В чертогах золотых песков

За несколько дней до Великого торжества. Задыхаясь и не переставая кряхтеть себе под нос, чати бодро семенил по коридору и во всю старался поспевать за молодым не испытывающим боли в суставах Атемом. — Н-но, Ваше Сиятельство, Хеб-сед — не просто очередной повод устроить ритуальные пляски! Это символичная погребальная церемония... Нет, даже не так. Это суровое испытание, проходить которое в столь раннем возрасте категорически запрещено! Лишь набравшись опыта и прожив долгую благополучную жизнь, фараон получает право умереть и переродиться подобно фениксу, дабы править дальше уже как внеземной властитель, наследник, бессмертный золотой феникс. Не многие ваши предки смогли дожить до этого ключевого момента в истории своего правления, как и не многие пережили само испытание. Нельзя жертвовать собой так бездумно! Но, что намного важнее, отказ от тысячелетних традиций может вызвать еще больший гнев богов! — Каждое слово вкупе с непрерывной утомительной ходьбой требовало от придворного советника титанических усилий. — Традиции устаревают, Ану́м, — небрежно бросил Атем, в упор не замечая страданий чати... или делая вид, что не замечает их. — Вам не хуже меня известно, что Хеб-сед не просто так зовется «праздником хвоста». Церемониальный обряд требует, чтобы правитель Египта прилюдно доказал свое могущество и, соответственно, способность управлять огромной страной. А это, мой дорогой господин, значит, что вы обязаны совершить ритуальный бег вокруг священных пирамид, облаченный лишь в повязку с бычьим хвостом — неотъемлемым элементом церемонии. Пробежав четыре круга, вы пройдете через ритуал омоложения и возродитесь подобно самому Ра, крылатому богу-фениксу. От вас, как от фараона, зависит будущее нашей страны! А вы собираетесь превратить этот древний священный обряд в детские игры?! Атем резко остановился, и чати едва не стукнулся носом в спину юноши. Затяжное молчание не сулило ничего хорошего, но, когда фараон повернулся к советнику лицом и заговорил, он выглядел на удивление таким... равнодушным. — Есть ли смысл проходить через испытание и становиться фениксом тому, кто и так им является? Разве ты забыл, Ану́м, с кем говоришь? — Не забыл, о, прославленный сын Ра, — тут же мрачно отозвался чати, порядком уставший от высокомерных речей фараона. — В таком случае, ты и сам прекрасно осознаешь всю абсурдность ритуала. Я не стану тратить время на глупые поверья смертных. Но... если ты считаешь такой пустяк настоящей преградой, то почему бы чисто символически не заставить бежать кого-то другого? К примеру, тебя самого, дорогой чати? — Атем самодовольно усмехнулся. — М-меня? Ох, боюсь это невозможно! Кто же тогда будет заниматься подготовкой самого торжества, если не я, мой фараон? Вы же не хотите доверить настолько щепетильную работу каким-то неумехам, верно? Конечно, если бы не сковывающие меня обязательства, я принял бы за честь столь уникальную возможность совершить ритуальный бег вместо своего возлюбленного повелителя, — испугавшись, Ану́м поспешил найти тысячу и одну отговорку, лишь бы не глупая смерть в каменных руинах под палящим солнцем. Однако подобострастная лесть чати не смогла укрыть от Атема страх и отвращение, которые, впрочем, и без того были написаны на лице придворного советника. Фараон лишь громко рассмеялся. — Можешь не переживать, милый чати, тебе никогда не придется совершать ритуальный бег. Ни в этой, ни в какой-либо другой жизни ты не то, что ритуал проходить вместо меня, ты даже стоять со мной на одном песке не будешь достоин. Кроме того, не хотелось бы омрачать торжество твоей внезапной смертью. Будет весьма прискорбно переносить весь праздник из-за такой мелочи, не находишь? От подобного равнодушия со стороны правителя Ану́м порядком оторопел, не в силах и слова произнести. А что еще он мог сказать? Его жизнь в глазах фараона казалось такой же ценной, как и жизнь крохотной мышки в глазах голодной кобры. — Хм, кого же мне тогда выбрать? — задумчиво протянул Атем, взгляд которого медленно прошелся вдоль коридора и его многочисленных развилок. Чья-то фигура показалась за поворотом... — Сето! — громко окрикнул несчастного правитель. — Как же ты вовремя! Подойди сюда, мы с чати как раз обсуждаем одну насущную проблему. — Только не он... снова, — сквозь зубы процедил жрец, благо на другом конце коридора этого никто не услышал. Молодой мужчина в синей приталенной тунике и с неизменным для египетского одеяния золотым поясом подошел к царю, почтительно кланяясь в знак приветствия. — Вы что-то хотели, повелитель? — Холодный взгляд голубых глаз столкнулся прямо с горящим взглядом фараона. Из-за немалого роста жреца могло показаться, что он смотрит на правителя свысока, но абсолютно все во дворце знали — Сето единственный человек, который открыто позволяет себе в действительности высокомерно смотреть на фараона. — Да так, ничего особенного. Просто хочу, чтобы ты пробежал четыре ритуальных круга вместо меня во время Хеб-сед, — улыбаясь, Атем хищно сощурился. Он прекрасно видел, как смотрит на него Сето и прекрасно знал, что нужно с ним за это сделать. Удивительно, но первым отреагировал вовсе не жрец. Чати недовольно крякнул, чуть не задохнувшись от распиравшего его легкие возмущения. — Ваше Высочество, это совершенно недопустимо! — не сдержавшись, Ану́м сорвался на истеричный крик. — Как и я, Сето далеко