Определенная глубина чувств (A Certain Depth of Feeling)

Кроули хватает одного грубого чуда, чтобы разорвать одежду Азирафаэля, почти два столетия тщательного ухода оказываются уничтожены безвозвратно за несколько секунд. Азирафаэль потрясенно вздрагивает, видя, как безжалостно уничтожается его драгоценное пальто, оно достаточно плотное, и ногти Кроули превращаются в когти, выцарапывая сквозь ткань демонический символ на мягкой груди ангела. Кроули втирает немного ихора, все еще сочащегося из его собственного запястья, в золотистый свет, исходящий от процарапанного знака, и тьма течет вдоль царапин, обжигая кожу Азирафаэля. Тот кричит, пытается чудом прогнать жгучую боль, но обнаруживает, что отрезан от благодати. Он в ужасе смотрит на Кроули. — Не могу же я допустить, чтобы ты сбежал от меня, правда, ангел? — Усмешка Кроули состоит из одних лишь острых клыков, много-много острых клыков и ничего более. — Не волнуйся, я уберу этот знак, как только закончу с тобой. Конечно, если я буду удовлетворен твоим поведением. — Кроули... — Голос Азирафаэля дрожит, но он решительно прижимает ладони к груди демона. — Я знаю, что ты все еще там. Пожалуйста, я знаю, что ты можешь сделать это мягко. Я готов помочь тебе, честное слово. Тебе нужно только помнить, кто ты есть. Кроули усмехается, и это не очень приятный звук. — О, я знаю, кто я такой. Ты так часто и с таким удовольствием мне об этом напоминаешь. Демон. З-з-змей. Адс-с-ское отродье. — Когти Кроули впиваются в мягкую плоть живота Азирафаэля. — Я думаю, что более интересный вопрос заключается в том, кто же такой ты? — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — слабо откликается Азирафаэль, изо всех сил стараясь не ежиться. — Да ладно тебе, ангел, мы оба знаем, что твоя принадлежность к этому сословию держится на тонюсеньком волоске. Твое обжорство — это же истинное Чревоугодие, оно попросту непристойно! Меня поражает, что ты еще не Пал. — Улыбка Кроули жестока, голос задумчив. — Наверное, это и не такой уж большой грех. Интересно, а что насчет похоти? Достаточно ли будет ее для Падения? — Кроули, я... Кроули со смехом откидывает голову назад, и признание замирает у Азирафаэля на губах. — Не надо врать, ангел мой. Мы оба знаем, что если бы твои чувства ко мне на самом деле были любовью, ты бы уже что-то с этим сделал. Но нет. Ты, мой грязный маленький гедонис-с-ст, переполнен вожделением. — Он проводит рукой вниз по бедрам Азирафаэля, к его члену. — Ведь зачем-то ты приложил усилия и сделал это? Из глаз Азирафаэля катятся слезы. Любые слова, которые он мог бы сказать в ответ, рассыпаются пеплом на кончике языка. Да и что он может сказать? Что сделал член в эстетических целях, чтобы брюки сидели правильно, и что он, конечно же, никогда не использовал его по назначению? К тому же, хотя технически все это и было правдой, но не объясняло того, как его член вздрогнул и начал наливаться кровью от прикосновения Кроули. Да поможет ему Бог, он хотел этого, хотел так долго. Только не так, как сейчас. Он хотел сладких признаний в любви, нежных прикосновений, неторопливых и осторожных исследований тел друг друга, как физических, так и иных. Ему хотелось прижать Кроули к себе, нежно поцеловать его рыжие волосы, позволить демону насладиться любовью и нежностью, в которых он нуждался и которых был так безжалостно лишен. Ему хотелось прошептать извинения за жестокие слова, дать Кроули понять, как он сожалеет о собственной трусости и бессердечии, о том, что так долго игнорировал любовь между ними. Вместо этого он проклят вот этим. То, что происходит сейчас — злая насмешка надо всем, что ему так дорого. — Ну что? — Кроули ухмыляется сверху вниз, тыча пальцем ему в голову. — Тебе нечего сказать? Азирафаэль смаргивает слезы, метка на его груди пульсирует. — Я… я