ГЛАВА ВТОРАЯ
Гарри Поттер резко открыл глаза и привстал на кровати. Внутри ворочалось какое-то ужасное чувство. От него дрожали руки и гулко билось сердце. От него кружилась голова и во рту был до удушья знакомый привкус опасности. Гарри устало провёл по лицу холодной ладонью и сгорбился. «Это всё не может быть просто сном. Таких снов не бывает», — пронеслось у него в мыслях. Всё было ярко и четко: Поттер словно оказался в том далёком времени. Хогвартс, ткани, улыбки, смех, фальшивые гримасы, незнакомые голоса и жесты — всё превратилось в странную мешанину и жестоким паразитом влезло в голову. Поттер чувствовал всё и сразу: злость и ненависть юного Волан-де-Морта, страх неопытного Абраксаса Малфоя, жалость профессора Слагхорна, непроницаемость чужой Антропос Шварц… И это было таким сильным, таким яростным и настоящим, что знакомая стена одной из спален Блэк-хауса, опаленная неясностью сумерек, казалась сейчас чем-то эфемерным. Поттер вдруг сжал челюсти, с остервенением схватил стакан с водой, стоявший на прикроватной тумбочке, и швырнул его в стену. Осколки разлетелись по всей спальне. На старых обоях появилось тёмное пятно. Снаружи неприятно загудел ветер. Гарри Поттер не хотел больше видеть это чудовище! Не хотел ничего знать о его юности, о его мыслях и чувствах! Это всё — всё, что Гарри знал о Волан-де-Морте — было омерзительным. То, как это существо испоганило жизнь Хагриду, как безжалостно уничтожило свою собственную семью, невинную Миртл, как повергло множество людей в пучину отчаяния, страха, боли и даже смерти — пугающе ужасной смерти… Всё это хотелось забыть. Вырвать из своего мозга, вытравить из воспоминаний — забыть-забыть-забыть! Да только вот сделать это никак не получается: в душе танцует буря из пережитых чувств, кошмары душат самые добрые и прекрасные сны, а реальность поражает своей прозаичной необходимостью строить разрушенный мир заново. А теперь ещё и это. Гарри дрожащей рукой коснулся шрама на лбу. Тот вовсе не горел огнём, как ожидалось или как было раньше. «Что ж, — подумал Поттер, с горечью усмехнувшись, — у прошлого есть и другие способы вонзиться в настоящее». За окном клубились чёрные смоляные тучи — кажется, надвигалась буря.* * *
Кингсли Бруствер внимательно смотрел на чёрную мерцавшую дверь с необычной круглой ручкой. — Говорите, вчера на этом этаже проводили экскурсию для будущих невыразимцев? — Да, господин министр, — сразу отозвался Перси Уизли. — Однако никого не подводили к Комнате Любви. Узоры на двери, будто подтверждая чужие слова, засияли ярче; трещинки же расползлись дальше — на тёмные гладкие стены и пол. — Что ж, — ощущая груз неизвестности, внезапно свалившийся на плечи, сказал Кингсли. — Их всё равно придётся допросить. Он отвернулся от двери и зашагал прочь. И каждый его шаг, эхом разносившийся по чёрному полупустому коридору, словно отголосок землетрясения, порождал в мраморных волшебных стенах ещё больше царапин, сколов и трещин.ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Сегодня мы поговорим о роли магических потоков в Зельеварении. Поток, как и любое сложное магическое явление… — Эй, немецкое чучело! — громким шёпотом зовёт кто-то, бросая в плечо Антропос Шварц скомканный лист пергамента. Антропос не оборачивается. Слагхорн продолжает вести лекцию, особо не обращая внимания на тихие перешёптывания в аудитории. Он стоит спиной к ученикам и чертит с помощью палочки схему на волшебной доске. — Ладно, попробуем по-другому… — ехидная усмешка слышится все в том же голосе. — Покорнейше прошу краффтовского ублюдка повернуть к нам