не последний человек во дворце. Он верховный жрец, в конце концов! А забота жреца — проводить церемонии и ритуалы, в том числе и Хеб-сед. — Хах? Неужели в таких незначительных делах мы никак не можем обойтись без участия Сето? — с наигранным недоумением поинтересовался Атем. — Я считаю, жрец как никто другой подойдет для этой задачи. Погляди на него! Молод, высок, силен, да и к тому же прекрасно знаком со всеми церемониальными тонкостями. Если уж вы, дорогой мой чати, так настаиваете на соблюдении всех правил, я советую вам поскорей определиться с кандидатом на роль бегуна. Не мне ведь бежать, в самом деле? — Фараон с издевкой посмотрел на советника. В конечном итоге Атем и чати начали громко препираться друг с другом, от чего по коридору волной прокатилось мощное эхо. Сето молча стоял напротив них и выслушивал ругань, зная, что сейчас буквально решается его судьба. Причем все зависело не от того, как ловко Ану́м сможет переспорить правителя, а лишь от настроения этого самовлюбленного эгоистичного возомнившего себя богом засранца. Эта история началась много лет назад, еще до рождения Сето, чья семья была жестоко убита и низвергнута фараоном в грязь. В один миг они потеряли все из-за прихоти взбалмошного избалованного ребенка, который вдруг решил, что ему больше нравится сидеть на золотом троне, чем смотреть, как восседает на нем старший брат. Одна лишь ненависть осталась от прошлой жизни Сето, и он ненавидел, ненавидел, НЕНАВИДЕЛ фараона. Впрочем... это было взаимно. — Повелитель, — Сето решил наконец прекратить эту бесполезную перепалку между юным царем и старым чати, которые, тем не менее, так ни к чему и не пришли, — почему бы вам просто не заставить бежать кого-нибудь из слуг? Выберем молодых прислужников и посмотрим, кто из них самый выносливый. Кроме того, для ускорения процесса отбора, пообещаем кандидатам гору золота в награду, правда, выбора у них все равно не будет. А когда ритуал завершится... казним победителя. Мы же не хотим, чтобы жалкий раб затмил нашего прославленного властителя одним лишь своим существованием, верно? — Хм-м. — Атем недоверчиво сощурился, но затем лицо его вновь озарила довольная улыбка. — Мне нравится ход твоих мыслей, Сето. Хорошо, да будет так. Ану́м, поручаю это дело тебе. Надеюсь, теперь ничто не помешает провести мой праздник? — гордо развернувшись на пятках, царь величественно удалился, оставляя чати и жреца наедине друг с другом. Как только фараон скрылся за углом, старик презрительно фыркнул. — Ловко выкрутился, мальчик мой, — обращаясь к Сето, произнес чати и тут же буркнул себе под нос:       — Тц, вот же самовлюбленный мерзавец! Хеб-сед ему подавай! И ведь не переспоришь этого... мальчишку! Одно только «хочу» на уме. — Увы, но, боюсь, вам не удастся переспорить идиота, — хмыкнул жрец. — Остается только потакать его прихотям... до поры до времени. — Сето многозначительно улыбнулся. Ану́м встрепенулся и удивленно посмотрел на молодого человека. Кажется, он уже где-то видел такую улыбку. — Неужели?.. Сето, ты ведь не... — Прошу извинить меня, дорогой Ану́м, но я по горло занят делами. Мы поговорим об этом в другой раз, — чинно поклонившись, жрец и сам поспешил удалиться, не дав чати закончить мысль. Еще слишком рано. Переспорить Атема и вправду не удалось. Хеб-сед все же состоялся. Весь Египет, затаив дыхание, ждал наступления того сакрального часа, когда засияет и вновь озарит небо своим божественным светом их золотой феникс, их второе солнце — их фараон. Как только время пришло, жрецы целой вереницей двинулись к храму, где им предстояло упокоить и с почестями воскресить душу царя. Первый этап — смерть. Фараон завершал свой смертный цикл и подходил к черте перерождения, перешагнув через которую он окончательно прощался со своим человеческим воплощением. Душа царя покидала бренное тело, дабы отправиться в загробный мир, где спустя множество тяжких мучительных испытаний она очистится и достигнет высшего просветления. Разодетого в церемониальные одежды Атема заперли в огромном каменном саркофаге, символизировавшем абсолютную смерть его человеческой оболочки. С этой минуты фараон официально считался умершим. После чего двери неприступного храма, в котором находился саркофаг, запирались, и наступал второй этап — ожидание. Лишь жрецам позволялось находиться внутри храма в этот непростой для всего Египта момент, потому как им самим предстояло выдержать испытание многочасового беспрерывного моления. Стоя голыми коленями на холодном шершавом полу, они обращались к богам с просьбой не оставить их правителя в трудный час и провести его через все муки, что поджидают царя в самых темных глубинах Дуата.       