прощаю тебя. Кроули замирает, в его глазах мелькает что-то странное, и на какое-то мгновение Азирафаэлю кажется, что он прорвался к настоящему Кроули. Но секунда проходит. Демон рычит, поднимается, хватая Азирафаэля за волосы, и швыряет его на край кровати. Азирафаэль пытается выпрямиться, но когтистая рука смыкается на его затылке, пригнув к матрасу. Ангел прикусывает губу, чтобы не попросить демона быть осторожным. Учитывая состояние Кроули, в ответ на малейшую просьбу о снисхождении куда вероятнее получить более суровое наказание. — Интересно, что будет с твоим ханжеством, когда твои крылья станут такими же черными, как мои, а? — спрашивает Кроули. Рука, сжимавшая шею Азирафаэля, ослабляет хватку, а потом и вообще опускается вниз по спине к тому месту, откуда растут крылья. Другая ладонь Кроули собственнически обхватывает ангельский член. — Когда ты больше не сможешь смотреть на меня свысока. Темные шелковые простыни выскальзывают из-под пальцев Азирафаэля, когда он пытается ухватиться за что-нибудь. Азирафаэль знает: ничто в любви к Кроули не заставит его пасть, и неважно, что по этому поводу думают прочие обитатели Ада и Рая. Ангелы всегда были существами любви, и если он влюблен, то он просто выполняет свое божественное предназначение. Вот и все. И не имеет значения, что объект его привязанности — демон. И все же столь бурное ликование Кроули по поводу того, что Азирафаэль падет к тому времени, как демон покончит с ним, задевает за живое. — Я могу заставить тебя показать их мне, — шипит Кроули, усиливая давление между лопатками Азирафаэля. — Я могу заставить тебя смотреть, как они горят. — Пожалуйста, — шепчет Азирафаэль. — Пожалуйста, просто покончи с этим. Тихое хихиканье над ухом разрушает ту малую надежду, которая еще оставалась. — Ни за что, ангел мой. Я не собираюсь быть с тобой слишком быстрым. Азирафаэль мог бы справиться с этим, если бы дело было только в физической жестокости. Когда-то он был небесным воином; пусть и очень давно, но его обманчиво мягкое тело знало, как противостоять боли. Но сейчас он чувствует себя сломанным. Не тем, что Кроули делает — скорее тем, что он говорит. И как он это говорит. Слова ранят сильнее и глубже, чем любой клинок. Они специально созданы, чтобы пронзать сердце тайными сомнениями и самыми темными страхами. Он всегда знал, что Кроули его любит. Знал наверняка. Его пугала и заставляла медлить на протяжении веков ядовитая мысль о том, что любовь демона может выражаться вот так, властно и непреклонно, через насилие, которому он сейчас подвергается. Что сам Кроули сможет быть уверен в их взаимной любви только тогда, когда полностью покорит Азирафаэля, подчинит его своей воле. Раньше это было лишь сомнением, но теперь Азирафаэль ощутил, как это семя пускает корни, питаясь его ужасом, прорастает и разворачивает колючие ядовитые усики. — Скажи, что ты мой, ангел, — мурлычет Кроули, водя облизанным указательным пальцем (к счастью, снова вернувшимся к человеческой форме) вокруг сжатого входа Азирафаэля. — Просто признай, что ты моя шлюха. — Я всегда был твоим, Кроули, — неуверенно говорит Азирафаэль. — Так же, как и ты моим. Это что-то чистое, это не значит, что кто-то из нас может претендовать на обладание... — ангел прерывается на полуслове и вскрикивает, когда палец Кроули пробивает сопротивление плотного кольца мышц. — Это не то, о чем я просил, — бормочет Кроули, медленно двигая пальцем. — Не пытайся приукрасить секс, как будто это что-то святое. Если это так, то почему ты ничего не предпринял раньше? Азирафаэль вздрагивает, ненавидя тот факт, что в какой-то степени Кроули прав — хоть Азирафаэль и знал, что Бог не накажет Падением его за любовь к демону, но точно так же знал и то, что остальные ангелы окажутся далеко не такими терпимыми. Он давит еще один