«Но год, казалось нам, это целая вечность, и «через год» — все равно что «никогда», потому что все, что не прямо сейчас, — и есть никогда».
— Макс Фрай
Мягкое пение клавиш струится по комнате, заполняя все пространство завораживающим волшебством музыки. Тонкие бледные пальцы летают над гладкой панелью, выложенной черно-белым, едва задевая некоторые из ступенек в им одним знакомом порядке. Он почти спит и словно бы видит себя со стороны. Черная сонная птица сидит на плече бледнокожего молодого вампира, слегка покачиваясь из стороны в сторону, в такт музыке. Тот тоже полностью погружен в себя и, кроме инструмента, кажется не замечает окружающего мира. Семья сидит в той же комнате на мягких диванах. Кто-то читает. Карлайл проверяет отчеты из больницы, Элис занята плетением чего-то сложного из нитей и бисера, но каждый внимательно слушает. Такие вечера не редкость в этом доме, в котором у всех членов семейства свои места и роли. Иногда Элис делится историями и древними сказками. Розали строит планы, куда они отправятся дальше, и вообще занимается более насущными делами. Джаспер больше молчит, но иногда читает семье вслух мягким мирным голосом, убаюкивая и успокаивая родных. Эммет шутит и вставляет пошлые колкости, над которыми сложно не смеяться даже воспитанной Эсме. У каждого в семье своя роль и время, без которого их жизнь казалась бы не полной. Каждый из них — одна из опор одного большого Дома, именно так, с большой буквы, потому что все они строят этот Дом вместе. Гарри обычно развлекался тем, что каркал знакомые магические песенки, клевал блестящую на солнце каменную кожу вампиров, а также таскал по дому мелкие вещи, за что в шутку получал по голове от их обладателей. В общем, вел себя малоприятным, зато очень забавным образом. В моменты, подобные этому, даже Гарри чувствует свою странную причастность к их большому цельному Нечто. Он настолько боится этого чувства, что предпочитает вовсе не задумываться. Но каждый раз понимание заново обрушивается на него, поселяя в душе смятение и тревогу. Уже через пару дней его магия восстановится достаточно для обратного обращения, а рука заживет уже как-нибудь самостоятельно, но с каждым днем Гарри все меньше уверен, что хочет этого заветного «как раньше». Глупые мысли настолько назойливы, что не обращать на них внимания решительно невозможно. В итоге все случилось как всегда. Просто однажды, в очередной спокойный вечер, когда Семья собралась в гостиной, он уже привычно опустился на плечо Эдварда, который в тот вечер в очередной же раз сидел за компьютером со своими таинственными записями. Гарри уже говорил, что любопытство — его страшный грех, откровенно мешающий жить? Если нет, то вот оно — чистосердечное признание. Синеватый экран перед его глазами равнодушно мерцал аккуратными фотографиями… его же собственной тетради. Никогда. Ни разу в жизни Гарри еще так не жалел, что его магия какая-то больная. Нет, разумеется он преувеличивает, но именно сейчас, наблюдая эту вопиющую наглость, вампиру хотелось не просто высказать все, что Гарри о нем думает. По меньшей мере, Каллен заслуживал Летучемышиный сглаз, а по большей — проклятие пожизненной неудачи. Правда, в случае вампира — посмертной. Судя по всему, Эдвард все же что-то такое почувствовал, потому что спустя жалкую долю секунды с изумлением обернулся, а Гарри в свою очередь от души клюнул нахала в ухо. Судя по ошарашенному лицу вампира, такого проявления чувств тот явно не ожидал. — В чем дело? — озадаченно спросил он, оглядываясь на родственников в очевидном поиске поддержки. — Видишь, даже птица понимает, какой глупостью ты занимаешься, — едко ответила Розали. Только теперь Гарри понял, о каком именно увлечении Эдварда эти двое так рьяно спорили все время его пребывания в доме. Гарри попытался клюнуть вампира еще раз, но, промахнувшись, ограничился оглушительным «кар-р-р» все в то же многострадальное ухо и перелетел на колени к Розали, удобно устроившейся под боком Эммета на диване. Вампирша нежно почесала его под клювом, мягко помурлыкав. — Верно, пернатый? Этот глупый братец вечно лезет куда не просят. И Гарри еще никогда не был настолько с ней согласен.