ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Реддл встречает её случайно. В волосах у неё что-то сверкает, она разговаривает с каким-то крупным одноглазым мужчиной — его левый глаз скрыт простой серой повязкой. Они спорят. Мужчина внезапно отворачивается от неё и направляет на кого-то третьего палочку — Шварц и крупный мужчина стоят немного вдалеке от узкого переулка. Луч, который вырывается из его волшебной палочки, ядовито-зелёный. Антропос Шварц не вздрагивает, не кричит. Она дожидается, пока маг снова повернётся к ней лицом, и после делает едва заметное движение ладонью. Мужчина почти сразу подкашивается и рукой пытается нашарить стену. Шварц медленно подходит к нему ближе, исчезая в проходе тёмного переулка. Том ещё долго стоит неподалёку от этого места, не снимая с себя сильные чары Невидимости и Отвлечения внимания. Сумерки быстро превращаются в ночь, окрашивая улицы мраком и темнотой. «Они спорили. Он применил Непростительное к третьему лицу — возможно, к магглу, ведь это маггловский район. Она залезла в его голову, смяв его разум, как бумагу. А бравых авроров всё ещё нет, хотя прошло уже около двух часов. Забавно», — думает Том, отталкиваясь от стены, и двигается в сторону того самого переулка, держа волшебную палочку наготове. Пусто. Ни крови, ни магических следов, ни отпечатков заклинаний. Ни-че-го. Обычная маггловская грязная подворотня. «Мило», — Том Марволо Реддл тянет губы в тонкой усмешке. И опускает волшебное древко.* * *
Это похоже на глухой стук. По черепной коробке, по нервам, по костям. Ожидание выворачивает наизнанку. В голове мешаются десятки мыслей, сомнений, даже страхов — затаённых и голодных. Том пишет что-то на пергаменте, что-то — мешает в чертогах своего разума, морщась не то от злости, не то от нетерпения. «Школа — премерзкий вариант. Вопросы, авроры, временное прекращение занятий. Улица — уже лучше, но и этот вариант может грозить определёнными последствиями», — думает Реддл, пряча блокнот с записями во внутренний карман мантии. Время близится к вечеру: совсем скоро Реддл посетит Долоховых в назначенный час. Убийство человека — занятное дельце. Нельзя попасться, нельзя долго наслаждаться «спектаклем», нельзя отвлекаться и нельзя недооценивать жертву. Всё должно быть реальным и мгновенным. Тому нужно время. Да только вот этого времени нет. Оставить всё как есть? Том Реддл отметает этот вариант. Том не хочет проблем. Всё, что он строил все эти годы — своё положение, свою власть, свой разум — он не может потерять. Шварц — как пятно чего-то невыносимо грязного на белом огромном полотне. Человек, в голове которого своё собственное царство. Человек, у которого сотни масок, а под ними — пропасть, мерзкая червоточина. И Том ведь понятия не имеет, что там — за этой червоточиной. Сомнение губительно. А Антропос Шварц побуждает Тома сомневаться. Сила, ужасающая проницательность, взгляд, слова — всё в её образе имеет смысл и свою цену.* * *
Том и Долохов сидят напротив девушек в гостиной. Им подали чай и десерты. Виктуар же так и продолжает играть на фортепиано. — Не знал, что Шварц так дружна с семьёй Долоховых, Антонин. По щекам Антонина ходят желваки. Он говорит: — Шварц была женой покойного наследника Строгановых, Аксамита Строганого, кровного брата Ульяны Строгановой. Аксамит — крёстный отец Виктуар. Реддл приподнимает брови в жесте удивления. И говорит: — Ты никогда ранее не рассказывал мне об этом. Долохов нервно кивает, сглатывая. — Теперь мне ясно, почему Антропос так близка с леди Строгановой и молодой леди Долоховой, — добавляет Реддл, делая несколько глотков чая и переводя взгляд на Строганову, тихо беседующую со Шварц, курящей магическую сигарету. Долохов явственно чувствует недовольство Реддла, но молчит. Руки у него все вспотели. Антонин знал, что Реддл в некоторой степени интересуется Шварц, но не считал своим долгом что-либо рассказывать об этой женщине Реддлу. В конце концов, Долохов просто видел Шварц несколько раз, говорил с ней совсем немного и ещё меньше что-либо знал о ней. Да и… Шварц связана с его семьёй. А о своей семье Долохов благоразумно