Это были нескончаемые часы гнетущей скорби, когда не только священнослужители, но и вся страна оплакивала усопшего правителя. Тихий непрерывный шепот молящихся продолжался вот уже несколько часов подряд, отчего у многих жрецов разболелась голова, но стоило сбиться хотя бы одному, как все остальные тотчас принимались читать молитвы заново, слово за словом, час за часом. Тем не менее... массивная крышка прислоненного к стене саркофага до сих пор оставалась неподвижной. Колени Сето опухли и наполнились невыразимой острой болью. Как верховному жрецу ему предстояло выполнить самую почетную и напряженную миссию — воскресить погребенного фараона. Он терпеливо ждал, когда крышка чертового саркофага наконец откроется, чтобы объявить правителя Египта духовно и телесно воскреснувшим. Именно молитвы верховного жреца должны были направить душу царя, помочь ей отыскать свою оболочку и успешно возвратиться в тело. Его чуткий несмолкающий голос покорно следовал за правителем в загробном путешествии, освещая путь подобно вечному огню, не давая потеряться в чернильном мраке Дуата и направляя к выходу. Переродившись, фараон должен был услышать голос, зовущий из мира смертных, и направиться к нему, следуя по пути, вымощенному тысячей молитв. А когда душа наконец возвращалась, верховный жрец провозглашал ритуал возрождения завершенным. С этого момента фараон считался Богом. Приглушенный стон правителя возвестил об окончании ритуала. Несколько взволнованных жрецов тут же опрометью кинулись к саркофагу, отодвигая массивную крышку и помогая фараону выбраться из тьмы каменного плена. Казалось, несколько часов, проведенных в заточении без капли воды и света должны были порядком истощить его, но Атем выглядел таким... отдохнувшим. После кромешного мрака саркофага он лишь подслеповато сощурился, ослепленный, как ему показалось, чересчур ярким светом факелов. И когда глаза его наконец попривыкли, первым, кого юный царь увидел после долгожданного «воскрешения», был стоящий перед ним на коленях Сето. — Как приятно видеть, что даже после моей «смерти» ты все еще стоишь предо мной на коленях. — Властитель Египта подошел к нему и, властно схватив за подбородок, поднял голову жреца. — Скажи мне, Сето, достаточно ли ты оплакивал своего любимого правителя? — Достаточно, мой повелитель, — глядя фараону прямо в глаза, невозмутимо произнес молодой мужчина, и, словно в подтверждение этих слов, факелы осветили мокрые блестящие дорожки на щеках Сето. Атем медленно наклонился к уху жреца и, опалив его горячим дыханием, вкрадчиво прошептал: — Я ведь знаю, ты врешь. Мне всегда будет мало твоих слез.

⦁ ⦁ ⦁

      «О, возрадуйся, Египет, твой царь возродился!» Когда двери храма вновь распахнулись, Атема приветствовали как возрожденного феникса. Оставшаяся часть ритуала — лишь формальность, жалкая игра на публику, за которой простодушный глуповатый народ и так будет неотрывно следить, благоговейно разинув рты. Заранее отобранный для этой роли слуга успешно пробежал четыре круга вокруг пирамид великих предков, избавив царя от необходимости делать это самостоятельно. Впрочем, он и собственную лень умудрился превратить в самовосхваление. Несколько пафосных речей в духе «Я передал свою безграничную силу этому избранному юноше, дабы тот всем продемонстрировал Мое истинное могущество», и вот уже на каждом шагу начинают звучать хвалебные песни в честь невероятного фараона — воистину самого достойного среди сыновей верховного бога Ра. Да только Сето и старый пронырливый чати знали, что ценой «небывалого могущества» стала человеческая кровь. Чуть позже, когда Атема повторно короновали, и во дворце развернулся пышный праздник в честь дня рождения правителя, мальчишку, который, не жалея сил ради золота для своей маленькой сестренки и рабыни-матери, пробежал четыре мучительных круга, отвели в самую дальнюю часть подземной темницы и казнили — за то, что слишком много знал.

⦁ ⦁ ⦁

      Сето не в первый раз приходилось терпеть жуткую боль. С малых лет его готовили в преемники своему отцу, верховному жрецу, упорно тренируя выстаивать многочасовые молитвы и ритуалы. Он прекрасно помнит каждый мучительный час, проведенный в углу своей крохотной комнатки, когда молитвы превращались в мольбы о помощи, когда от усталости и голода подкашивались ноги, когда ему приходилось в слезах умолять собственного отца позволить ему хоть немного поспать. Лишь повзрослев, Сето наконец осознал, что этими многочисленными истязаниями отец пытался облегчить предначертанную ему ношу верховного жреца, которая после внезапной кончины единственного родителя свалилась на тогда еще совсем неопытного восемнадцатилетнего юнца. Боль закалила его как снаружи, так и изнутри, но сейчас,простояв на коленях больше трех часов, жрец понял — настоящие трудности ждут впереди. — Встань! — Тоном, не терпящим возражений, приказал фараон. Сето молча повиновался. Атем испытывал его. Правитель Египта ждал, когда тело предаст жреца, и на нем в полной мере отразятся последствия непрерывных ритуальных молений, но молодой мужчина с легкостью выпрямился и уверенно посмотрел на царя уже с высоты своего внушительного роста. Это безмолвное противостояние длилось всего каких-то пару минут, но, казалось, даже воздух начал стремительно накаляться от повисшего между ними напряжения. В конце концов фараон сдался, презрительно фыркнул и в сопровождении свиты жрецов покинул храм. — Господин Сето! Верховного жреца успели подхватить прежде, чем он рухнул на пол. Стоило Атему скрыться, как у мужчины в ту же секунду закружилась голова и подкосились колени, пронзаемые волнами острой нестерпимой боли. Он задыхался и судорожно хватал воздух ртом, чувствуя, как легкие сгорают и плавятся в огне всепоглощающей усталости. Но все эти мучения того стоили, ибо ни один мускул не дрогнул на его лице перед ненавистным исчадием тьмы, питающимся человеческими страхами и слабостями — фараоном. И Сето никогда не позволит так просто насладиться своей болью, никогда. — Все хорошо, мне лишь нужно подышать свежим воздухом, — придя в себя, кое-как смог ответить жрец. Несколько