*
В Стамбуле все члены их команды остановились в разных отелях — так намного проще затеряться в толпе. Изначально Ричард с полнейшим равнодушием отнёсся к этой затее — ему вообще всё равно было, где жить. Сейчас же он едва ли может подавить в себе волну азартного, шипучего восторга — их с Гэвином исчезновение ощущается как побег. Арендованная машина сворачивает с трассы на улицы города, и вокруг — цветная подсветка магазинов и кафе, и вокруг — пешеходы и туристы, и вокруг — бьющая ключом жизнь ночного мегаполиса. Гэвин за рулём, но это не мешает ему голодно тянуться к Ричарду, пока они стоят на светофорах, целовать его, скользить руками по всему, до чего он может дотянуться. Вся поездка превращается в череду судорожных, смазанных ласк, спрятанных от чужих глаз в тёмном салоне машины. Ричард уже столько лет работает в дримшеринге, он творит чудеса в чужих снах, играючи меняя реальность, и всё же именно это, пожалуй, лучшее его приключение за всю жизнь. Они паркуют машину за пару кварталов от отеля, по тесным переулкам быстро доходят до входных дверей. Девушка на ресепшене задумчиво рассматривает Гэвина и его форму портье с логотипом другой гостиничной сети, и Ричарду это кажется забавным. Он ощущает себя немного пьяным — будто бы дорвался до того, о чём так долго, так фанатично думал, и теперь ему уже сложно остановиться. К счастью, Гэвин не хочет, чтобы он останавливался. Они начинают целоваться ещё в лифте. Их поцелуи — настойчивые и грубые, скрашенные долгими месяцами взаимного притяжения, вырвавшегося наружу. Ричард вжимает Гэвина в стену, и тот запрокидывает голову, подаваясь навстречу. Он любит кусаться. Ричард в восторге. Губы скоро начинают гореть так, что хочется снять с себя кожу. От колючей щетины всё чешется, от возбуждения темнеет в глазах. Гэвин льнёт всем телом, близко и гибко, прикосновениями очерчивая плечи и спину, руками проскальзывая в задние карманы чужих джинсов. Ричард проваливается в это с головой. Он вспоминает о том, где они, только когда двери лифта с мелодичным перезвоном открываются на нужном этаже. Коридор, поворот, ещё поворот, пальцы игриво поддевают ремень на брюках. Скрежет поворачивающегося в замке ключа. Дверь открывается, дверь закрывается, поцелуй, никто не торопится включать свет. Прихожая, сброшенные на пол ботинки, гостиная. Поцелуй, и снова, и снова, скинутый на диван пиджак, руки Гэвина, расстёгивающие рубашку… Спальня. — Ну надо же, — с усмешкой выдыхает Ричард, выпутываясь из рукавов, — обычно тебя не заткнёшь, а тут… Стаскивая с себя брюки, Гэвин лукаво улыбается ему в ответ. — Не искушай меня. Здесь очень тонкие стены. — Звучит как вызов. — И для кого же?.. Это отличный вопрос. Ричард не уверен, что ему хочется сдерживаться. Ему хочется послушать Гэвина, хочется быть громким самому. Собственные стоны всегда заводят и его тоже. Люди из соседних номеров могут катиться к чертям. — Посмотрим, — многообещающе хмыкает он, подаваясь вперёд. Гэвин нисколько не стесняется своей наготы. Как и все имитаторы, он отлично владеет собой, и это красиво, это почти как танец — то, как тонко откалибрована сложная механика его тела. Он подстраивается под каждое прикосновение, предугадывает каждое движение. Это не имитация и не притворство, Гэвин просто такой — он разный, он будет всем, чего только захочет Ричард. Ричард хочет его целиком. Он запускает руку ему в волосы, тянет, тянет, и Гэвин влажно выдыхает в поцелуй, застонав. Его руки проходятся по спине, ногти слегка прихватывают кожу, ещё не царапая, но будто бы обещая. Нетерпение начинает