не желал что-либо рассказывать Лорду. — Аксамит был вторым мужем Шварц, верно? Антонин просто кивает, стараясь не смотреть в сторону Тома. Том допивает чай. Отставляет пустую чашку на столик рядом. — Подозреваю, отношения Строгановых со Шварц весьма неплохие, если их нынешняя наследница так близка с ней. — Они относятся к Шварц как к своей дочери. Реддл снова чуть приподнимает брови. Его лицо — странного выражения. Долохов не может понять, что именно оно выражает. Это было правдой. Аксамит очень любил свою жену, несмотря на её происхождение. Он погиб на войне, и Антропос Шварц — всё, что осталось от него. Логично, что его родители теперь ещё более трепетно относятся к Шварц, чем прежде. Насколько Антонин знал, они даже завещали ей некоторую долю состояния их рода. Ей, как бастарду, конечно, достанется лишь малая часть от завещанного, но и этого должно хватить на некоторые ценные артефакты или годы безбедной жизни. — Должно быть, она рада этому, — наконец отвечает Реддл, чуть кривя губы в очередной улыбке. Его улыбка кажется Антонину совершенно неискренней, но он ничего на этот счёт не говорит. О чём бы ни думал сейчас Лорд, это всё рано останется только в его голове, полной тысячи мыслей — великих и ужасных, жестоких и манящих. Кем была Антропос в его голове? Очередной фарфоровой куклой, которую он планировал безжалостно разбить? А кем была семья самого Антонина? Долохов не хотел думать об этом. Лучше действительно ничего не знать.ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Дом был роскошен, дом таил в себе секреты, пылая магией и запретами. Том водил ладонью по перилам, ощущая кожей силу магии. Сколько волшебников жили в этом поместье? Все они оставили свой след. У Реддла под черепной коробкой — необъятное желание оставить и свой след в магическом мире. Необходимо было сейчас закончить Хогвартс, найти определённые магические артефакты, а после уже можно было отправиться на поиски знаний о Тёмных искусствах. В одной только Англии не могут прятаться все секреты этой удивительной стороны магии. Не говоря уже о том, что Том планировал найти как можно больше полезных последователей и заграницей. Том останавливается напротив портрета одного из предков Долохова. Женщина со светлыми волосами и яркими умными глазами. Портрет обычный, будто маггловский — не движется, не говорит. Женщина в простом голубом платье, сидит на простом деревянном стуле, из украшений — лишь обручальное кольцо. Реддл смотрит, смотрит на портрет. Его лицо — непроницаемо. Удивительно, как что-то может покачнуться от одного лишь дыхания. Как сомнение может медленно съедать что-то внутри. Возможно, Тому просто стоит немного подождать? Посмотреть. Потому что пропасть оказалась куда глубже, чем он предполагал. И в эту пропасть смотрит не он один. Каждый шаг — сцена в спектакле. В спектакле, исход которого никто не знает. Том отходит от портрета. Его глаза отливают алым.* * *
— Эта грязная полукровка останется здесь на целую неделю. Просто немыслимо! Шварц не отрывает взгляда от книги. И курит магическую сигарету, кажется, совершенно не слушая Строганову. — Антонин просто с ума сошёл. Ульяна в негодовании поправляет волосы, выбившиеся из причёски из-за её эмоциональной реакции. — Скажи что-нибудь, Антропос! Шварц вынимает изо рта сигарету, переводит спокойный взгляд на близкую подругу и говорит: — Это не твой дом, Ульяна. В отсутствие родителей Антонин сам принимает решение, кого пригласить погостить в своё поместье. Она говорит это как самую очевидную вещь на свете, а после возвращает взгляд к книге. Строганова округляет глаза, часто дышит от подступающего возмущения и первое время не находит, что же ответить на эти слова. — Ты ведь и сама видишь: с этим Реддлом что-то не то, — всё же мягко и одновременно устало говорит Ульяна. Она садится на подлокотник кресла, в котором Антропос сейчас сидит, смотрит куда-то в сторону, а потом надломленно-доверительно продолжает: — Я боюсь за Тони. Он сообразительный, но иногда вытворяет такие вещи, что потом долгое время не может прийти в себя. — Если Антонин уже сделал свой выбор, ты ничего не сможешь изменить. Он уже не ребёнок. — Но что если этот выбор неверен, Антропос? Что если общение с этим полукровкой… изменит его? Антропос долгое время ничего не отвечает, отложив книгу в сторону. Она курит, глядя на пламя камина напротив. И во взгляде её мелькает что-то ожесточённое, даже что-то страшное. — Значит, ему снова придётся выбирать.* * *
