Покой нам только снится

День выдался слишком утомительным для всего пика Цинцзин. Это повторялось каждый раз, когда озорной смех эхом прятался в бамбуковом лесу, а идеально белые на рассвете одежды было невозможно отстирать от сочной зелени к моменту, когда воздух становился прохладным и небо сгорало за высокими побегами, а робкая тень укрывала комнаты адептов. Шэнь Цинцю мягко прижимал к себе уже заметно подросшего Шан Вэньхуа, отмечая, что носить малыша на руках становится все тяжелее. Полудемонические близнецы росли быстрее, чем того хотел бы лорд горного пика Аньдин. К детям в целом Шан Цинхуа относился довольно спокойно, но в своих находил смысл посмертного существования. Шан Цинхуа не раз вслух размышлял о том, какой удивительный мир, полный сомнительных возможностей, он создал. Цинцю задумчиво кивал. Словосочетание «сомнительные возможности» было подобрано, на его взгляд, идеально: сомнительная возможность разделить участь главного злодея и чуть не оказаться расчлененным беспощадным демоном, сомнительная возможность выйти замуж за своего плаксивого ученика, сомнительная возможность родить от него ребенка, сомнительная возможность коротать бессмертный срок в выдуманной реальности, окружая заботой свою семью и наставляя юных адептов... Сомнительная возможность периодически выслушивать нытье собрата по несчастью, потому что мстительная и злопамятная Ша Хуалин научила близнецов звать его, бесподобного Создателя, «мамочкой». Шэнь Цинцю мягко ступал по циновке, стараясь не разбудить маленького демоненка, вцепившегося пальчиками в его верхние одежды. Бессмертный учитель крайне равнодушно осмотрел свои неподобающе выглядящие одеяния, кое-где мятые, кое-где в пятнах от травы и каши — он уже привык. Вэньхуа заворочался, когда его уложили в широкую кровать, и, чуть приоткрыв слезящиеся светлые глазки, потянулся ладошками к сопящему рядом брату. Почувствовав привычный холод, он перестал хныкать и успокоился. Цинцю присел на край постели, нежно гладя малыша по спутанным от бесконечной беготни волосам и напевая тихую колыбельную, пока тот снова не уснул. Бинхэ задерживался. Он должен был поймать измотанного Цинхуана в зарослях бамбука и вернуться к нему, требующему объятий и долгого беспечного сна. Бросить троих малышей и пойти искать супруга с сыном Цинцю, к сожалению, не мог. Слишком велика была ответственность за этот детский сад. Правда, выражение «детский сад» абсолютным большинством недоумевающих молодых родителей одобрено не было. На Цинцзин нет никаких садов, получается полная бессмыслица. Цинцю и Цинхуа тогда переглянулись, с сочувствием кивнув друг другу, и предложили в определенные дни называть Цинцзин «детской бамбуковой рощей». Бессмертные и демоны согласились. Было решено именовать локацию номер два «детским полем для тренировок» («детским полем для пинков полумертвых адептов» — Цинцю и Цинхуа чуть не умерли по второму (а кто и по третьему) разу, задыхаясь от смеха), локацию номер три — «детским айсбергом», хотя почти никто из присутствующих на родительском собрании и слова-то такого не знал. Пик Аньдин был признан наименее подходящим для детей местом. Даже голодные демоны Севера ни в какое сравнение не шли с перегруженными повозками и не успевающими с поставками адептами. Тем более во владениях Мобэй-Цзюня никто не осмеливался даже взглянуть на резвящихся и укутанных в меха крох. Везде было хорошо по-своему, но пик Цинцзин малыши любили особенно сильно. Уставший от постоянного контроля над детьми Шэнь Цинцю взваливал заботу о них на адептов. Пока Нин Инъин и Мин Фань читали малышам сказки, горный лорд отдыхал в тени, слушая одни и те же истории по сотому разу и едва не мурлыча от удовольствия, когда супруг клал его голову себе на колени и нежно целовал за ушком. Дети задавали много вопросов, и далеко не всегда у озадаченных адептов находились на них ответы. Осознавая, что от жалостливых взглядов никуда не спрятаться, Цинцю, как самый (по идее) мудрый, с неохотой выкручивался, чтобы удовлетворить наивное любопытство своих слушателей. Была, однако, и более весомая причина обожать Цинцзин. Готовка непревзойденного главного героя. Не так давно Лю Цингэ спросил Минчжу, почему она капризничает и не хочет вернуться на пик Байчжань, а малышка закатила страшную истерику. Причина внезапного порыва была проста: вкуснее дяди Ло никто готовить не умеет. Солидарная с ней полудемоническая часть подхватила односложную песню. Бесподобному мастеру кулинарии Ло Бинхэ, явно не очень довольному вечерним концертом, пришлось на скорую руку готовить ужин на десятерых человек (или не совсем человек). Было неловко, пожалуй, всем, кроме шумной, но крайне дружной малолетней оравы. На следующий день подобный бунт эффекта не возымел. Однако совместное времяпрепровождение порой имело место быть. Входную дверь бесцеремонно открыли. Не с ноги — и на том спасибо. Чинить её, ставить новую, вешать железные замки, просить стучаться было, увы, бесполезно. Бессмертный горный лорд Лю Цингэ, на удивление в одиночестве, пришел забрать свое маленькое сокровище. — Добрый вечер, шиди, — у Цинцю хватило сил только