Железо и дым

      Когда очередная сальная шуточка догнала Хлою, только присутствие Дэроша уберегло пассажира от синяка под глазом. Обычно она не распускала руки первой, да и Адраган порицал нападение на слабых, но нынешний рейс доконал ее так, что приветливая улыбка — главный атрибут проводника — преобразилась в дерганую нервную гримасу.       — Успокойся, — дыхание Дэроша опалило ухо, на плече сжалась крепкая ладонь, и тепло волной прошлось по телу, вызывая дрожь. Сама собой разгладилась улыбка, бесследно испарился гнев.       Хлоя стояла в проходе, пока напарник учтиво лавировал между пассажирами, возвращая им доброжелательный настрой. Мертвецам. Ей вдруг подумалось, что Дэрош обходился с ней так же, как с пассажирами, словно она была одной из них, и ненависть к ним, готовую вспыхнуть с новой силой, удерживало то, что следующая остановка — Ад. Все мертвецы, с которыми так любезен Дэрош, еще будут гореть в адских муках, когда Хлоя с напарником дождется перевода на Рай. Злорадство приятно грело душу, но опаляло и стыдом, ведь не все пассажиры определены в Ад по заслугам. Но по заслугам точно определили тех, кто решил, что проводник женского пола призван их ублажать.       — Всё. — Полушепот Дэроша вернул Хлою к реальности, и они вместе ушли в купе проводника. Здесь, в «Небесном экспрессе», царили не те же порядки, что в земных поездах. Здесь дежурный и отдыхающий проводники делили одно купе на двоих. На столике лежала пачка сигарет, но никто к ней не притронулся, пока вагон не освободил последний пассажир.

***

      Зима — неизменное явление загробного мира, но холод Ада был не сравним ни с чем. Впрочем, Хлоя и рада этому холоду, если он избавил ее от похабных языков и взглядов грешников. По крайней мере, до следующего рейса в Ад.       Теперь ее — как и всех служащих поезда — ждала обратная дорога до депо с пустыми вагонами. Мертвецов возили только «туда» — и еще никого не забирали «оттуда».       Обратный путь — самая отрадная часть работы, но не столько потому, что исключает пассажиров.       — Замерзла? — Хрипотца Дэроша мягко тронула слух, и лишь тогда Хлоя вспомнила о холоде. Она плотнее укуталась в китель — такой же белый, как снег, зияющий в открытых дверях вагона; такой же белый, как здание станции — и как сигаретный дым, вырывающийся с выдохами Дэроша.       Но и закрытые двери не помешали бы ему курить. Единственная помеха — пассажиры.       — Немного, — поежилась Хлоя и машинально вытащила сигарету из пачки, зажатой в руке Дэроша. Ей до сих пор казалось диким, что она, тренирующийся почти-спортсмен, пристрастилась к этой пагубной привычке, но за сигарету Хлоя схватилась, толком и не задумавшись.       Дэрош сразу ее предупредил: вести здоровый образ жизни с такой работенкой сложно. Но она не поверила — а спустя время курила с ним каждый раз, когда он брался за сигареты. И иногда бралась за них первой.       Дэрош поднес ей зажигалку, и Хлоя немного неуверенно приблизилась к огню. Сигарета еще казалась чужеродной, но все сомнения развеялись вместе с дымом, вырвавшимся из легких. Стоило случайно коснуться руки Дэроша и прислониться к его боку.       В этот миг — миг, когда вокруг мерз Ад, а молчаливый напарник делился теплом, не было ничего естественнее, чем сигарета во рту.       Едва проводники согрелись дымом, часы запищали, призывая закрывать вагон и готовиться к отбытию. Сигареты были потушены, ключ повернут со щелчком, белизну снега поглотил полумрак, но дым не растворился в морозном воздухе — терпкий запах уже въелся в стены и сам дух поезда. Хлое и не хотелось искоренять этот запах. Здесь он напоминал ей о доме, а дома возвращал в загробный мир. К мертвецам, Дэрошу и теплу, укоренившемуся в вечной зиме небес.       Преследуемые дымом, напарники вернулись в купе. Дни обратного пути, не отягощенные пассажирами, проводники в основном тратили на сон, и раньше Хлоя тоже валилась в постель без промедлений, но с некоторых пор она откладывала сон на потом.       Койка заскрипела под весом Дэроша и Хлои. Они — бессменные напарники — так и не проронили ни звука; пальцы говорили красноречивее слов. Пальцы одного невесомо касались пальцев другого, медленно сплетаясь; жар, рожденный соприкосновением рук, был горячее огня зажигалки и дыма. Хлое был нестерпим этот жар, и она, жаждая разделить его на двоих, потянулась к губам Дэроша. И ощутила в поцелуе вкус сигарет. Свой ли, его ли? Без разницы. Этот вкус был у них общим, как и жар. Как и купе, как вагон, как мертвецы-пассажиры и весь загробный мир, сужающийся до железной дороги, по которой провел ее он. Ее проводник. Проводник всех мертвецов — и личный проводник для нее, живой проводницы.       А еще у них была общей постель — на тот бесконечно длинный и бесконечно короткий период, который они проводили вместе за чертой жизни. На каждый рейс.       Больше, чем напарники, меньше, чем настоящие любовники, не знающие ничего друг о друге за пределами смерти и ее поездов.       Но настоящим был сигаретный дым, окутывающий обоих.       Хлоя, опьяненная этим дымом, медленно расстегнула пуговицы формы Дэроша, он же торопливо раздел ее, не переставая ее целовать. Льнул губами к коже за ухом, покусывал шею. Впитывал ее жизнь и отдавал ей свою.       Смерть — единственный опыт, через который суждено пройти всему живому. Но проводники проходили через смерть не раз и не два, пока и вовсе не забывали, живы ли сами. И напарник — все от жизни, что у них было в загробном мире.       На небесах царила вечная зима, в Аду было холоднее всего, а поезд не отапливался, но Хлоя не мерзла. Даже без одежды. Ведь ничто не грело так, как сигаретный дым и объятия напарника.