Виктуар Долохова достаточно умна для своих лет. Однако внутри неё — бездна. Кровоточащая и горящая. С самого её раннего детства к ним в поместье приходили колдомедики, осматривали Виктуар и о чём-то говорили за закрытыми дверьми с её бледными обеспокоенными родителями. Сначала Виктуар была напугана, но с течением времени её страх медленно, но неумолимо превратился в злость. Ведь даже если Виктур не такая, как все другие дети, она имеет право быть такой. Виктуар не любила своего крёстного отца. Аксамит был холодным и бездушным, тогда как у его жены, милой Антропос, были очень умные светлые глаза. Виктуар влюбилась в эти глаза сразу. А Аксамит всё продолжал называть Виктуар сумасшедшей за глаза, всё продолжал говорить дорогой и милой Антропос о каких-то важных правилах общения с Виктуар. Виктуар хотела, чтобы Аксамит исчез. Люди часто исчезают. Виктуар это точно знала, потому что сама так поступала с некоторыми людьми и эльфами в их поместье — давала им исчезнуть. Потом Аксамит действительно исчез. Было много слёз, отчаяния, грустных слов — Виктуар не плакала, просто стояла и смотрела то на гроб, то на Антропос, чьё — наверняка бесстрастное — лицо было скрыто чёрной вуалью из магического кружева. Что было потом — Виктуар не знает. Долоховы не были близки с Антропос. А сейчас она гостит у них. Родители наконец позволили Виктуар пригласить её и Ульяну Строганову. Брат Антонин, конечно, был против, но кому какое до него дело? В семье Долоховых желания Виктуар всегда исполнялись чаще, чем желания Антонина. Да и каков этот Антонин? Притащил в их дом какого-то мальчишку, который так внимательно разглядывает милую Антропос. Милая Антропос не для этого мальчишки. Милая Антропос была даже не для Аксамита. У милой Антропос слишком умные глаза. А Виктуар просто интересно. Диковинка-букашка-камешек. Виктуар не сумасшедшая, она просто… любит смотреть на всё иначе. Жаль только, что даже колдомедики этого не понимают. Какие глупые. — Ты неправильно ходишь, — говорит Виктуар, смотря на мальчишку. Кажется, его зовут Том? Какое некрасивое имя. Том улыбается. И глаза у него — болото. — Тогда подскажите, леди Долохова, как мне следует ходить. Прошу вас. Виктуар молча смотрит на этого Тома. Прижимает ближе к груди магическую плюшевую игрушку — мишка чуть шевелится, поднимая свою плюшевую голову к ней. Затем юная Долохова кивает и, переступая через каждую узорчатую трещинку на мраморном полу, проходит так по парадной почти до главного входа. И замирает. — Теперь я понял, о чём вы говорите, юная леди Долохова. Серьёзный тон Тома побуждает Виктуар насторожиться. Она поворачивается и смотрит, как Том, повторяя её движения точь-в-точь, тоже идёт к парадному входу и становится совсем близко к ней. Виктуар хмурится. А потом её лицо вдруг озаряет счастливая улыбка, и она говорит: — Да, всё правильно! И даже чудесно — теперь ты стоишь очень близко к двери, из которой можно выйти из поместья. — Правда? — Том издаёт смешок. — Но мне нравится здесь, и я не хочу уходить из этого места. По крайней мере, пока что. — Мне всё равно, что тебе нравится, а что — нет. Ты здесь никто. И всегда будешь никем, куда бы ты не пошёл. Люди, такие, как ты, всегда никто. Потому что они неправильно ходят: будто по головам. Губы Тома чуть дёргаются. Его улыбка словно даёт трещину. Виктуар открывает парадные двери. Берёт одну лапку своего плюшевого мишки и машет его лапкой. Магический мишка подчиняется. Из него доносится простой механический голос: — Пока-пока. Двери парадного входа резко закрываются, как от сильного порыва ветра. Виктуар поджимает губы, а Том чуть приседает, смотря только на мишку. Поднимает свою ладонь и машет в ответ. Его губы размыкаются, и он весело произносит: — Пока-пока.