крепких мужчин подхватили его под руки и помогли выйти из храма. В свои покои Сето едва ли не ввалился. Ноги трясло от неимоверного напряжения, в голове звенело до потери сознания, одна только необходимость пребывать в вертикальном положении болезненно скручивала желудок, выворачивая жреца наизнанку. Очередная волна боли настигла безумно уставшее тело, когда он упал от бессилия и распластался на кровати. Прошло чуть меньше часа, но жрецу казалось, будто он провел в этом кошмарном состоянии несколько суток. Каждая клеточка его тела яростно пульсировала от нахлынувшего волной расслабления, мышцы постепенно восстанавливались, медленно и болезненно возвращаясь в состояние покоя. Когда тошнота и головокружение все же прошли, у него получилось привстать и облокотиться на большие атласные подушки. Скоро, уже совсем скоро должен был начаться завершающий Хеб-сед ритуальный бег фараона, а ноги жреца по-прежнему не слушались. — Возьми себя в руки, наконец! Ты должен это сделать, — прошипел Сето, обращаясь к самому себе. Немалое количество сил потребовалось ему, чтобы сесть на край кровати и выпрямиться. Спина тут же напомнила о своих трехчасовых страданиях, отзываясь на малейшие движения звучным хрустом позвонков. Глубокий вдох. Сето опасливо потянул ткань длиннополой одежды вверх, обнажая многострадальные ноги. Колени покрылись огромными безобразными синяками, каждый из которых словно отмерял по минуте, проведенной в храме, в конечном итоге сливаясь в один темно-фиолетовый час. И таких часов на его ногах было слишком много... Жрец скривился. Понадобится очень длинная юбка, чтобы скрыть это непотребство. Когда пришло время начинать ритуальный бег, он спокойно занял свое место подле фараона, непринужденно улыбаясь как после легкой увеселительной прогулки. «Что вы, повелитель, мне вовсе не больно». Как только последний этап Хеб-сед завершился, фараон отбыл готовиться к повторной коронации, и за это время Сето как раз удалось переодеться и окончательно привести себя в божеский вид. На торжестве мужчина появился в церемониальной одежде верховного жреца, состоящей из простой голубой туники с вышитым на груди золотым анхом, желтого тканевого пояса, туго повязанного вокруг стройной талии, и белой плотной юбки, ниспадающей до самых щиколоток — она не только гармонично вписывалась в цветовую гамму, но и прекрасно скрывала пестрые синяки. На шее и руках тяжелые золотые украшения, в ушах лазурные серьги в форме бутонов лотоса, в руках длинный золотой посох с иглообразным наконечником — для всех символ верховной власти жреца, на деле же просто блестящая точка опоры, помогающая ему держаться на ногах. — О, возрадуйся, Египет, твой царь возродился! — громогласно провозгласил чати. Как только грянул пир, и тронный зал набился высокопоставленными гостями, Атем окончательно позабыл о существовании жреца, принявшись наслаждаться льстивыми речами и восторженными поздравлениями, чем Сето незамедлительно воспользовался, незаметно прячась за самой дальней колонной. В своем идеальном укрытии, которое скрывало его ото всех любопытных глаз и в то же время позволяло украдкой наблюдать за происходящим в зале, он и провел большую часть вечера, не проявляя ровно никакого интереса к всеобщему веселью. — Тебе нужен отдых, — дождавшись нужного момента, когда сладкие подобострастные комплименты гостей окончательно убаюкают правителя, чати ловко улизнул из-под фараонова носа и незаметно подкрался к жрецу. После стольких оставленных за плечами лет жизни характер Ану́ма порядком огрубел, а сам он сделался невероятно скупым на положительные эмоции, но сейчас мужчина выглядел крайне взволнованным — советник искренне беспокоился за самочувствие Сето. — Отправляйся в свою комнату, хватит рисковать здоровьем ради секундной прихоти величества. — Нет. — Сето упрямо качнул головой. — Не в моих правилах убегать, трусливо поджав хвост. И потом... куда же мне деться? Даже властитель Египта не может скрыться от собственной тени. Не выдержав, чати закатил глаза и осуждающе цокнул языком. — Упрямый дурак!.. Эх, совсем как его отец в молодости, — пробурчал мужчина себе под нос. Раздался настойчивый стук в массивную каменную дверь. Стражники как по команде схватились за увесистые металлические кольца, прикладывая немалую физическую силу, чтобы открыть эти тяжелые узорчатые двери. На порог ступила группа запоздавших гостей. Они негромко переговаривались со стражей, то и дело опасливо поглядывая по сторонам, словно бы пытаясь спрятать что-то... или кого-то. — Кого еще там на ночь глядя занесли ветра пустыни? Прошу меня извинить, — откланявшись, Ану́м устремился в сторону запоздавших гостей. — С вашей стороны крайне неуважительно опаздывать в столь знаменательный для всего Египта день. — Чати вынырнул откуда-то из-за колонны, преграждая путь людям в тяжелых расшитых разноцветными нитками одеждах. Сето вздохнул и устало откинулся на мраморную колонну. Ноги по-прежнему гудели от усталости, рука, сжимающая золотой посох, напряженно дрожала. Все же старик прав, жрец отчаянно нуждался в отдыхе, но уйти так внезапно прямо посреди торжества означало позорно сдаться и побитой собакой убежать в свою конуру зализывать раны. Нет уж, он терпеливо выстоит этот праздник от начала и до самого конца! — Скоро все это кончится... — шумно выдохнув носом, Сето устало закрыл глаза и,дабы окончательно не рухнуть на