдок! Я люблю тебя, Азирафаэль, — шепчет он и снова наклоняется, чтобы поцеловать своего ангела.