слабо кивнуть головой в знак приветствия. Лю Цингэ понимающе вздохнул: со следующего рассвета малыши перекочевывают на «детское поле для тренировок» под его личную ответственность. — Минчжу очень хотела тебя дождаться, но у них был слишком насыщенный день, поверь мне. Ты сегодня без Ян Исюаня? — Он у Му Цинфана, — отводя взгляд в сторону, тихим голосом ответил Цингэ. В их семье ежедневные переломы, открытые и закрытые, травмы, кровь были рутиной и за домашнее насилие никем не считались. Шэнь Цинцю было искренне жаль этого юношу, решившего связать себя узами брака с безжалостным и суровым Лю Цингэ. Однако все знали, как сильно Цингэ переживает и волнуется, когда Ян Исюань пропадает на границах с миром демонов. Он хочет, чтобы их отношения действительно были из разряда «долго и счастливо», чтобы их малышка росла в полной семье, которая защитит её от всех напастей, поэтому тренирует Исюаня дольше всех, не щадит, не поддается. Потому что боится, что тот может оказаться недостаточно сильным в критичный момент. Потому что боится потерять. — Папочка, — Лю Минчжу усиленно терла кулачками глазки. Её косичка растрепалась и одежды помялись, но она быстро, едва не запнувшись об собственные ноги, побежала к Лю Цингэ, который подхватил её на руки до того, как она врезалась бы в него. Малышка сонным взглядом осмотрелась вокруг и нахмурилась; пальчики вцепились в воротник одежд. — Папочка, а где папа? — У дяди Му, — Лю Цингэ нежно — настолько, что у Шэнь Цинцю каждый раз сердце прихватывало, когда он невольно становился наблюдателем — поцеловал хмурую малышку в щечку, словно извиняясь. — Опять? — Минчжу трогательно вскинула бровки. — Он успеет к ужину? — Он его и приготовит, — заверил Лю Цингэ, подходя к широкой постели, на которой непробудным сном спали двое мальчишек, и поправил одеяло, которое скинула с них его дочка. Приноровился. — Домой! До свидания, дядя Шэнь! — малышка помахала ему ладошкой, развевая покрытый пятнами рукав. — До завтра, — Цинцю широко зевнул, прикрывая лицо веером. Осталось сдать на руки близнецов. Когда Цинхуа, донельзя радостный и раздражающе счастливый, ввалился в хижину (тоже, к слову, не стучась и совершенно забыв про приличия), Цинцю уже дремал, завалившись рядом с Вэньхуа и Сюэ. Сумерки давно сгустились над горным хребтом, яркая полная луна освещала долину и верхушки бамбуковых побегов, а Мобэй-цзюнь и Шан Цинхуа только соизволили прийти и забрать своих чад в ледяной дворец. В том, что они бессовестно прожигали их с Бинхэ законное время на отдых, сомнений не было — лохматый, наспех одетый Цинхуа выдавал их с головой. Цинцю недовольно сощурился, но сил на пререкания уже не хватало. — Спасибо, что присмотрели за детьми, — Цинхуа подмигнул распластавшемуся на постели собрату и со вздохом поднял на руки своего беловолосого сына. — Как же быстро они растут, это просто кошмар. Мой король, возьми Вэньхуа, пожалуйста. Мобэй-цзюнь без лишних слов забрал обоих сыновей, тут же покидая хижину, чтобы дети не проснулись от слишком эмоциональных приветственных речей своей горе-«мамочки». Цинхуа, оценив убитое состояние своего ближайшего друга, решил не терроризировать его новостями и подождать до лучших времен (лет через десять, по его расчетам). Безвольное тело стало слишком тяжелым. На какое-то мгновение Цинцю показалось, что он услышал колыбельную Луны. Чистую, как горный поток, далекую, как воспоминания о прошлой жизни. Сердце переполнилось тоской. Летний ветер заставлял ежиться в ночной мгле. Шэнь Цинцю не знал точного местоположения Бинхэ и Цинхуана, он просто бесшумно ступал по лунному следу, стелющемуся вглубь бамбуковых зарослей. От звуков подавляемого плача кольнуло сердце. Цинцю хотел броситься вперед, но резко застыл на месте, когда увидел своего сына в безопасности, на руках Ло Бинхэ. — Папочка, я больше никогда не буду так далеко убегать! — Цинхуан, постепенно успокаиваясь, размазывал слезы по ханьфу папы. Казалось, Бинхэ и Цинцю одновременно вздохнули, потому что знали: будет. В конце концов это их ребенок. Бинхэ аккуратно снял верхние одежды и закутал в них сына, проверяя, не поддувает ли снизу. Он вытер пальцами слезы страха с пухлых щечек. Маленькое тело Цинхуана ещё дрожало от пережитого стресса, и Бинхэ крепко прижал его к себе. Шэнь Цинцю впервые видел супруга таким взрослым. Раньше Цинцю думал, что Бинхэ не был готов к рождению ребёнка. Что он сам ещё ребёнок. Ревнивый, несамостоятельный, не осознающий до конца свою роль... В моменты повышенной тревожности Шэнь Цинцю боялся, что двоих детей не потянет. А потом Бинхэ на несколько часов уходил с малышом на прогулку, позволяя мужу отдохнуть от громких истерик и извечного «дай!», отбирал у Цинцю ложку для супа или палочки, пересаживал Цинхуана на свои колени и кормил сам, качал на руках долгими ночами. И Цинцю понимал, что все у них будет хорошо. Сейчас Шэнь Цинцю видел в Бинхэ не маленького мальчика, требующего безраздельного внимания. Видел в нем мужчину. Отца. Бинхэ ласково отвел кучерявую челку в сторону, целуя довольного сына в метку на лбу. Зашелестел бамбук. Было прохладно, но отчего лицо и шея запылали?