пол, покрепче ухватился за посох обеими руками. Среди гостей поднялась волна оживления. — Что? — услышав возбужденный гомон, жрец и сам немного взбодрился. Гости тотчас повскакивали со своих мест, поэтому, когда молодой человек осторожно выглянул из-за колонны, в плотно сомкнувшемся ряду людских спин рассмотреть ему удалось одни лишь затылки. С каждой минутой волнения, охватившие абсолютно всех присутствующих,словно песчаная буря, накрывшая целый город, стремительно росли, отражаясь от стен огромного тронного зала. Даже фараон и его свита выглядели пораженными. Наконец, любопытство одолело Сето, и тот принялся бесцеремонно проталкиваться сквозь толпу, грубо распихивая богатеев и знатных особ острыми локтями. Изредка останавливаясь и привставая на носочки, жрец видел, как к трону двинулась вереница женщин, держащих в руках доверху набитые монетами, фруктами и бесполезными побрякушками плетеные корзины. — И это все? — Тут же последовал едкий насмешливый вопрос. — Не торопитесь так, фараон, не торопитесь. Просто взгляните на сей дар. Сето сдавленно вскрикнул. Какой-то напыщенный вельможа наступил ему на ногу да, к тому же, грубо оттолкнул назад, заслоняя весь обзор своей громадной спиной. — Прочь с дороги! — покрепче ухватив посох обеими руками, жрец с размаху воткнул его острый наконечник в бедро наглеца. От неожиданности тот не успел даже закричать и, потеряв способность твердо стоять на ногах, тяжело рухнул на стоящих рядом гостей, подминая их под себя. Вокруг тут же образовалась суматоха, самые неравнодушные первыми кинулись помогать пострадавшим, а любители поглазеть просто обступили их плотным кольцом, тем самым облегчая жрецу задачу. Довольный собой, он легко протиснулся в образовавшийся перед ним проход. Отпихнув еще несколько человек, Сето в конечном итоге пробрался в первый ряд. И как раз вовремя, потому что, судя по громким многозначительным восклицаниям толпы, зрелище как раз достигло своей кульминации. Пока жрец видел только кучку странников, прячущих кого-то за своими могучими спинами. — Приведите его. Все присутствующие с предвкушением затаили дыхание, изо всех сил пытаясь разглядеть скрытую за сопровождающими его мужчинами хрупкую фигурку. Сето принялся вертеть головой и заглядывать в просветы между телами путников. Он видел человека, юношу, если быть точней. Все это время его как будто нарочно скрывали от любопытных глаз, стараясь выдержать интригу. — Какая наглость! Неужели вы думали, настолько откровенная ложь сойдет вам с рук? Выдавать простого незаурядного раба за величайшее чудо света все равно, что принимать нашего владыку за слепого! Непростительное оскорбление! Столь тяжкие преступления не прощаются нами в Египте, — тут же заголосил чати который все это время покорно выжидал своего часа, стоя у подножия царского трона. — Стража! Немедленно увести этих нахалов и запереть в самой темной камере подземелья, где им самое место! Что-то невообразимое творилось вокруг. Стражники выступили из своих неприметных укрытий за колоннами и ринулись к путникам. Среди гостей воцарилась гробовая тишина, затаив дыхание, они с благоговейным ужасом наблюдали за тем, как солдаты окружают нахальных сеарийцев. Казалось, еще немного, и жилистая загорелая рука воина схватит посла за воротник широкой мантии, однако... старик оставался поразительно невозмутим. — Остановитесь! Фараон закричал. Его голос слегка отрезвил Сето, который, оказавшись в самой гуще событий, немного растерялся, но стоило ему лишь поднять голову и взглянуть на царя, как жрец сразу же оторопел. Атем никогда еще не выглядел таким взволнованным. На его лице вообще редко появлялось что-то кроме самодовольной ухмылки и выражения откровенной скуки. А сейчас... такие неподдельные искренние эмоции. Когда правитель Египта внезапно вскочил и принялся наспех скидывать головной убор, Сето понял, что грядет нечто грандиозное. Долго ждать не пришлось. Увидев тот самый дар, гости шумно зашептались, не в силах поверить собственным глазам. — Ну, что скажете, Ваше Сиятельство? Не хотите ли рассмотреть сей прелестный дар поближе? Пожилой странник жестом отослал сопровождающих его мужчин прочь, тем самым развеяв остаток некой тайны. Теперь его видели все. Мальчишка-раб, смиренно опустив голову, молча стоял подле своего хозяина и ждал очередного поворота судьбы. Послушный и кроткий, он не смел даже взглянуть на кого-то из присутствующих, прекрасно осознавая колоссальную разницу между их социальными статусами. Сама мысль о том, чтобы начать сопротивляться или затеять побег противоречила ему самому, ведь юноша уже давно знал, для чего его привели сюда, и что с ним хотят сделать, потому все свои сомнения и ожидания предусмотрительно оставил в прежней жизни, закончившейся в тот момент, когда путники достигли царского дворца. С минуты на минуту начнется другая, совершенно новая жизнь, а вместе с ней придут и новые надежды. Но тут какое-то странное, неведомое ранее чувство заставило мальчика дернуться и осторожно приподнять голову. Раб взглянул прямо на Сето. Сердце пропустило удар. На жреца смотрели проникновенные аметистовые глаза. Его глаза! Щеки мальчишки заалели, и, встрепенувшись, он вновь опустить голову. Всего лишь крохотный миг соединил их друг с другом, но и этого хватило, чтобы Сето мгновенно развернулся и стремглав ринулся прочь через ошарашенную ничего толком не понимающую толпу.