крик, когда Кроули добавляет к первому пальцу второй. Если бы Азирафаэль уже не лежал лицом вниз на кровати, он бы рухнул на нее сейчас. Член, зажатый между матрасом и животом, пульсирует, и ангелу требуется все его самообладание, чтобы не отдернуть бедра назад от вторжения. Но разве это так уж плохо — попробовать получить от процесса удовольствие? Кроули почти наверняка станет легче, если Азирафаэль проявит больше энтузиазма. Он ведь так просил, практически умолял Азирафаэля бежать, он так заботился о его безопасности, так пытался сдержать себя. А ведь у него не было шансов противостоять дьявольской отраве, но он все равно пытался, игнорируя собственные страдания. И самое малое, что Азирафаэль может для него сейчас сделать, это помочь. Помочь им обоим получить удовольствие и облегчение. Но что, если демон тогда вобьет себе в голову, что именно этого и хотел бы Азирафаэль всегда, каждый раз — этой похотливой путаницы, насилия, а не нежности, обожания и любви? Нет. Азирафаэль не сможет справиться с этим, он знает, что не сможет, он должен цепляться за того Кроули, которого знает шесть тысяч лет, за того Кроули, которого любит. Того самого Кроули, который никогда бы не стал его насиловать. «Я люблю встречаться с ним в залитом ярким солнцем Сент-Джеймс-Парке, — повторяет он мысленно снова и снова. — Я люблю ходить на пикники, обедать в «Ритце». Я люблю Рим, Париж, Уэссекс и все такое прочее...» Его мысли на мгновение сбиваются, когда пальцы Кроули выскальзывают из его тела, а демон толкает его дальше на кровать и ставит на четвереньки. У Азирафаэля перехватывает дыхание, и он утыкается лицом в сгиб локтя, подавив стон, когда член Кроули входит в него. «Я люблю ездить с ним вместе на «Бентли», даже если он водит, как маньяк. Мне нравится, как он всегда бросается спасать меня, когда я больше всего в этом нуждаюсь…. Почти всегда». Он сдавленно стонет, когда Кроули наклоняется, чтобы один раз погладить подтекающий член Азирафаэля, влажные пальцы перемещаются на мягкую талию ангела, ухватившись поудобнее, и после этого Кроули начинает трахать его уже всерьез. «Мне нравится, что демоническая сущность не мешает его состраданию, что он, несмотря на все свои протесты и маски, хороший. Его заботливость куда более драгоценна и удивительна, чем моя, заботиться свойственно моей природе, а не его, но он все равно это делает». И, несмотря на все свои достоинства, он сейчас делает еще и это... Нет. Нельзя так думать. Нельзя обращать внимание на удовлетворенное ворчание над собой, на растянутую членом задницу, нельзя обращать внимание на когтистую руку, слишком крепко обхватившую шею, нельзя обращать внимание на синяки, которые уже наливаются под кожей. «Я люблю... я люблю его. И я знаю, что это не он. Это только то, каким его представляют другие демоны, то, каким по их мнению он должен быть, а не то, кто он есть на самом деле». — Ты молчишь обо мне, ангел мой, — задумчиво произносит Кроули. Он резко проводит когтистой рукой по боку Азирафаэля, золотые линии тянутся из-под кончиков когтей, а потом грубо хватает его за бедро, пронзая кожу. — Только не говори мне, что тебе это не нравится. Он не такой. На самом деле он совсем не такой... Кроули смеется: — Не волнуйся, мы оба знаем, что ты такое, — говорит он тоном, полным притворной уверенности. Он замедляет свои толчки и снова тянется к члену Азирафаэля. Несмотря ни на что, тот чувствует, что его плоть откликается на умелую ласку. «Пожалуйста, Господи, — молится он тихо, отчаянно, не зная, будет ли Она слушать, не зная даже, может ли Она его услышать, когда он вот так отрезан от благодати. — Я не знаю, сколько у тебя осталось власти над ним, если вообще осталось, но, пожалуйста, позволь ему простить себя за это». Пальцы Кроули двигаются вверх от его шеи, впиваются в локоны