***
Лорды горных пиков, как назло, ни в чем не нуждались. Забыться в работе, которой в любой другой момент было завалом, не вышло. Все, что оставалось обессилевшему и выгоревшему Шан Цинхуа, — это бесцельно слоняться по пику, прячась от адептов и предаваясь воспоминаниям в тени пылающих алым деревьев. Для атмосферности не хватало только проводных потрепанных временем наушников, из которых работал только один, горячего кофе в стаканчике из Старбакса (хотя кого Цинхуа обманывал, у него никогда не хватало на такую роскошь денег, он питался растворимым) и дождливых капель, стекающих по грязному оконному стеклу. Цинхуа скучал по миру, в котором родился. Но ещё сильнее Цинхуа скучал по своим непоседливым полудемонятам. Он вспомнил их первые шажки. Его король сидел на холодном полу, ловя их до падения и очень счастливо улыбаясь уголками губ. Вспомнил первую ссору с детьми, начавшуюся, как ни странно, из-за нехватки мяса в лапше собственного Его Демонического Величества приготовления. Вспомнил, как Вэньхуа пытался повторять за ним стихотворения древних мыслителей, а Сюэ пачкался густой тушью с ног до головы — так, что даже белоснежные волосы оставались чистыми только на затылке. Вспомнил, как придумывал им имена. Осознал, что без слез вспоминать не получается. Золотистые листья через открытое окно залетали в цзинши, плавая в пиалах с остывшим вином. Они с Цинцю, предаваясь ностальгии, пытались сварить глинтвейн, но результат их тщетных попыток мало походил на оригинал. Коллективный разум принял решение в следующий раз взвалить это задание на всемогущего и безотказного (не для Цинхуа, конечно) Ло Бинхэ. Но не пропадать же добру. Оно неплохо согревало, в конце концов. У Цинхуа с Мобэем тогда только-только родились полудемонята, и горному лорду в срочном порядке потребовалось выбраться из клетки, в которой пытали детскими криками, и напиться в компании брата по вселенной. Мобэй-цзюнь против не был. Сам Шэнь Цинцю его инициативу поддержал. Пиала сменяла пиалу, голова шла кругом. Однако насущные проблемы не покидали тревожного горного лорда: имена малышам они так и не дали. И тогда светлую (и, определенно, пустую) голову Шан Цинхуа посетила гениальная мысль. — Хуавэй, — изрек он, закусив нижнюю губу, и неубедительно покачал головой. Стеклянный взгляд встретился с точно таким же нечитаемым. Тот, поймав нужную волну, заключил: — И Сяоми. «Спасибо, что не алиэкспресс», — додумал Шан Цинхуа, вынырнув из воспоминаний и обмахиваясь пылающим веером кленовых листьев. Он горестно вздохнул. Сердце было не на месте. Он находился вдали от семьи и понятия не имел, не ушибся ли бойкий Сюэ, не упал ли с высокой родительской кровати Вэньхуа. Не сильно ли страдает его муж, оставшись один на двое с шаловливыми сыновьями?.. Цинхуа повернулся на другой бок, потому что одна сторона онемела, и, поймав на себе взгляд невероятно притягательных синих глаз супруга, чуть не свалился с кровати. Шан Цинхуа от неожиданности подскочил и ударился головой об стену, тут же касаясь ушибленного затылка. Он с неверием уставился на стоящего в тени Мобэя. Великолепного, благородного, чистокровного демона. Что?! — Ты лежишь в одном положении уже полдня. Я не думаю, что все в порядке. — Мой король, — Цинхуа протянул к нему руки, с жалобным выражением лица подзывая к себе. — Я совершенно не могу понять самого себя, помоги мне. Психологов ещё не придумали, поэтому тащить бремя моего существования придется тебе, любимый. Мобэй-цзюнь присел на краешек кровати, но Цинхуа недовольно замотал головой. Он отодвинулся к стене, приглашая супруга лечь рядом. Мобэй-цзюнь осторожно приобнял его, чтобы не потерять зрительный