⦁ ⦁ ⦁

      Мраморный фигурный балкон выходил прямо на райский дворцовый сад, поэтому в комнате витали стойкие ароматы цветущей зелени и фруктов. Кроме резких дурманящих запахов сквозь балкон тянулась и благодатная ночная прохлада, океанской волной омывающая напитавшиеся полуденным жаром стены. Через прозрачные шелковые занавески, мерно колыхавшиеся на ветру, виднелись крошечные звезды и толстобокая серебристая луна. Она, подобно недостижимому идеалу, застыла на чернильном полотне неба, с каждым движением занавески становясь все меньше и меньше. Так хотелось украдкой выйти на балкон, постоять там хотя бы пару минуточек, глядя на уютный внутренний дворик, роскошный благоухающий сад и раскинувшиеся прямо за всем этим великолепием неприступные каменные стены... Юги одиноко просидел в спальне правителя больше двух часов, ожидая, когда царь Египта соизволит явиться к нему. После всего произошедшего на празднике за юношу сразу же взялись служанки. Им пришлось изрядно потрудиться, омывая и приводя его в порядок после затяжного путешествия через пустыню. Затем, когда юного раба переодели в легкую льняную одежду, пришел чати и передал: фараон требует, чтобы «подарок» отвели в его покои. Мальчишка прекрасно осознавал, что с ним собираются делать дальше, в конце концов, не для красоты ведь ему приходится здесь сидеть. Но больше всего он ненавидел не то, как это будет происходить, а то, как долго придется ждать. Ожидание — худшее, что может произойти с рабом, ибо, чем дольше оно тянется, тем сильнее разгорается в нем пламя надежды. К своим шестнадцати годам Юги порядком устал надеяться, устал ждать. Обычно все начиналось именно с крохотного проблеска надежды, с мимолетной теплоты в сердце, затем это чувство постепенно росло, вызывая следом за собой мечты и грустные воспоминания. Но все они непременно разбивались о жестокую реальность. Его покупали, дарили, перепродавали и снова отправляли к новому хозяину, каждый из которых означал новую жизнь, а вместе с ней и новые мечты о свободе. Поэтому вся эта комната, весь этот дворец и вся эта страна вместе со своим правителем для него не более чем очередная маленькая несбыточная надежда. Так хотелось выйти на балкон, глотнуть свежего ночного воздуха, но нужно ждать, покорно ждать, сидя на одном и том же месте... За дверью послышались оживленные голоса. Стражники, сонно покачивающиеся на своих копьях весь последний час, испуганно встрепенулись и поспешили открыть двери. Кто-то прошел внутрь комнаты и остановился. Первые несколько секунд Юги не оборачивался, сидя на продолговатой деревянной кушетке спиной к двери. Тишина. Вошедший по-прежнему оставался неподвижен. Сомнений быть не могло. Мальчик поспешно вскочил с кушетки и обернулся. Облокотившись о дверной косяк плечом и небрежно сложив руки на груди, фараон молча разглядывал раба. Пристальный взгляд блестящих фиолетовых глаз, направленный на него из темноты, скользил то по лицу, то по телу юноши. Однако... царь все еще молчал, из-за чего неловкая пауза, повисшая в холодном ночном воздухе с того момента, как властитель Египта переступил порог своей опочивальни, несколько затянулась. Сам Юги не на шутку растерялся и, неловко переминаясь с ноги на ногу, пристыженно краснел под испытующим и во всех смыслах голодным взглядом царя. Смущенный, мальчик томно опустил взгляд и внезапно подумал, что они находятся по разные стороны бесконечной пропасти: окутанный серебристым блеском луны раб и скрывающийся в чернильном мраке фараон. Две противоположности, они стояли друг напротив друга, словно разделенные барьером света и тьмы... И не только им. После двух минут напряженного молчания юноша наконец осознал, отчего правитель Египта вдруг сделался таким молчаливым — Атем попросту не знал, поймет ли чужеземец его речь. А потому языковой барьер разделил их похлеще социального статуса. Опомнившись, мальчишка низко склонился перед фараоном и принялся оживленно тараторить: — Мой повелитель! Я проявил к вам неуважение, не поприветствовав Его Высочество должным образом. Прошу, простите мне эту невольную грубость. Такого больше не повторится, — на одном дыхании произнес юноша. Немного подумав, он тут же добавил: — Должно быть, вы несколько смущены моим греческим происхождением, но уверяю вас, я прекрасно обучен грамоте и владею несколькими языками, в том числе и величественным языком жителей долины Нила. Однако правитель Египта, кажется, полностью игнорировал все, что говорил ему мальчик. Он лишь задумчиво хмыкнул в ответ, мысленно подметив еще одно разительное отличие между ними — их голоса. Голос раба, мягкий и вкрадчивый, звучал подобно журчанию кристальных вод реки Нил. Голос Атема, властный и низкий, походил скорее на раскаты грома среди ясного неба. Наконец фараон подошел