Азирафаэля и резко дергают, вырвав крик боли. На глазах ангела снова выступают слезы. «Пожалуйста, прости его». Рука демона беспрестанно сжимает его член, и Азирафаэль ничего не может поделать, поскольку его тянет все ближе к завершению. Он изо всех сил старался сдержаться, но тщетно, секунды растянулись на тысячелетия. — Кроули! — вскрикивает Азирафаэль со сдавленным рыданием, прежде чем кончить. Выдоив последние капли, демон отпускает его член, чтобы лучше ухватиться за пухлое бедро, и начинает вдалбливаться с удвоенной силой. Руки Азирафаэля подламываются, и он падает грудью на позорное мокрое пятно. Кроули продолжает его трахать, заботясь только о собственном удовлетворении и не обращая внимания на стоны. Проходит целая вечность, прежде чем Кроули содрогается, изливаясь в Азирафаэля. И тут же сильно кусает ангела за плечо. Знак принадлежности. Метка. Заявленные права. — Мой, — шипит Кроули, высунув язык и слизывая золотистую кровь, окрашивающую кожу Азирафаэля и его собственные клыки. Азирафаэль вздрагивает и закрывает глаза, посылая последнюю, отчаянную молитву о возвращении своего Кроули. Внезапно Кроули замирает на несколько секунд в полной неподвижности, а затем резко вырывается из ангела, отползает назад и хватается за дальний столбик кровати. Движение его столь грубо и стремительно. что Азирафаэля опрокидывает набок, а из его горла вырывается короткий измученный стон. Кроули смотрит на него все более трезвым и испуганным взглядом. — Азирафаэль... — Он словно давится собственными словами. — Я... мне так... очень жаль, ангел... Я... не хотел... я не имел в виду... — Кроули, — перебивает его Азирафаэль тонким и пронзительным голосом. — Знак, если ты будешь так добр… Несколько секунд Кроули смотрит на ангела в полном ужасе, видя только повреждения, которые он причинил телу своего лучшего друга, следы укусов, синяки, глубокие, все еще кровоточащие царапины, и не понимая, как он позволил себе это сделать... — Кроули, пожалуйста. — Да, ангел, — выдавливает наконец Кроули, чувствуя, как у него перехватывает горло, и неловко ползет на коленях к израненному ангелу. И съеживается, когда Азирафаэль вздрагивает при его приближении, и еще больше ненавидит себя за то, что снова заточил ноготь на указательном пальце, хотя это и необходимо. Ангел ахает, когда коготь Кроули прорезает почерневший символ на его груди, разрушая магическую цельность сковывающей метки. Благодать мгновенно возвращается к Азирафаэлю, и он методично устраняет все свидетельства того, что только что произошло, под конец наколдовывая на себя комплект одежды — до последней ниточки сходный с тем, что был уничтожен Кроули некоторое время назад. — Ну вот, теперь нам гораздо лучше, — говорит Азирафаэль, удовлетворенно разглаживая знакомый (и вроде бы даже как бы слегка поношенный) бархат своего жилета, и улыбка, которую он дарит Кроули, лишь слегка вздрагивает по краям. — Благодарю тебя, мой дорогой. Кроули всхлипывает рвано и болезненно. Как может этот совершенный, нелепый, прекрасный ангел благодарить его за что-то после того, что только что произошло? Как он может думать, что это — нормально?! Во взгляде Азирафаэля проступает беспокойство. — Кроули? Пожалуйста, скажи что-нибудь. Я знаю... я знаю, что никто из нас не хотел такого, но ты должен верить, что это не твоя вина. Он осторожно тянет руку, глаза его полны только любви и сострадания, в них нет ни отвращения, ни страха, которые, по всем правилам, должны были бы переполнять его. Кроули отшатывается назад, и от обиженного взгляда Азирафаэля ему становится еще хуже. — Кроули, пожалуйста. Это дело рук Ада, а не твоих. Я не виню тебя. Как может ангел так легко простить того, кто оказался таким чудовищем? Бросив на ангела еще один затравленный взгляд, Кроули щелкает пальцами и исчезает.