КОМНАТА ЛЮБВИ
«Вы красивые, но пустые, — продолжал Маленький принц. — Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже ощущения всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя.»
— «Маленький принц», Антуан де Сент-Экзюпери
ПРОЛОГ
Гарри остановился у чёрной двери и взглянул на неё так, словно увидел впервые. Необычные мягкие линии узоров, мерцающие во тьме коридоров Отдела Тайн неярким белым светом. Едва заметные царапинки и трещинки. Круглая ручка с блёкло сверкающими на ней магическими рунами… «Комната Любви», — шёпотом перевёл Гарри руны и, сделав два шага назад, снова посмотрел на дверь. «В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой, — сказал Дамблдор. — В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волан-де-Морт, наоборот, вовсе её лишен. Благодаря ей ты вчера отправился спасать Сириуса. Она же уберегла тебя от полного подчинения Волан-де-Морту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. В конце концов оказалось неважным даже то, что ты так и не научился изолировать свое сознание. Имя этой спасительной силы — любовь»*. Воспоминание пронеслось перед глазами и будто обняло, подарило своё эфемерное тепло. Гарри как наяву увидел Дамблдора, освещённого лучами закатного солнца, услышал его голос и взглянул ему в глаза — добрые, искренние, родные. Грудь сдавило от какого-то особенного щемящего чувства, однако Гарри Поттер всё же потянулся к неярко сияющей ручке двери. — Гарри! Не отставай. В Отделе Тайн очень легко потеряться, — взволнованный голос Гермионы эхом отразился от чёрных стен. Гарри, так и не коснувшись ручки, обернулся и кивнул. Однако следуя за Гермионой, он всё же обернулся. И всего на одно мгновение ему показалось, будто свет от узоров на двери стал… ярче.ГЛАВА ПЕРВАЯ
— Реддл. Том останавливается. Сжимает ладони в кулаки и оборачивается, натягивая на лицо, изуродованное злобой и тайной обидой, маску вежливости, этакой участливости хорошего мальчика. — Да, Антропос Шварц? Девчонка смотрит на него. Волосы у неё заплетены в обычную косу, а на тёмно-синей мантии едва заметно поблёскивает значок Рейвенкло. Она стоит далеко — между ними метров пятнадцать — и неловко обнимает себя за плечи. — Давая им свободу, ты разрушаешь их. Её голос негромкий и твёрдый. На её лицо падают утренние лучи, просачиваясь сквозь стекло больших окон коридора. Падают и заставляют её глаза сверкать. Реддл некоторое время ничего не отвечает. Просто смотрит на Антропос и молчит. И почему-то ему кажется, будто он видит её впервые. — Не понимаю, о чём ты, Шварц, — наконец отвечает Том и отворачивается.* * *
Антропос Шварц была обычной. У неё не было тех особых манер, которыми обладали будущие благородные леди вроде Лукреции или Вальбурги Блэк. Не было восхитительной внешности или выдающихся магических способностей. Она могла взорвать котёл на одной из пар по Зельеварению, могла испачкаться за завтраком в Большом зале, не заметить пятно и проходить с ним целый день. Могла минут двадцать бессмысленно пялиться в окно, подперев подбородок рукой, ничего вокруг себя не замечая. Она поступила в Хогвартс сразу на пятый курс: перевелась из Дурмстранга, желая оказаться как можно дальше от Грин-де-Вальда и его веяний. Непримечательная. Ещё и слабая, трусливая. Ничтожество. Самое натуральное ничтожество. И эта Антропос Шварц ещё смеет намекать ему, что он как-то неправильно руководит своими друзьями? Тому хочется рассмеяться в голос. — Реддл, на кого ты так пристально смотришь? Абраксас Малфой касается плеча Тома, привлекая его внимание. — Да так, на очередную тупицу. Ничего более, — отвечая, Том Реддл кривит губы в ядовитой усмешке. — Чем говорить о пустом, лучше объясни мне, что произошло на Астрономической башне, — тон от мальчишески-озорного мгновенно сменяется на требовательный, холодный и жестокий. Реддл поворачивается к Абраксасу так резко, что тот немедленно