контакт. — Что случилось? — Мне кажется, — он прочистил горло, которое внезапно запершило, — что наши малыши меня не любят. — Если это действительно так, то почему они беспрерывно рыдают уже три дня и три ночи, с тех самых пор, как ты покинул ледяной дворец? — У Мобэя едва заметно дернулась бровь. Видимо, не врал. — Не знаю, — Цинхуа зарылся лицом в подушку, и демону Севера с трудом удавалось расслышать его бормотания. — Ша Хуалин им нравится больше. — Неправда. У неё тоже не получается их успокоить. Они плачут и зовут тебя. Как ты понимаешь, за компанию рыдает и Цинхуан. Сюэ и Вэньхуа отказываются спать у себя и перетаскали все свои игрушки на нашу постель. Теперь там нет места даже для меня, — у Мобэя сердце зашлось, когда Цинхуа поднял на него свои светлые заплаканные глаза. В них теплилась надежда. — Почему ты не пришел за мной раньше? — он всхлипнул. — Потому что тебе нужно было отдохнуть, — заключил ледяной король демонов. — Почему они меня не слушаются? — Потому что ты их избаловал? — вопросом на вопрос ответил Мобэй. — Притормози, мой король, это ты постоянно балуешь мальчишек, — Цинхуа недовольно глянул на него. Что за необоснованные наезды. — Ты очень мягкий и никогда не ругаешь их, просто ворчишь. Поэтому они не воспринимают твои слова всерьез, — Мобэй перекатился на спину, уставившись в потолок. — А… — А в темнице им сидеть не нравится. Поэтому они послушные со мной, — Мобэй-цзюнь осознавал, что сейчас начнется, поэтому глубоко вздохнул. — Ты наказывал моих детей и запирал их в темнице? — Наших. — Они же маленькие! — Они сидели там недолго. — А если бы они были старше, ты бы их на сутки запер?! — … Нет? — Нет! Вот уж не думал, что мне ещё и мужа воспитывать придется. Краткий курс заботы о детях, которым уже, к слову, пять! — Цинхуа просто негодовал от злости. Что за первобытные воспитательные методы у этого демонического народа! — Стой… А Цинхуана и Минчжу тоже?.. Он с ужасом уставился на преспокойного демона. — Нет. Вздох облегчения разрезал тишину. Если бы ответом было лаконичное «да», то разрезать могли уже самого Цинхуа. И это он-то себя плохим родителем считал! — Так, возвращаемся в ледяной дворец. А то кто знает, куда ты их засунул, — Цинхуа обиженно отвернулся к стене, когда на его бедро легла холодная огромная ладонь. — Они с Ша Хуалин. И она может присмотреть за ними до вечера. Цинхуа, обернувшись через плечо, уловил шальной блеск в синих глазах. Как бы он ни злился, но такой шанс предаться страстной любви без боязни оказаться застуканными детьми… Он хмыкнул, но поднятые уголки губ и закушенная изнутри щека выдавали схожесть их мыслей. — Я бы мог прочитать тебе свиток нравоучений и возмущений, но… — Цинхуа сладостно тянул, закидывая ногу на бедро своего супруга и седлая его, — … Полагаю, это тот редкий момент, который стоит потратить на более приятные занятия. Мобэй-цзюнь усмехнулся, устроив свою огромную ладонь на талии Цинхуа, когда тот наклонился к его губам. Когда клыки демона неторопливо прикусывали пухлые губы Шан Цинхуа, он искренне наслаждался, отдаваясь во власть момента. Наконец и в их бессмертной жизни настали долгие часы тягучего, как карамель, счастья. И Цинхуа, и Мобэй-цзюнь не скупились на взаимные ласки, потому что нормальный человеческий секс у них был, кажется, больше месяцев пяти назад. Не сумбурный перепих во время обеденного сна, сопровождаемый страхом издать хоть звук и разбудить чутких полудемонят; не прерванный детскими завываниями акт наспех растянутой любви; не наиболее оптимальная взаимная дрочка — а приносящий настоящее удовольствие интим. Только за то томительное время, что его растягивали длинными