свою прекрасную головушку. Антропос вздрагивает. — Ну ладно, скажем по-другому, — юноша, сидящий позади Шварц, наклоняется вперёд и шепчет ей прямо в ухо: — Несладко твоему папаше вчера пришлось, да? Поцелуй дементора — довольно занимательное наказание: лишает разума даже тех, кто чужие мозги мнёт, как пергамент. Антропос молча перерисовывает схемку с доски в свой свиток. Пальцы её чуть заметно дрожат. Абраксас Малфой сидит на соседнем ряду, смотрит на Шварц, но ничего не говорит. Внутри — колко, неприятно, даже больно. Хочется достать палочку из рукава и проклясть со всей силы этого сидящего за ней недоумка, который просто понятия не имеет о том, что такое справедливость или честь. На столе Малфой прячет свежий выпуск газеты; тот под свитками и учебником по Зельеварению за шестой курс почти незаметен. Первая его страница гласит:«ВСЕОБЩЕЕ БЛАГО — ВСЕГО ЛИШЬ МИШУРА? ИЛИ КАК ДОЛГО ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД БУДЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СВОИХ СОРАТНИКОВ РАДИ ДОСТИЖЕНИЯ ЭГОИСТИЧНЫХ ЦЕЛЕЙ?
Ксенофилиус Краффт, более известный, как герр Краффт, а также заместитель действующего канцлера Магической Германии, семнадцатого декабря без предупреждения на должном уровне нарушил границу Магической Англии. Аврорат нашего государства исполнил свой долг и задержал этого мага. При проверке волшебной палочки мистера Краффта было обнаружено, что он за последние сутки использовал семнадцать раз Круциатус — одно из Непростительных — и двенадцать раз Аваду Кедавру — убивающее проклятье. Позже эти сведения подтвердились. Большинство жертв Ксенофилиуса Краффта — члены Визенгамота и лишь одна оказалась несовершеннолетней магглой. По действующему законодательству Магической Англии мистер Краффт приговорён к поцелую дементора. Приговор был приведён в исполнение семнадцатого января в пять часов после полудня. За сутки до исполнения приговора Министерство Магической Англии произвело допрос Антропос Пандоры Шварц — старшей внебрачной дочери мистера Краффта. Юная девушка, обучающаяся в школе чародейства и волшебства Хогвартс, несмотря на достоверные доказательства, утверждала, что её отец невиновен. В связи со всем произошедшим, мы просим наших граждан проявить благоразумие и быть готовыми к введению военного положения на всей территории Магической Англии.Член-корреспондент прокуратуры Магической Англии, Августус Рейвен
И чёрно-белая колдография — за толстыми волшебными прутьями стоит мужчина лет пятидесяти со смертельно уставшим взглядом. Он жмурится от яркой вспышки колдоаппарата, а после — резко отворачивается. Абраксас почти уверен: дело Краффта сфабриковали. Как же, появилась возможность устранить заместителя канцлера Магической Германии — разве можно этим не воспользоваться? Однако этот шаг не приведёт к чему-то хорошему — лишь приблизит войну Магической Англии с Германией, в которой сейчас на высоких постах остались только агрессивно настроенные политические лидеры. Краффт ведь, насколько известно общественности, был сторонником дипломатии — все эти трудные годы временное перемирие с Англией держалось, считай, на его магической подписи в договоре. Теперь отсутствие этого человека многое изменит. Складывается такое впечатление, что правительство Магической Англии более чем желает грядущей войны. — Мистер Малфой, вы, кажется, чем-то обеспокоены? — голос декана вырывает Малфоя из своих размышлений и заставляет как-то скомкано улыбнуться. — Разумеется нет, профессор. — Что ж, — отвечает Слагхорн, стоя в паре шагов от парты Абраксас и поглядывая на уголок газеты, выглядывающий из-под учебника. — Тогда продолжим занятие.* * *
