Бесконечная история

У Трубецкого такое тело, что Кондратий каждый раз совершенно неумолимо и позорно едет крышей. Позорно, потому что оно все расписано татуировками, а Рылеев считает это верхом безвкусицы. Или правильно будет сказать «считал»? Ведь сейчас он жадно оглаживает сережины плечи и его совершенно не смущает, что из-под ладоней на него смотрит черный ворон, каркающий «nevemore» и странный мультяшный череп с сигарой в зубах, ниже рассыпаются мелкие кресты, сердечки и какие-то закорючки, неподдающиеся идентификации, а еще ниже смазливая пин-ап девчонка в окружении пошлых красных роз. Кондратий привычно фыркает, усмехаясь, когда проходится по ним губами, выцеловывая ребра, проводит носом по животу и снова улыбается нетерпеливому сережиному выдоху. Для него путешествие по этим картинкам уже сродни ритуалу, но они не виделись больше недели, и сейчас оно получается немного скомканным. Кондратий с Трубецкого даже джинсы не стягивает, а уже толкает на кровать и сверху устраивается. Окидывает взглядом пестрое тело, разметавшееся по темно-синим простыням и вдруг замирает. Проводит пальцами по новой татуировке. Белый цветок клевера в окружении трилистников на груди слева, прямо там, где бьется сердце. Тонкие линии, благородный зеленый — все это так отличается от такого мультяшного дурдома, которым покрыт Сергей, что вызывает удивление и завораживает. Трубецкой приподнимается на руках. — Нравится? — спрашивает и улыбается, когда Кондратий кивает. Он все не может перестать обводить цветок пальцем. — Почему клевер?  — спрашивает и почти дышать перестает, ожидая ответа, а Трубецкой с ответом не торопится, щурится, разглядывает Рылеева и улыбается все так же невыносимо. — Ты как-то сказал, что белый клевер означает клятву. Сердце пропускает удар. — Ну да, — Кондратий взгляд поднимает и падает в глаза напротив. —  Но ты же все это чушью считаешь, — пытается еще как-то сопротивляться, заранее зная, что бесполезно, а Трубецкой вдруг становится предельно серьезным. — Я считаю, но ты нет, — он сжимает пальцы Кондратия на своей груди, вверх тянет, губами к ним прижимается и выдыхает: — Поэтому это моя клятва тебе. И Рылеев не уточняет, клятва в чем, потому что знает, потому что любовь накрывает такой волной, что терпеть невозможно, и он целует Сергея, целует жадно, нетерпеливо, требовательно и счастливо смеется, когда тот переворачивает его на спину. — Надеюсь, мне не придется в ответ делать какую-нибудь пошлую татушку с красной розой?  — Кондратий просто не может удержаться, и Трубецкой его тут же наказывает укусом в ключицу. Рылеев стонет, навстречу выгибается и думает, что мысль о красной розе где-нибудь на запястье — чтобы всегда видеть — уже не кажется ему такой отвратительной. И позже Сергей ему ее набивает. Красный бутон там, где бьется пульс, длинный стебель вдоль всего предплечья. Кондратий наблюдает, как тонкие линии складываются в рисунок и фыркает от смеха, когда Трубецкой в десятый раз за последние пару минут вскидывается и спрашивает обеспокоенно: «Не больно?». Рылеев мотает головой и думает, что жизнь — уморительная штука, ведь раньше он розы не любил, считал скучными и банальными, но Трубецкой забежал в его магазин за букетом именно банальных алых роз на длинных стеблях, и поэтому теперь одна красуется на его руке. На самом деле Кондратию нравится этот полураспустившийся бутон на коже. А еще безумно до сладко обрывающегося сердца нравится новая привычка Трубецкого при встрече прижиматься к нему губами.