пальцами, Цинхуа успел кончить несколько раз. Его возлюбленный Король так медленно насаживался ртом на его аккуратный член, так неторопливо вводил пальцы, обильно смазанные чем-то, внутрь и так властно при этом удерживал его худые ноги раздвинутыми, что у Шан Цинхуа не было никаких шансов остаться неудовлетворенным. Он старался стонать потише, кусая запястье, припухшие губы, угол подушки, край одеяла, но горло все равно осипло. Мобэй-цзюнь, хищно облизнув влажно поблескивающие от слюны и остатков чужого семени губы, навис над Цинхуа. Тот смотрел прямо в темнеющие омуты расфокусированным взглядом. Хотелось не только получать наслаждение, но и отдавать его в двукратном размере. Цинхуа провел смазанную дорожку из поцелуев от кадыка до прикрытых от возбуждения глаз, и прямо в чужой рот прошептал просьбу усадить его на бедра. Он откровенно дразнился. Выгибался, притираясь задницей к истекающему смазкой члену, делал вид, что не получается вставить, надавливая крупной головкой на вход до тех пор, пока Мобэй-цзюнь не зарычал. Гортанно, как раззадоренный хищник. Мобэй сильно сжал руками, на которых проступили темно-синие вены, ягодицы мужа, раздвигая их. Шан Цинхуа насаживался медленно. Он соскальзывал вниз, а внутренние стенки плотно сжимали толстый член. Короткие ногти Цинхуа расписывали полосами бледные плечи, когда тот пытался удержаться на дрожащих ногах. Он раскрывался, не сдерживая всхлипов, ощущая долгожданную заполненность. Ужасные месяцы воздержания возродили в Цинхуа и Мобэй-цзюне прежнюю пылкость. Страсть застилала глаза, пьянила рассудок, и даже в страхе и смущении проходившие мимо покоев горного лорда адепты не волновали совершенно никого. В конце концов, кому они могут пожаловаться? Шан Цинхуа тут всем управляет, он тут главный папочка. О том, что он папочка двоих неуправляемых близнецов, Цинхуа вспомнил гораздо позднее. Уже ослепительно яркий месяц царствовал над землями, когда хриплые стоны стихли до голодных вздохов. Мобэй-цзюнь, глядя на утомленное лицо супруга, улыбался. Нежно, по-любовному, словно впервые видел его таким замученным и счастливым одновременно. Он осторожно гладил взъерошенные волосы, периодически целовал начинающего засыпать Цинхуа в лоб. — Я обещал Ша Хуалин вернуться к ночи. — Забей, — лениво протянул Шан Цинхуа. — Её? — На неё. Ей не повредит немного пострадать, — горный лорд обиженно фыркнул. — Ты злопамятный, — Мобэй-цзюнь прижал мужа ближе. Обычно между ними лежали целых два небольших тела, поэтому такое удовольствие — быть только вдвоем в собственной постели — они могли позволить себе нечасто. — Я люблю тебя. Шан Цинхуа лишь сонно кивнул.***
Успокоить рыдающих и повисших на его шее (и в прямом, и в переносном смыслах) близнецов казалось чем-то из рода фантастики. Одежду придется отстирывать от следов детской истерики, но Цинхуа чуть сам не плакал, когда они цеплялись за него и просили не уходить больше. — Мамочка, не уходи больше. Никогда-никогда не уходи! — Вэньхуа шмыгал носом, утирая красные глаза кулачками. Даже раздражающее и неприемлемое «мамочка» больше не выводило из себя. Сюэ быстро спрыгнул с его колен и убежал в противоположный конец комнаты, вытащив из ящика ледяную фигурку Ша Хуалин. Он впихнул её в руки Цинхуа, который от накатившей нежности и любви забыл, что умеет говорить. Сюэ отдал ему свою самую обожаемую игрушку, ни на миг не задумавшись. Отдал самое ценное. — Мне не жалко, мамочка. Я вырасту и выйду замуж за Лин-Лин. — Малыш, нужно было сказать женюсь. — Наивные! — звонким голосом крикнула Лю Минчжу, обнимающая за ногу оставшуюся за главную Ша Хуалин. — Лин-Лин моя. Снежного шторма было не избежать.