вздрагивает. Малфой сглатывает, неловко смотрит по сторонам Большого зала, полного студентов и преподавателей, а потом чуть склоняется к Реддлу и неуверенным шёпотом произносит: — Сейчас? Том Реддл глядит на него снисходительно-презрительно. И отвечает всё тем же тоном: — Сейчас. На щеках у Абраксаса — желваки. В глазах — раздражение и тщательно скрываемый страх. Малфой кивает и незаметно накладывает на них двоих Полог Тишины. Том же усиливает действие заклинания своей магией. — Всё прошло относительно удачно. Уилкис через отца смог выяснить, к кому именно из сторонников Грин-де-Вальда благоволит главная судья Визенгамота. Однако её сын, полукровка с Рейвенкло, как-то догадался об этом. Он напал на Уилкиса на Астрономической башне после занятий, желая наложить на него заклятье Забвения, а тот… тот ответил на это. Малфой говорит уверенно, но как-то так слишком подготовлено. Реддл подозрительно прищуривается, сжимая одну из ладоней в кулак, и спрашивает: — Как именно? — Там было много заклинаний… Круциатус, режущее, ломающее кости, вспарывающее кожу. И некоторые другие из запрещённых. — Кроме вас, там был кто-то ещё? Абраксас в немом удивлении широко распахивает глаза и сразу отвечает: — Нет. Только тот, с Рейвенкло, Уилкис, его младший брат, я и Эйвери. Реддл ласково улыбается, но его взгляд, направленный на Абраксаса, сменяется с внимательного и сосредоточенного на угрожающий, предупреждающий и даже злой. «Давая им свободу, ты разрушаешь их», — проносится у него в мыслях-воспоминаниях, и внутри — там, около сердца — яростный гнев заполняет собой всё. «Эта дура знает-знает-знает!» Реддла жжёт изнутри: так ему хочется обернуться на стол Рейвенкло и впиться взглядом в худое тельце ненормальной беглой немки. Уничтожить. Раздробить кости в пыль. И втоптать то, что останется, в грязь. Абраксас Малфой смотрит на Тома — этого семнадцатилетнего мальчишку — и от ужаса у него, кажется, волосы шевелятся на затылке. Чудовище. Перед ним чудовище. Малфою хочется зажмурить глаза и просто исчезнуть. — Приведи Уилкиса ко мне. Его брата — тоже. После Зельеварения, — шипя, говорит Том и поднимает свои багровые глаза на Малфоя. — Ясно? Абраксас склоняет голову и сдавленно шепчет: — Да, мой Господин.* * *
«Насколько нужно быть тупым, чтобы не проверить место на присутствие случайных свидетелей и начать бросаться запрещёнными тёмномагическими заклятьями?!» — проносится в мыслях Тома, пока тот делает широкие шаги и с трудом сдерживает желание с помощью магии разрушить парочку вековых стен Хогвартса. «Бездарность. Лишний». Том Реддл избавится от этого. Ему нужны умные слуги. Если исключить всеобщий хаос, какой прок от идиотов? Он избавится-избавится-избавится! Разорвёт грудную клетку, вырвет сердце и раздавит его в ладонях. О нет. Сначала Том применит к нему те же заклинания, что ублюдок наслал на защитничка-рейвенкловца. «Да, так лучше», — растягивая губы в уродливой гримасе, думает Реддл. Том быстро проходит мимо одного из поворотов, освещённых лишь факелами. Проходит и не замечает ни хрупкую девичью фигурку, притаившуюся в тени, ни блёкло блеснувшего на ней значка Рейвенкло…* * *
— Ох, вы не знаете, где сейчас старший из братьев Уилкисов, Том? Гораций Слагхорн обеспокоенно заглядывает Реддлу в глаза и в немом волнении стискивает руки за спиной. — Нет, профессор. Последний раз я видел его вчера в гостиной Слизерина. Слагхорн вздыхает и кивает. — Вот как? Что ж… Если встретите его, попросите зайти ко мне. Реддл вежливо белозубо улыбается, тепло прощается, ссылаясь на скорое начало нового урока, и растворяется в толпе студентов, снующих кто куда в широком коридоре. «Какой добрый ребёнок. Жаль, что у него нет семьи», — думает Гораций, вновь тяжело вздыхает и уходит в свой кабинет.* * *