Реддл сжимает челюсти и спиной прислоняется к прохладной каменной стене. Желчь подкатывает ко рту. Сердце остервенело царапается о грудную клетку. Мысли хаотичным пчелиным ульем беснуются под черепной коробкой. Глупость-глупость-глупость! Том Реддл любил загадки — это правда. Но только вот те, что не желали ему покоряться, вызывали лишь отвращение, нетерпимость и даже хуже — омерзение. Какой толк от тайны, из которой нельзя извлечь выгоду? Шварц — эта отвратительная девчонка — казалась призраком: её, разумеется, можно было заметить на уроках, завтраке и обеде, но вот в остальное время она растворялась в огромном волшебном замке, словно всеми забытая тень. Том Реддл, конечно, осознавал, что она могла быть и в комнате общежития своего факультета, однако как староста Хогвартса он аккуратно выведывал у соседок этой мерзкой девчонки, где же она находится в свободное от учёбы время. При этом ему приходилось ослепительно-вежливо и прекрасно улыбаться этим идиоткам, в хорошеньких головушках которых была лишь пустота. Но ему всегда отвечали: «Нет, милый Том, она даже не ночует с нами!» или «Нет, Томми, даже её шкаф пуст». «Да будет эта сука проклята!» Реддл поднимает голову, сильнее прижимается к стене и прикрывает веки. Ему хочется просто-напросто взять и раскроить мозг этой посредственности. Вытащить из её крови и ошмётков плоти всё, что она знала. Лёгкие жжет оттого, что Том часто дышит. «А ответ наверняка ведь будет непримечательным, — думает Реддл. — Ну, комнатушка маленькая найдётся, о которой знала эта чёртова девчонка, мечтающая где-то порыдать. И будет она такой же непримечательной и бесполезной, как и сама Шварц». Эта мысль кажется разумной и логичной. Однако Тома гложет вовсе не то, что ответ на вопрос: «Почему один из стеллажей Запретной секции обращается в живое зеркало со странной поверхностью?» может оказаться до невозможности простым, а то что он — Том Марволо Реддл — не может, чёрт побери, его найти. Море знаний и силы, а здесь — крупица чего-то жалкого. Крупица, посмевшая выступить против ярости пылающего пламени. Ничто. Бездна пустоты. Том открывает глаза и сжимает ладони в кулаки. Ногти впиваются в кожу. «Ну уж нет», — Реддл зло усмехается, отталкиваясь от стены. Он резко разворачивается и в который уже раз за эту неделю направляется в Запретную секцию. «Забвение — удел лишь слабых», — думает Том. Сумерки медленно исчезают — поднимают полы своего тёмно-серого платья и неохотно уступают место ярко-золотому шлейфу утра.* * *
В Хогвартсе утром очень тихо. Слагхорн неуверенно сглатывает и переводит взгляд со своих песочных часов на Тома. — Антропос Шварц? — будто сомневаясь, переспрашивает профессор, потирая друг о друга вспотевшие ладони. — Да, сэр. Понимаю, она жутко подавлена — ни одному человеку на земле не хочется видеть, как дементор высасывает душу из его отца. Однако… мне кажется, что в одиночку справляться с чувствами после подобных трагедий просто невозможно. Я бы хотел помочь Антропос. А чтобы сделать это, мне нужно видеться с ней вне занятий. Вы не знаете, где я могу её найти в это время? В гостиной Рейвенкло и библиотеке её нет уже несколько дней подряд. В ярко-голубых глазах Реддла печаль и одновременно робкая надежда. Его плечи опущены. В волнении мальчик часто сглатывает. Весь вид Тома — любимого ученика Горация! — говорит о том, как он волнуется за бедняжку Шварц. — Хорошо, Том, — тяжело вздыхая, говорит Слагхорн. — Я вижу, что тобой движут добрые намерения. Завтра через час после занятий мы вместе навестим дорогую мисс Шварц в её тайном убежище. Возьми с собой какое-нибудь угощение — она очень любит сладкое. На последней фразе Гораций тянет губы в искренней улыбке и подмигивает Тому. — Спасибо, профессор! Я очень признателен вам! Приятный лёгкий смех облегчения Тома Реддла эхом разносится по кабинету Горация Слагхорна.ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Слагхорн, определённо, находится в приподнятом настроении: всё тянет уголки губ и рассказывает, по его мнению, просто уморительнейшие истории из своей юности. Том смеётся, однако улыбка не достигает его глаз. А потом, когда Реддл понимает, куда именно они направляются, он резко останавливается и замолкает. Даже Гораций замечает это: он, идя чуть впереди, замедляет шаг и оборачивается. — Да, история с этим ужасным акромантулом и Тайной Комнатой всё ещё вселяет в наши сердца страх, — говорит профессор с тихой тоской, после непременно вновь начиная улыбаться и махать рукой, как бы побуждая Реддла подойти ближе. — Но ничего! Мы ведь хотим навестить мисс Шварц, верно? — Том, стиснув челюсти, кивает. Его глаза на короткое мгновение вспыхивают ярким багрянцем. — Ну, тогда мистера Хагрида можно и потерпеть. Гораций заговорнически подмигивает и возобновляет шаг. Реддл держится от него на почтительном расстоянии — метр, может, полтора. Они идут ещё совсем немного, и затем подходят к «слегка» странноватой хижине Хагрида. «Что ж, умно. Искать Шварц здесь после того, как этого мерзкого великана-полукровку исключили из Хогвартса за открытие Тайной комнаты и прочие неприятности, никто бы не стал. Отличный способ избежать издевательств или, скажем, допросов», — едко усмехаясь, думает Том Реддл, пока Гораций стучится в массивную дверь. Вскоре она открывается с громким неприятным скрипом. На пороге стоит Руберус Хагрид, придерживая ручку двери. Он переминается с одной своей большой ноги на другую и хмурится, смотря на Реддла и Слагхорна. И только Гораций уже собирается обратиться к нему, как откуда-то из хижины доносится голос: — Хагрид, кто это там? Лукреция? — Нет. Это профессор Слагхорн и… э-э-э… Реддл. Гораций утвердительно кивает и уже от себя добавляет: — Мы пришли навестить мисс Шварц. Руберус ещё раз оглядывает их с ног до головы, а потом, чуть отклонясь назад, громко говорит внутрь хижины: — Они к тебе, Троппи! «Троппи — что за нелепость?» — Том мысленно брезгливо морщится. В ответ слышатся какие-то стуки, глухие удары и бормотания. Хагрид же напряжённо улыбается и пропускает незваных гостей внутрь. Слагхорн буднично благодарит его и бегло осматривает внутреннее убранство хижины. Реддл проходит за профессором, закрывая дверь и не удостаивая такого заметного Хагрида даже мимолётного взгляда. Антропос стоит посередине, кажется, главной комнаты в этом убогом жилище, одетая в какое-то нелепое тоненькое светлое платье, застёгнутое на множество мелких пуговиц. У неё красные глаза и распухший нос — вероятно, ещё совсем недавно она плакала. Том кривит губы в улыбке-оскале: ничего другого от этой слабой посредственности он и не ожидал. — Ну я это… э-э-э… прогуляюсь немного. А вы… э-э-э… чаёвничайте там. Или ещё чего делайте, — бормочет Хагрид и почти сразу самым что ни на есть неуклюжим образом выходит на улицу, всячески избегая взглядом фигуры Реддла. Шварц с неким сожалением смотрит на его широкую спину, а потом переводит усталый взгляд на Слагхорна. — Садитесь, профессор. — Девчонка отодвигает от окна два стула к большому круглому столу. — И ты тоже… Реддл. Она смотрит на Тома, кажется, всего одно мгновение, а потом