шкворчать внутри, постепенно перерастая в жадность. Хочется дать ей волю. Хочется большего. — Есть смазка? Резинки? — спрашивает Ричард. Гэвин плотоядно улыбается, спиной падая на кровать. — В ванной. Не найдёшь — кричи. Ричард закатывает глаза в ответ. Когда он возвращается обратно, Гэвин ждёт его, закинув руки за голову и растянувшись поверх простыней. Его взгляд кажется тяжелым, наэлектризованным, под ним Ричард ощущает себя как под софитами — жарко, ярко, он весь на виду. Его будто медленно, самозабвенно рвут на части, не прикасаясь даже пальцем. На него будто бы строят планы. Это приятное чувство. — Детка, — тянет Гэвин. — Ты охуенный. Такое явное одобрение лишь подстёгивает. Хочется услышать ещё что-нибудь. Ричард медленно вздыхает, делая шаг навстречу. Ему и раньше нравились похвалы и пошловатые комплименты Гэвина, хоть он никогда не признавался в этом, но сейчас, в темноте этой спальни, они звучат для него по-особому вкусно. От самого осознания того, что кто-то наслаждается им, доволен им, его интерес разгорается так, что от этого пламени всю голову затягивает дымом. Хлёстко улыбаясь, Ричард медленно проводит рукой от груди к шее, заводя её за спину, выгибаясь Гэвину навстречу, выставляя себя напоказ. Тот в ответ обхватывает свой член ладонью и сжимает у основания, не отрывая от Ричарда голодного взгляда. — Чёрт возьми, — кажется, он даже не осознаёт, что говорит это вслух, — я позволю тебе делать со мной всё, что угодно. — Совсем всё? Гэвин усмехается. — А насколько грандиозные у тебя планы? Ричард думает, как лучше ответить. Его планы рискуют не уместиться в одну только ночь. Столько вариантов, каждый из которых опрокинет в восторг их обоих, и Ричарду нравится любой из них, и ему хочется испробовать всё. Наконец-то Гэвин здесь, перед ним, готовый перепоручить себя в его руки. На этот раз Ричард не позволит ему сбежать — разве что в удовольствие. Но и его ещё нужно заслужить. — Зависит от того, насколько тебя хватит. — О-о, слишком уж громкие заявления. Лучше заткнись и иди сюда. — Кто-то любит командовать, — Ричард вскидывает бровь, но подходит ближе, бросая смазку и презервативы на простынь. Улыбка становится ещё более развязной и насмешливой. — Тебе же нравится. Конечно, ему нравится. Все его тайные предпочтения, видимо, уже ни для кого не секрет. Ричард останавливается у края кровати, и Гэвин тянется к нему, подаётся вперёд, вставая на колени. Он берёт его в рот — расслабленный вздох, закрытые глаза, — и от накатившего удовольствия сложно сдержаться. Дыхание путается в горле. Через пару секунд Ричард сдаётся и слегка толкается навстречу. Гэвин тут же отстраняется. — Хэй, у меня идея получше, — говорит он, облизывая губы. Он снова ложится на спину и приглашающим жестом похлопывает себя по солнечному сплетению. — Давай. Так будет проще. Он предлагает себя так непринуждённо и просто, что у Ричарда пальцы сводит от нетерпения. Что-то тёмное и жадное захлёстывает мысли. Он молча залезает на кровать, двигается выше, ближе, седлая грудь Гэвина и нависая над ним. Тот не сводит с него взгляда и открывает рот, тяжело дыша. Ричард проводит членом ему по губам, а потом проскальзывает внутрь — плавно, но глубоко и настойчиво. Он чувствует, как Гэвин под ним давится, как судорожно сокращается его горло, но Ричард не отстраняется, не позволяет ему взять передышку. Месяцы едкого флирта и пассивной агрессии отзываются в нём эхом, от него искрит в голове и горячеет в груди. Он больше не управляет собой. Чувство всемогущества наполняет до краёв, заставляя забыть обо всём, кроме