Подорожник не вылечит всех застарелых ран.
Принц недолго был Маленьким, вырос не по годам
полным мудрости скорбной, полым от тишины.
Звезды смотрят насмешливо на Землю с вышины
и дурманят его мечтами домой сбежать.
Лис глядит на него, и рана его свежа,
как и в первый день встречи: стонет, болит, кровит.
Никогда приручивший прирученных не хранит,
так, волнуется вскользь, забегая порой на чай.
Предпочтя эти раны просто не замечать.
— honey_violence
Иногда в жизни человека случается момент, нежно раскатывающий его ровным слоем, а заодно и пересекающий саму эту жизнь на неэстетичные «до» и «после». В этот пресловутый момент прежняя его жизнь заканчивается и начинается следующая. Обычно она отличается от предыдущей простым и горьким словом «без». К сожалению, крутых виражей в судьбе Гарри было понатыкано в избытке, и он искренне считал, что последним из них станет так или иначе смертельная дуэль непримиримых врагов. Ошибка оказалась фатальной. Самое великое «после» наступило в тот самый момент, когда ему в спину прилетело Редукто, отталкивая с траектории куда более опасной Бомбарды. Это сокрушительное «после» наступило в тот самый момент, когда, поднявшись с обломков стены, на которые его отбросило заклинание, он увидел лежащую на земле хрупкую изломанную фигурку в окружении покрывшихся красным шариков распустившихся одуванчиков. Фигурку с растрепанными каштаново-красными кудрями и, что ему еще не было известно, навсегда остекленевшим взглядом. Но, помимо сокрушительных, «до» и «после» бывают вполне себе незаметными. В этот раз «после» знаменовалось изъятием из его успокоившейся жизни очень важного человека, вампира. Друга. После разговора Гарри вернулся к Калленам один и, оповестив остальных, что им пора, увел Джорджа с Луной домой. Он старался не думать о том, что сам Эдвард сбежал. Еще в лесу, в ответ на слова Гарри только и сказал, что ему нужно подумать, и ушел в чащу, наверное, как всегда, считать на бегу листочки. К сожалению, не самая сложная догадка, скорее даже понимание, что в большинстве своих проблем виноват он сам, пришла к Гарри слишком поздно. Да и его потрясающая, просто феноменальная способность создавать себе проблемы, в общем-то, — тоже проблема. Теперь каждый их школьно-коридорный разговор был до пустоты незначительным. Гарри вежливо улыбался и заговаривал о погоде и оценках по математике. Согласно кивал в ответ на откровенную ложь о все той же погоде, охоте и прекрасных делах. Они оба знали, что это грубая, ничем не прикрытая ложь, и оба продолжали делать вид, что все замечательно, прекрасно и вообще лучше не бывает. Очевидно, переварить новости Эдвард так и не смог. Фасад остался прежним, но внутри их дружба все больше напоминала руины с оседающей на обломках пылью, и Гарри точно знал, что чувствует это не он один. Каждая фраза, каждый взгляд теперь был подчеркнуто нейтральным. Оба они балансировали на тесном камне над пропастью, боясь оступиться, хотя эта ошибка не была бы смертельной ни для одного из них. Обидным было то, что Гарри сам преподнес всю правду в раскрытых ладонях. Добровольно разрушил все, что они оба так долго строили. Временами невыносимый, наглый, вредный, гордый, исподволь упрямый, но слишком важный вампир как-то сам собой прочно вплелся в его жизнь и стал ее частью. Той частью, которую теперь можно было вырывать только со шматом собственного мяса. Не спасал даже лес. Попытавшись отправиться на свою поляну, чтобы хоть немного собраться с мыслями, Гарри увидел их. Эдвард нежно перебирал волосы лежащей рядом на траве девушки, а у Гарри при одном только взгляде на эту идиллическую картину, разворачивающуюся именно в этом месте, все как-то мерзко сжалось где-то в подреберье. Он еще успел услышать диалог про каких-то там львов и их романтические отношения с овцами, пока вновь взлетал вверх, спеша убраться куда подальше. Почему-то именно история с поляной стала последней каплей, тем порывом ветра, что все-таки сбил его в пропасть. Той иголкой, что все-таки убила такого живучего великана надежды в его душе. «Я больше не могу», — понял однажды Гарри, как в зеркало глядя в окно, за которым ранним весенним дождем плакала погода. Той ночью он еще долго ворочался на матрасе, в который раз пересчитывал облупившиеся потолочные трещинки. Пересчитывал, пересматривал, перепроверял, искал еще не найденные лица, фигуры, гримасы. Что ж, если что-то вдруг не складывается, значит нужно вычитать. *** Они шли по официальной границе школьной территории, которую, в принципе, проще всего было бы просто назвать лесом. Поттер немного впереди, на полшага, она чуть отстав, внимательно разглядывая его затылок и чуть подрагивающие плечи. Его было так трудно поймать на разговор, пока Эдвард пропускал редкий солнечный день, а парень, вместо того чтобы все-таки ответить на ее вопрос, почему же