отворачивается, чуть сгорбливаясь. — Какой чай вы больше любите, профессор? Чёрный, зелёный? Слагхорн коротко смеётся — вероятно, он надеялся на менее радушный приём — и говорит: — Зелёный, мисс Шварц. Том же, насколько я знаю, больше предпочитает чёрный. Шварц кивает и тихо отвечает: — Сейчас заварю. Слагхорн дружелюбно глядит в спину Антропос, но немного неуверенно поджимает губы — скорее всего, он просто не представляет, о чём с ней говорить. Том же видит, что Шварц раздавлена. «Горе превращает таких, как она, в бесполезных червей», — с жестокой насмешкой думает он. — Если вы хотели поговорить о переводе на Слизерин, сэр, мой ответ будет прежним. — Шварц, похоже, решает начать разговор сама, взмахивая своей волшебной палочкой и продолжая стоять у какой-то жутко старой и странной маггловской газовой плиты. — Мне нравится программа Рейвенкло: достаточное для меня количество часов Астрономии, Прорицания, Истории магии и Чар. А на вашем факультете уклон в совсем иную сторону — углублённое изучение Защиты и Зелий, и это… не то, что мне нужно, профессор. Вы и сами это знаете. Хотя я и, честно сказать, очень признательна вам за предложенную помощь. Том, разумеется, как староста школы знает, что в Хогвартсе возможен перевод с одного факультета на другой только в очень редких случаях. В основном, причиной мог служить серьёзный конфликт либо с софакультетниками, либо с преподавателем — травля, если говорить проще. Однако даже если такая причина и есть, необходимо ещё и согласие, особые рекомендации от того декана, на факультет которого студент впоследствии будет переведён. «По-видимому, её пожалел только мягкотелый Слагхорн», — понимает Том. И эта мысль внезапно приносит Реддлу странное удовлетворение — как же, великий светлый Дамблдор, так всегда ратующий за любовь и доброту, не удосужился помочь своему ближнему. «Хотя бы иногда с лица этого старого маразматика слетает маска», — думает Реддл. Антропос поворачивается к ним и с помощью магии левитирует на стол огромный чайный сервиз и какие-то странные круглые печенья на большой серой тарелке. Она садится на единственный свободный и, кажется, самый неудобный стульчик в этой хижинке и неловко поправляет слегка дрожащей рукой короткие волосы. Том, чуть прищурившись, внимательно смотрит на неё. Впалые скулы, ужасная бледность — одно из последствий от недавнего использования стандартных лечебных мазей Больничного крыла — и заметная ненормальная худоба. Мерзкая усмешка всё ещё тянет губы Реддла. — О, мисс Шварц, — Слагхорн печально вздыхает и берёт в обе ладони большую чашку с зелёным чаем. — Я понимаю вашу тягу к знаниям, однако в виду некоторых обстоятельств, как вы и сами осознаёте, большинство студентов именно Слизерина будут относиться к вам… м-мягче, — на последнем слове голос Горация становится будто тише и надломленнее. — Да, я осознаю, профессор. Но это моё решение. Антропос смотрит на профессора прямо и открыто, и Гораций, не заметив в её взгляде сомнения, кивает. — Да-да, конечно… — бормочет он, а потом вдруг оживляется: — Ох, Том, мы совсем забыли! Сладости! Слагхорн сразу же ставит кружку с чаем обратно на стол, вытаскивает откуда-то из внутренних карманов своей тёмно-зелёной мантии небольшую фиолетовую коробочку. Потом он увеличивает её с помощью бытового заклинания и добродушно кладёт на стол рядом с тарелкой печенья, которое, похоже, совсем недавно испёк сам Хагрид. Том следует его примеру и, дружелюбно улыбаясь, оставляет рядом с коробочкой две бумажных упаковки конфет из «Сладкого Королевства» — Реддлу кто-то подарил эту чушь на