к юноше поближе и, обойдя вокруг того несколько раз, стал внимательно осматривать его с ног до головы, оценивая. «Почему мы так похожи?» «Почему его так волнует, что мы похожи?» Юги через силу улыбался, терпеливо ожидая, когда царь в конце концов заговорит с ним. Вся эта суматоха вокруг их внешности — не более чем искусно продуманная игра и удобный предлог, чтобы заставить одного главу государства стать зависимым от другого. Пока сеарийцы красноречиво распалялись о чудесном провидении, которое снизошло на них божественным светом «истины» и по воле судьбы направило в путешествие на остров Са́мос, мальчишка вспоминал о том, как его подобно надоевшей игрушке выкинул очередной хозяин и продал на ближайшем рынке, коим по стечению обстоятельств и оказался Са́мос. А несколькими днями позже к острову пришвартовался торговый корабль Сеары, накануне попавший в шторм и отчаянно нуждавшийся в ремонте, что и вынудило сеарийцев первый раз ступить на берег загадочного ионийского острова. Вот и все провидение. Так что появление в жизни Юги пускай и очень похожего на него человека нисколечко не изменило его собственный социальный статус — сейчас, стоя перед ним, он по-прежнему смотрел на фараона глазами раба, в то время как властитель Египта впервые взглянул на пленного юношу как новый полноправный хозяин. — Как тебя зовут? — Атем остановился напротив мальчишки, задумчиво сложив руки на груди. — Юги, мой господин. — Юги... — Царь еще несколько раз прошептал его имя, словно перекатывая на языке, пробуя, изучая. Почему он вообще допустил все это? Почему согласился принять дар сеарийцев? Почему так испугался, когда увидел лицо мальчишки?.. Да только все его вопросы до сих пор оставались без ответа. Атем не понимал, от чего вдруг так уцепился за существование какого-то маленького раба, но на душе было неспокойно. Фараон все пытался списать этот неожиданный порыв на сиюминутную прихоть, он буквально разрывался от противоречивых необъяснимых чувств, заглушить которые оказалось не так просто. Страх? Интерес? Гнев? Удивление? Страсть? Пожалуй, всего понемногу... — И что же ты умеешь, Юги? — вкрадчиво произнес Атем. Правитель Египта вдруг почувствовал себя очень странно. Он невольно скривился, когда наконец осознал, что именно смутило его. О-о-о, да. Это был стыд. Впервые правитель Египта испытал жгучий стыд при общении с сексуальным рабом. Судя по теплой покровительственной улыбке, мальчик обо всем догадался. — Я многое умею, мой повелитель, — не удержавшись от сдавленного смешка, ответил Юги. — Что конкретно вас интересует во мне? — Меня интересует твоя уникальность. Почему я должен считать, что ты лучше остальных моих рабов? В чем твой талант? Покажи мне, — на ходу выкрутился правитель. — Как прикажете, господин. — Юноша медленно потянул за лямки сарафана, кокетливо стягивая их вниз. Одежда с тихим шелестом упала на пол. Перешагнув через смявшуюся у его ног ткань, Юги неспешно подошел к фараону. — Так достаточно уникально для вас, Ваше Высочество? Не успел Атем ответить, как юноша тут же плавно опустился на колени, тонкими изящными пальчиками пробираясь под одежду правителя и нащупывая маленький узелок, потянув за который он без труда развязал схенти. Ткань легко соскользнула с бедер фараона и за ненадобностью была небрежно отброшена в сторону. Ладошки юного раба игриво скользили вдоль рельефного торса владыки, то взмывая до самой груди и нарочно царапая карамельную кожу чуть заостренными ноготками, то шаловливо опускаясь в самый низ и «невольно» касаясь пикантных мест. Уж что-что, а свою работу Юги выполнял безупречно. Он делал вещи, которые «простым смертным» даже и не снились в их самых развращенных и блудливых снах, знал, как одними лишь прикосновениями довести человека до экстаза, мог соблазнить мужчину, женщину или подростка своей ангельской покорностью и пылкими речами. Пожалуй, в этом ремесле ему действительно не было равных. Мальчишка поднял взгляд на обескураженного Атема, и в ту же секунду на губах его заиграла лукавая полуулыбка. Жаркие поцелуи, нескончаемой цепочкой тянущиеся вдоль живота и груди, томное, едва различимое дыхание и неспешные ласки нежных искусных пальчиков — все это начало медленно сводить фараона с ума. Юный соблазнитель пробрался не только под одежду царя, но и ловко проник в его голову, заполонил собою мысли, затуманил разум, околдовал чувства. С каждой секундой фараон все глубже погружался в блаженную негу, кажется, и вовсе позабыв обо всех тревогах и волнениях, что одолевали его всего каких-то пару минут назад. Утопая в завораживающей глубине бесстыжих аметистовых глаз, Атем буквально таял, каждой клеточкой своего тела ощущая прикосновения трепетных юношеских ручек. Однако стоило владыке Египта потянуться к волосам раба, как