— Брата забрали родители из Хогсмида ещё в субботу, профессор, — говорит Уилкис-младший, смотря Слагхорну прямо в глаза. — Я не знаю, когда он вернётся. Мне не сказали. Гораций удивлённо приподнимает брови. А потом мысленно успокаивает себя: «Родители? Значит, что-то важное. Наверняка вскоре пришлют письмо». — Что ж, спасибо, что сообщили, мистер Уилкис. А теперь перейдём к уроку. Сегодня мы рассмотрим тему… Для Тома голос Слагхорна постепенно затихает. «Какой же этот старик всё-таки доверчивый», — думает Реддл с ангельской улыбкой на губах и магией незаметно очищает рукав своей белой рубашки от пары капель ярко-красной крови.* * *
А потом приходят авроры. Это происходит внезапно — спустя неделю после того, как Слагхорн получает поддельное письмо от родителей Уилкиса, в котором те якобы желают перевести своего старшего сына в Ильверморни по особым семейным обстоятельствам. И спустя три дня после того, как старший из братьев Уилкисов, которого никто с субботы так и не видел, по документам считается переведённым в школу волшебства и чародейства Ильверморни. — Министерство выразило желание допросить старшую дочь герра Краффта, — холодно, словно неживые, говорят представители исполнительной власти Магической Англии и рывком выдёргивают смертельно побледневшую Антропос Шварц из-за парты. «Краффт — сторонник Грин-де-Вальда, известный научный деятель в области легилименции и окклюменции», — мгновенно проносится в мыслях Реддла. Авроры же, не слушая возражений Дамблдора, чей урок они прервали, надевают на тоненькие запястья Шварц магические ограничители второго класса. По слухам, этот артефакт чуть слабее того, что был у Геллерта Грин-де-Вальда, когда тот ещё пребывал в заточении. Том смотрит на ограничители с неким недоверием: девчонка не может быть так сильна. От неё не веет магией подходящего уровня, она практически всегда проигрывает даже в учебных дуэлях. Да и некоторые заклинания из школьной программы ей даются довольно… трудно. «Выходит, силён её отец», — делает вывод Реддл, смотря, чуть прищурившись, вслед Антропос Шварц, ведомой под конвоем четырёх авроров. — Что ж… — говорит Дамблдор, не в силах справится с недовольством и удивлением: его голос дрожит, а его обычно бледные щёки покрываются румянцем. — Продолжим урок. Танец иглы, которую профессор трасфигурировал в метлу, продолжается. Дыхание магии заставляет её прутики едва заметно шевелиться и искриться… Дамблдор взмахивает волшебной палочкой, и вся магия момента исчезает: метла замирает и становится маленькой никчёмной иглой.* * *
В Выручай-комнате комнате жарко, душно. Однако Реддл и его дорогие друзья не перестают практиковаться в дуэли. Взмокшие, раскрасневшиеся, с ссадинами, глубокими порезами и медленно наливающимися синяками юные слуги Тёмного Лорда смотрят на своего Господина — прекрасного в бою, чарующего, словно змей-искуситель, сильного, волшебного. У кого-то в глазах зависть, у кого-то — благоговение, но у Малфоя — страх. Страх не безумный и не отчаянный, а тот, что обычно испытывают те люди, которые попали в ловушку и уже ничего не могут изменить. У Абраксаса Малфоя на предплечье горит невидимым огнём метка — омерзительная змея, выползающая из омерзительного черепа. Пути назад нет. Теперь либо смерть, либо склонённая голова. Абраксас хочет жить. Пусть эта его жизнь и будет убогой и короткой, как у муравья под подошвой жестокого мальчишки. Реддл смотрит на него. Пристально. И в глазах его — насмешка. Реддл знает, что в голове у Абраксаса. Знает и всем своим видом словно надменно говорит: «Пожинай плоды решений своих». А Малфой… Малфой лишь ниже склоняет голову.* * *