недавнее Рождество, и после вчерашних слов Слагхорна он решил, что она отлично подойдёт для довольства профессора, поддерживающего амплуа этакого старика-добрячка. — Я… ох… не надо было, — Шварц неловко сглатывает, качает головой, а потом, замирая, внезапно начинает едва заметно улыбаться. Она поднимает голову и смотрит на Слагхорна. Её глаза счастливо сверкают. — Спасибо. Гораций смеётся, отмахивается от благодарности, говорит что-то о Томе, а сам чувствует, как в груди разливается какое-то особое тепло. Реддл же чувствует отвращение. Антропос вновь начинает суетиться и лёгкими взмахами волшебной палочки побуждает выплыть из фиолетовой коробочки Слагхорна и опуститься на свободные тарелки голубое, чёрное и жёлтое пирожные. Они, все ещё перебрасываясь редкими фразами, пробуют пирожные и конфеты, запивая нежные на вкус сладости ароматным и совсем немного терпким чаем. — Знаете, — вдруг тихо говорит Шварц, смотря на жёлтую сладость, которая досталась ей. — Моя мачеха каждые выходные во время каникул пекла такие. Мы с отцом называли их «лимонными бабочками». Гораций несильно сжимает в руке вилку и, поднимая взгляд на Антропос, говорит: — Я уверен, вы с вашей мачехой продолжите эту замечательную традицию. Слабый треск поленьев едва-едва раздаётся в круглой комнате. — Моя мачеха умерла год назад, — отвечает Антропос, смотря на свои руки с тонкими длинными пальцами. — Не могу сказать, что любила её, но она действительно была мне очень дорога. Она сглатывает и вновь замолкает. Щёки Слагхорна же покрываются некрасивыми алыми пятнами — вряд ли ему хотелось заставлять бедную девушку погружаться в воспоминания об ещё одной её утрате. — Она и ваш отец всегда будут с вами. Они будут в вашем сердце, — голос Тома долгим и холодным эхом отражается в этой внезапно вспыхнувшей горькой тишине. Антропос поднимает на Реддла тяжёлый взгляд. Он не нравится Реддлу — слишком цепкий, слишком глубокий. Однако Том не отводит глаз. Он выбрал нужный момент среди всей этой бесполезной болтовни Слагхорна, чтобы простыми и, казалось бы, очень искренними фразами вызвать к себе доверие. Том Марволо Реддл не потерпит чёртового идиотского поражения, когда так долго продирался к победе. — Может быть, Реддл, — наконец отвечает Антропос и вновь поворачивается к Слагхорну. — Вы не подумайте, что я пытаюсь вызвать жалость. — Она жёстко поджимает губы и после продолжает: — Просто никто меня не слышит. Мой отец… мой отец сделал за всю свою жизнь много чего дурного. Если бы его обвинили в том, что он действительно совершил, я бы молча несла свой крест, как его дочь. Однако его жестоко оклеветали на глазах у его народа и всего мира. И поэтому… поэтому я отказываюсь принимать такой исход. Пусть шепчутся, оскорбляют, портят вещи, режут волосы, пытают — мне всё равно, я никогда не признаю его виновным. Позади Шварц пылает камин; его едва заметные в дневное время алые блики касаются её худых острых плеч. У Слагхорна всё пересыхает во рту: он совершенно не знает, что сказать этой несчастной девочке. Руки трясутся, потеют. Под черепной коробкой вьются сотни мыслей и фраз. А тем временем Антропос неумолимо продолжает: — Авроры, как все говорят, не заставляли смотреть, нет. Просто привели в ту комнату, сами сели туда и сквозь магический щит наблюдали за этой… этой казнью. Отец всё просил меня закрыть глаза и отвернуться — умолял! А я не могла… Мне казалось, если я это сделаю, он в то же мгновение исчезнет. А потом… потом его увели и мне дали портключ для иностранных лиц — сказали, мол, если захочу повидать отца в Азкабане, то должна