тот резко поднялся с колен и, опалив шею правителя горячим дыханием, медленно провел влажным языком вверх, от ключиц и до самого подбородка. Ответная реакция не заставила себя ждать, и Атем тут же разгорячено выдохнул. Воспользовавшись замешательством последнего, Юги привстал на носочки и игриво прикусил его нижнюю губу. Расценив это в качестве приглашения, властитель потянулся за долгожданным поцелуем, обнимая мальчика за талию и властно притягивая к себе, но маленький проказник вдруг ловко выпутался из хватки правителя. Мягко упираясь ладонями в широкую грудь, Юги чуть отстранился, так и не позволив себя поцеловать. Мальчишка стоял прямо напротив фараона, так близко и одновременно бесконечно далеко. Невозможность самостоятельно прикоснуться к нему, обнять, погладить и уж тем более поцеловать все больше и больше разжигала в царе желание. Пускай юный сексуальный раб отныне принадлежал лишь ему одному, по-настоящему Атем пока что им не овладел. А Его Величество, как избалованный ребенок, хотел обладать своей новой игрушкой во всех смыслах. Оставив правителя Египта без вожделенного поцелуя, юноша виновато улыбнулся и нежно зализал собственный укус на его губах, нарочно дразня своей близостью. — Мне продолжать? — жарко прошептал Юги, прильнув к уху новоиспеченного хозяина. Ответом ему стал громкий и до неприличия протяжный стон фараона, едва ли не задыхавшегося от накатившей страсти. Расценив это в качестве приглашения, Юги победно усмехнулся и вновь опустился на колени. Мальчишка принялся неторопливо работать язычком, игриво проводя кончиком вплоть до основания члена правителя. Маленькому проказнику нравилось раззадоривать фараона, в его умелых ласковых ручках властитель Египта казался таким податливым и кротким, почти что ручным котиком, который послушно замурлычет, стоит только погладить в нужном месте. Вернее, так ему думалось... пока Атем вдруг не зарылся в мягкие волосы юноши и не зарычал от удовольствия, отнюдь не ласково прижимая раба к себе и заставляя того взять на полную длину. От неожиданности Юги поперхнулся и мучительно закашлялся, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Не торопись, — хрипло рассмеялся Атем, небрежно потрепав мальчика по волосам, — ты же не хочешь меня расстроить? Шумно выдохнув, Юги хотел воспротивиться и скинуть руку царя со своей головы, но, ловко перехватив дрожащую юношескую ладошку, Атем вдруг мягко, почти что любовно переплел их пальцы, окончательно лишая мальчишку последней возможности освободиться. И вот, наблюдая за тем, как раб стоит на коленях, недовольно мычит и отчаянно трепыхается в его хватке, владыка Египта вдруг четко осознал: эта ночь изменит всю его жизнь, окончательно и бесповоротно. Наконец, предприняв несколько вялых попыток к сопротивлению, Юги все же успокоился, постепенно свыкаясь с ощущением чего-то горячего и большого во рту. Направляемый второй рукой царя, мальчик начал активно работать ртом, всецело потакая необузданным желаниям фараона. Однако... правитель жаждал гораздо большего. Грубо отдернув раба за волосы, Атем рывком подхватил того на руки и понес к кровати. Не успев толком оправиться от предыдущей выходки, Юги лишь судорожно выдохнул и цепко ухватился за плечи фараона, невольно прижимаясь к нему всем телом. Слегка затуманенный взгляд печальных аметистовых глаз скользнул за спину правителя: там, на горизонте, плавно растекалось золотистое рассветное зарево. Не церемонясь, Атем грубо швырнул мальчика на кровать, окончательно теряя рассудок от всепоглощающей страсти. Заведя руки юноши над головой и крепко сжав худенькие запястья, царь жадно целовал его шейку, порой забывая о тонкой грани между жаркими поцелуями и болезненными укусами. Ведь фараону нравилось играться с мальчишкой, в его цепких властных руках маленький раб казался таким послушным и безропотным, почти что дрессированным щенком, который покорно раздвинет перед ним ножки, стоит только приказать. Довольный собой, Атем оторвался от шеи раба, любуясь пестрым соцветием укусов, распустившихся на гладкой белоснежной коже. Взгляд невольно скользнул выше, на чуть приоткрытые мальчишеские губы. На этот раз он получит свой поцелуй. Атем целовал дико, самозабвенно, порой увлекаясь так сильно, что сквозь поцелуи слышались уже не стоны, а его приглушенный рык. А Юги, в свою очередь, оставалось лишь подчиниться, робко и смиренно отвечая на своеобразные ласки фараона. — Ай! — Юноша вдруг болезненно вскрикнул, когда, забывшись в очередной раз, царь прокусил его нижнюю губу до крови, зачарованно глядя на которую Атем внезапно подумал: скрепить поцелуй кровью — что может быть романтичнее? И вот, утопая в этом кровавом поцелуе, Юги вновь перевел взгляд на рассветное солнце. Он думал лишь об одном: «Эта ночь будет долгой».