Hа все вопросы рассмеюсь я тихо,
Hа все вопросы не будет ответа,
Ведь имя мое – стершийся Иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром.
Иероглиф — Пикник
За окном было пасмурно, серые тучи теснились над городом, налезая одна на другую, собираясь вместе, обещая скорую грозу. В Форксе между октябрем, февралем и мартом разницу можно заметить только на календаре. Сейчас — март. Эдвард скучал на биологии и, от нечего делать, наблюдал за увлеченно блестящим глазами Поттером, по-видимому, пытающимся с наименьшим ущербом для существующих научных фактов сочинить ответы для лабораторной. Остальная часть класса занималась тем же самым, и время от времени Эдвард посмеивался про себя над каким-нибудь особенно любопытным опусом. Он по-прежнему не слышал мысли новенького, но наблюдаемые желто-оранжевые всполохи, с чем-то, напоминающим зеленые квадратики, как нельзя ярче иллюстрировали бешеный полет фантазии. Эдвард, за неимением других развлечений, и сейчас продолжал следить за новеньким, даже когда вся остальная семья признала угрозу «тайне» недействительной. Да, они встревожились после того случая в столовой, почти месяц назад, и постарались, не афишируя своего интереса, собрать информацию, но все было в порядке. Поттер вел себя спокойно и проявлял к «Калленам и Хейлам» не больше интереса, чем к любым другим незнакомым ученикам школы. Возможно, именно это и было немного странным, но опасным никак не казалось. Эдвард ни разу не разговаривал с Поттером лично. Он наблюдал со стороны, складывая полученные данные в воображаемую папочку с несколькими жирными вопросительными знаками на полях, и надеялся когда-нибудь эти знаки стереть. За почти месяц наблюдений набралось внушительно. Странностей у парня было в достатке. Для начала, не только дар Эдварда вел себя с новеньким странно. Элис, вместо четкого будущего, тоже могла наблюдать исключительно картины в стиле авангард. У Джаспера проблем с «чтением» не было, но вот манипуляции эмоциями на Поттера решительно не работали. В тот раз, когда брат ради эксперимента попробовал поднять ему настроение, Поттер вздрогнул. И на этом все. Никакой реакции в эмоциональном фоне. Пшик. Следующим выяснилось, что запах новенького даже у Джаспера почти не вызывает жажды. По какой-то причине, и без того слабый горьковатый запах крови практически полностью перебивался другими, подчас никак не идентифицируемыми ароматами. Поттер пах деревом, ветром и многообразием трав: от лаванды до валерьяны. Время от времени его сопровождал и вовсе специфический шлейф ароматов, Эдварду однажды показалось, что он почуял неуловимый запах дикобраза, но ключевое слово здесь «показалось». Невзирая на то, что приехал лишь в середине учебного года и поселился где-то за пределами светской жизни, Поттер быстро влился в школьную повседневность. Он был мил с собеседниками, но ни с кем не сближался. Тем не менее, чаще всего его можно было увидеть с Анжелой Вебер — тихой девушкой из его класса по истории, а еще более вероятно, с парнем Анжелы, Эриком Йорком — шебутным весельчаком азиатских корней, с неиссякаемым запасом позитива. Именно Эрик первым начал звать парня «Поттер», и фамилия-прозвище прилипла намертво. Причин переезда Поттера, в одиночестве, из Британии в маленький, никому неизвестный Форкс, никто не знал, а на расспросы тот отшучивался или отвечал, что за последние года два Англия его достала до печенок. Не лишенный чувства юмора странноватый парень с приятными чертами лица и легкой «безуминкой» ожидаемо привлекал девушек. Эдвард еще в первые дни мысленно пожелал ему удачи, и, как всегда, оказался прав. За тяжкие грехи Поттеру поступило не одно и не два предложения «показать школу» и «помочь с домашним заданием». Тот их вежливо отклонял, за что поплатился позже. Когда о подобном кощунстве стало известно Эрику, философия для Эдварда резко перестала быть скучной. Даром, что в слух Йорк тогда молчал, мысленный крик праведного возмущения был ему слышен и в классе на другом конце коридора. Поттер носит множество разного рода браслетов: резные, плетеные, кожаные и со вставками из дерева и кости; на каждой его руке их минимум штук по пять. А главными критериями его одежды, по-видимому, были «удобство» и «практичность». Когда Поттер закатывал рукава своих вечных толстовок-рубашек, в глаза бросалась его левая рука. Точнее даже, не она сама, а округлый, сквозной шрам-ожог на предплечье и еще один, длинный, с неровными краями — этот тянулся до самого локтя, чудом не задевая плечевую артерию. На что нужно упасть, чтобы так изувечить руку, представлять не хотелось. Впервые Поттер оголил руки все в той же столовой, а на посыпавшиеся вопросы только фыркнул, что, будучи глупым ребенком, не стоит лезть василиску в пасть. Он вообще мало говорил о своем прошлом прямо, предпочитая шутить. — Поттер! — оклик мистера Баннера вывел Эдварда из задумчивости. — Я не вижу вашей лабораторной, сдавать собираетесь? — А? Д-да, конечно! — что ж, по видимому, тот тоже пропустил момент, когда работы передавались вперед, к учительскому столу. Резко вскочив с места, парень чуть не сшиб бедром стол, но как-то вывернулся в воздухе и все же не задел острый угол. Эдвард хмыкнул, его забавляла эта рассеянность, иногда казалось, что тот специально в последний момент решает, что очередной удар — это неприятно, и столкновения со стеной, подоконником, и любым другим предметом все же следует избежать. Зато за ним не скучно наблюдать. Совсем нет. Это же Поттер.