использовать этот чёртов актефакт. — Горькая усмешка тянет её тонкие искусанные губы. — Я использовала его в тот же вечер, как только вернулась в Хогвартс и оказалась в Запретной секции: там вряд ли бы кто стал искать — хотя мне и показалось, будто там кто-то был — да и для активации портключа подобного рода обязательным условием является взаимодействие с золотом и дубовыми досками, вы знаете… Она тяжело вздыхает и прикрывает веки, а потом открывает и вдруг встаёт из-за стола, протягивая Слагхорну свою тоненькую бледненькую ладонь, очевидно, для рукопожатия. — Всё это кажется сейчас далёким. И чужим. Спасибо, что навестили меня и выслушали. Я понимаю: это было тяжело. Гораций смотрит на неё с широко распахнутыми глазами и, отмирая, пожимает ей руку. Он всё ещё чувствует сухость во рту и колкое сожаление где-то в груди. Как-то так всё быстро и больно — даже страшно долго думать об этом. — Я… глубоко сочувствую вам. Если будет нужна помощь — любая! — я обещаю, что сделаю всё, что будет в моих силах, — сипло говорит он, смотря в её красивые глаза. Антропос в ответ легко приподнимает уголки губ. После же поворачивается к Реддлу и тем же образом протягивает ему ладонь. И говорит: — Я благодарна и тебе, Реддл. Том отвечает на это рукопожатие, встречая чужую теплоту кожи колким холодом своего тела. На лице он изображает сострадание и надежду на то, что всё вскоре обязательно образуется. Однако внутри него ярость оплетает своими ядовито-чёрными плющами все органы: неужели ответ на тот вопрос, эта чёртова разгадка, так незначителен? Какое-то холодное и тяжёлое разочарование опускается на плечи Тома. А острое недоверие всё ещё колет ему грудь. — Ох, мы уже порядком засиделись! Вам и Тому нужно ведь ещё позаниматься. Да и к тому же… — слова Слагхорна для Реддла медленно затихают, будто он опускается в толщу воды. Когда они с профессором возвращаются по тропинке обратно в Хогвартс, Том оборачивается и смотрит на Антропос, стоящую у окна. Он пытается найти в её взгляде насмешку, страх, брезгливость, ложь. Однако видит лишь равнодушие и усталость. Это должно разозлить его, заставить едко унижать её в своих мыслях, презирать, ненавидеть за подобную слабость и беспомощность перед горем. Но только вот Том Реддл не чувствует всего этого. Как не чувствует и жалости к ней. — Бедная девочка, — бормочет Слагхорн, смотря куда-то в даль. — Хорошо, что директор Диппет проявил к ней милосердие и позволил жить в этой хижине. Жестокие дети бы не поняли её, сломали. Мерлин, какой же суровой иногда бывает жизнь…* * *
— Не могу понять, зачем приходил Реддл, — задумчиво говорит Антропос, стоя у окна и смотря на постепенно удаляющиеся фигуры Слагхорна и Тома. Хагрид перебирает что-то в своих вещах, хмурится и украдкой поглядывает на Шварц. — Не знаю. Э-э-э… Наверное, профессор Слагхорн заставил. Или он сам, ну, чтобы понравиться профессору, — неуверенно отвечает Руберус. А потом вдруг поджимает губы и порывисто просит: — Ты это… не общайся с Реддлом. Не очень уж хороший он человек. Антропос отворачивается от окна, недолго смотрит на Хагрида, а потом приподнимает уголки губ в краткой улыбке. — Да, Хагрид. Пойдём, я помогу тебе с огородом… Она берёт свою тёплую мантию, висевшую до этого на дверце старого самодельного шкафчика, и выходит из хижины. Хагрид идёт за ней, беря несколько своих добротных садовых инструментов, и закрывает за собой массивную дверь. В хижине тепло — очень тепло. А в камине, на поленьях, лежат и тихо тлеют две упаковки с конфетами из «Сладкого Королевства», недавно принесённые Томом Марволо Реддлом.