Эдвард в последнее время так странно себя ведет, продолжал разглагольствовать на какие-то только ему интересные темы. — …Свон, мне хочется, чтобы ты поняла, что в жизни нет и не может быть добрых сказок. Он посмотрел на нее странным взглядом, и несмотря на то, что Белла не смогла его прочитать, в нем ослепительно ярким прожектором звенела жалость. И это бесило. Гордо вскинув подбородок, она постаралась сделать голос твердым. — Нет, это ты не понимаешь, — вышло громче и злее, чем она ожидала, но впрочем, разница была не важна. — Эдвард другой, и он никогда не причинит мне вреда. — Не причинит, — легко согласился Поттер. — Но это все? — Если тебе недостаточно, тогда почему он зовет тебя своим другом? Его лицо исказила странная эмоция, и Белле почему-то подумалось, что она попала в невидимую цель. — При чем здесь то, чего не хватает мне? Свон, ты слышишь то, что хочешь слышать, и видишь только то, что хочешь видеть сама. Кроме того, в вопросе дальнейшей дружбы я бы не был так уверен, — последнее он прошептал себе под нос, но она услышала. Если до этого Белла сдерживалась, то сейчас ее до краев затопила обида. — Да как ты можешь?! — голос звенел и неожиданно осип. Горечь не за себя, за Эдварда мешала ей говорить. Как этот парень мог? После всего незаслуженно хорошего, после того с какой нежностью о нем отзывался Эдвард. Поттер просто не имел права. — Что именно? А… Вот это тебя точно не касается. Я всего лишь пытаюсь предупредить, пожалуйста, просто услышь меня: красивыми сказками заполнены книги. В жизни сказки страшные, полные крови и горя. Поверь, я знаю о чем говорю. — Каллены бы никогда не… — Каллены — прекрасная семья. А еще они часть другого мира. Ты в нем не выживешь. Либо заставишь близких людей подставлять себя под удар… — лицо Поттера дрогнуло и помрачнело, словно набежавшая тень омрачила красивые, в общем-то, черты, набрасывая тень. Он хотел сказать еще что-то, но раздавшийся из-за ее спины крик, очевидно, сбил парня с мысли. — Хватит! — Белла почувствовала, как облегчение растекается внутри от успокаивающих звуков родного голоса, сейчас, правда, звеневшего очевидной яростью. Эдвард стоял прямо за ней. Обернувшись, Белла увидела полыхающий в его глазах костер гнева. — Прекрати! Не смей так с ней говорить, я не позволю… — Ты знаешь, что я хочу сказать, Эд, и мы обсуждали это много-много раз. Ты правда не понимаешь? Дай себе труд подумать головой, хотя бы секунду, чем все это кончится. Думаешь, сможешь скрывать ее от глаз ваших Старших до самой ее старости? Готов поставить на это безопасность своей семьи, как и жизнь самой Свон? Из-за жажды? Лицо Эдварда застыло, охищнилось и заострилось. Следующие слова были уже не словами даже, а страшным, очень тихим шепотом. — Так вот, чем ты считаешь мои чувства? Просто жажда, Гарри? А как же твои сожаления? Тоже просто одиночество? Белла не до конца поняла последние слова своего парня, но кажется они достигли цели. Лицо Поттера вдруг показалось по-детски беззащитным и очень растерянным. Эдвард ломко улыбнулся, и эта улыбка лопнула так же быстро, как и мягкий проблеск в его глазах. — Чувства, Гарри. Ты так их боишься, что даже не можешь назвать свои «сожаления», — Эдвард странно ухмыльнулся, — тем, чем они на самом деле являются. Мальчик с проблемой к миру. Взрывной, безбашенный, совершенно не способный мыслить логически, зато в погоне за целью готовый прошибать лбом стены. Ребенок, не желающий взрослеть. — Эдвард, — попытался прервать его Поттер, но, кажется, ее парня несло. Грубые, очевидно наболевшие слова рвались из него, словно шипы красивого растения — красивые и такие же ранящие. — Ты лелеешь горе, как святыню, и не хочешь двигаться дальше, поучаешь других там, где сам сел в лужу и не хочешь признать своей вины. Да и я тебе нужен только как громоотвод, мальчик на подхвате, с которым ты вежливо расшаркиваешься, потому что все еще до животного ужаса боишься моей реакции. И знаешь, что я тебе скажу? К черту такую дружбу, и можешь оставить себе свои «сожаления», которыми ты так упиваешься. Надеюсь, я удостоюсь чести повиснуть на твоей стене рядом с фото остальных людей, которым ты уже успел причинить боль? Слова Эдварда все больше походили на шипение хищной и очень злой кошки. Внутри у Беллы боролись эмоции. Ей было очень приятно, что Эдвард ее защищает, но даже она увидела отразившуюся на лице Поттера тень. Он выглядел так, будто Эдвард его ударил. Или как если бы желал, чтобы тот его просто ударил. Ей было как-то неспокойно из-за всего этого, но, кажется, парень сам напросился, и уже очень давно. — Хорошо, Эдвард, — Поттер отмер и его неестественно спокойный голос прозвучал глухо и как-то очень пусто. — Я тебя понял. В следующую секунду Белла не поверила своим глазам. Повернувшись на каблуках, с негромким хлопком Поттер просто растворился в воздухе.