«Магия, волшебство, гениальность, безумие, уродство. Как же много имён у одного явления», — думает Том, почти нежно касаясь пожелтевших от времени страниц древней книги. На страницах — рисунок разрезанного пополам сердца сирены, сухие слова на латыни, какие-то незначительные пометки о Зельях. И легенды. Легенды о вечной молодости, приписанные волшебным вечно-ярким углём. Тёмные искусства. Нет, не так. Тёмные ис-с-с-кус-с-ства. Нечто завораживающее, таинственное, влекущее. Особенное. Было бы глупостью и недальновидностью не проявить к этому интереса. Не попытаться стать в этом искусным. Реддл любил, когда тепло магии пробегалось по коже, проникало внутрь и рисовало невидимые чужому глазу узоры на сердце. Любил, когда лучи, срывавшиеся с кончика волшебной палочки, освещали всё вокруг неземными цветами. Любил, когда на языке ядовито-сладким мёдом перекатывались заклятий. Любил, любит и всегда будет любить. Магия красива. Красива. Тупые недоросли, вроде тех, что прислуживают Тому, едва ли вошедшему во взрослую жизнь, не в состоянии оценить эту особенную красоту. Как не в состоянии и полюбить её. «Что ж, — думает Реддл. — Тем лучше». Он вновь погружается в записи древней книги, вновь кончиками пальцев прикасается к слегка выцветшим буквам. Сейчас Том Реддл будто внутри прекрасного мира: полного интересных новых знаний, полного незримой похвалы и немого принятия. И этот мир — всё, что есть у Тома. В помещение неожиданно залетает Антропос Шварц. Она закрывает за собой массивные двери, а после — медленно оседает на пол, уткнувшись лицом в острые худые коленки. Том Реддл же в раздражении сжимает челюсти, вынужденно выныривая из мира красивых знаний. Он не беспокоится, что девчонка с Рейвенкло, с которой он пока ещё не разобрался, заметит его. В конце концов, Реддл не был дураком: тайно посещая Запретную секцию по ночам, он накладывал на себя и вещи, которыми пользовался, довольно сильные Дезиллюминационные и Звуконепроницаемые чары. Девчонка тихонько всхлипывает, дрожит всем телом, и Том закатывает глаза, едва ли сдерживая себя, чтобы не наорать на эту дуру: не хватало ему ещё стать свидетелем глупых девичьих слёз. Он возвращается к чтению. Тут Шварц вся вскидывается и, подойдя к одному из стеллажей, со злостью начинает швырять стоящие на полках книги. Том не обращает на это внимания. Почти — от пышущей жаром злости он с силой вцепляется в твёрдую обложку книги. Это ничтожество мешает-мешает-мешает ему! А потом, резко откинувшись на спинку стула, Том в свете волшебных факелов Запретной секции случайно замечает кое-что: у Шварц кровь на белой школьной рубашке. Много засохшей крови. Реддл поднимает выше взгляд и впивается в лицо девчонки. Фиолетовые свеженалившиеся синяки, порезы и глубокие ссадины. Разбитая губа. Взлозмаченные по-мальчишески неаккуратно состриженные волосы. «Видимо, утром её забрали не на допрос, а на пытки» — понимает Том Реддл и растягивает губы в злой усмешке. Книга невидимым огнём жжёт Тому ладони, однако он не опускает взгляд на написанные от руки легенды волшебников былой эпохи. Это холодный жестокий интерес. Так дети смотрят на мелких жучков, которых они запихнули в какую-нибудь мерзкую коробку. «От связей этой посредственности может быть прок», — думает Реддл. Шорох, искрящееся негорячее яркое белое вошебное пламя, хрипы, поднявшаяся в воздух десятилетняя пыль… Шум, устроенный девчонкой, резко прекращается: Шварц теперь просто тяжело дышит, смотрит на пустой стеллаж. А потом девчонка тянется к одной из полок и с силой нажимает на старинную позолоченную надпись, обозначающую одну из разделов книг Запретной секции. Стеллаж исчезает — на его месте появляется живое зеркало, чья гладь похожа на яростно бушующее море. Волны этого моря пышут своей жемчужной пеной на кожу Шварц. Яркие ломаные молнии, ударяющиеся о воду, освещают бледное лицо девчонки с кровавыми разводами. Антропос наклоняется ближе к зеркалу, а потом вдруг оборачивается. Она смотрит прямо на Тома. На его кудрявые густые волосы смолянистого оттенка. На его тонкие губы цвета свежей крови. И на его глаза — водянисто-голубые, слегка распахнутые, слегка удивлённые и слегка жестокие. А после — исчезает среди буйства иллюзорной тёмной стихии… Вместе с ней исчезает и живое зеркало.