своих желаний. Ричард будто бы со стороны смотрит на то, как его собственные руки хватают Гэвина за волосы, удерживая на месте, направляя каждое его действие. — Не дергайся, — сквозь зубы цедит Ричард и едва узнает свой голос. — Расслабься. Давай, ты сможешь. Ему даже не приходится прибегать к каким-либо трюкам — Гэвин слушается сам. У него красные, растравленные губы, румянец заливает лицо. Он прикрывает глаза и стонет — обреченно, возбужденно, — и вместе с этим из него уходят последние остатки напряжения. Он подставляет рот, подставляет всего себя — весь Гэвин целиком для него одного, и Ричард берёт всё, что может. В ответ Гэвин пальцами впивается в его бедра так, что становится больно. Это восхитительно. Всё тело поёт от такого контраста. — Да, — выдыхает Ричард, снова и снова толкаясь в тесное тепло чужого рта. — Расцарапай меня. Ногти давят на кожу, с силой проходятся сверху вниз, оставляя после себя белые полосы. Бёдра вскоре начинают гореть. Гэвин отводит руку, а затем звучно, с оттяжкой шлёпает Ричарда по бедру — прямо по тому месту, где впивались его ногти пару секунд назад. Кожа ещё горячая, измученная, и этот шлепок тут же расцветает на ней краснотой. Ричард давится пьяной улыбкой, переходящей в стон, выгибается и вцепляется в чужие волосы сильнее. Гэвин стонет в ответ. Лёгкая вибрация его горла заставляет Ричарда задохнуться. Плотная удавка удовольствия и терпкой, жгучей боли, туго стягивает их обоих между собой. Ещё один шлепок, и ещё. Ричард шипит сквозь зубы, запрокидывая голову. Он отпускает волосы Гэвина и неожиданно мягким, нежным прикосновением пробегается по его лицу ото лба к скуле. Большим пальцем он проводит по обхватывающим его член губам и вздыхает. Чужая щетина периодически царапает чувствительную кожу между ног, и от этого тело прошивает дрожью. Ричарду хочется прижаться ближе, ещё плотнее, объездить это лицо так, чтобы завтра ему было больно натягивать джинсы. Удовольствие разрастается и разрастается, душно наваливаясь со всех сторон. Ричард отстраняется, соскочив с этой волны на полпути. Он ложится рядом и притягивает Гэвина к себе, жадно целует его влажный, оттраханный рот, чувствуя свой собственный вкус на языке. — Это было охуенно, — с блаженной улыбкой говорит Гэвин, и голос у него — абсолютно убитый, хриплый, одно его звучание сладко царапает нервы. Волосы торчат в разные стороны, на лице предэякулят блестит вперемешку со слюной. Это выглядит изумительно. Ричард с тягучим, вкрадчивым предвкушением думает о том, что планирует сделать дальше. — Перевернись, — говорит он и тянется за смазкой. Гэвин без возражений встаёт на четвереньки. Ричард позволяет себе насладиться видом. Он обхватывает руками чужую задницу и сжимает, оглаживает, дразняще ныряя пальцами в ложбинку между ягодиц. — М-м, — расслабленно отзывается Гэвин, опускаясь на локти. — Наконец-то дорвался? — Тебе же нравится, — в тон ему язвит Ричард. Он берёт Гэвина за запястье и заводит его руку назад, прижимая к бедру. — Давай, — говорит он. — Придержи-ка для меня. Шумный вдох. Плечи напрягаются, но это отнюдь не плохой знак — скорее, наоборот. — Что, полюбоваться хочешь в процессе? — Хочу. — Чёрт, — смеётся Гэвин и послушно оттягивает ягодицу, выставляя себя напоказ. — Прошу. К вашим услугам. — Я уже скучаю по моменту, когда у тебя был занят рот, — говорит Ричард и неспешно проталкивает сразу два пальца в тесноту чужого тела. Он не особо нежничает. Его движения — твёрдые и настойчивые, поспешные, но Гэвину будто бы и хочется именно так. Он прижимается лбом к кровати, сдавленно вздыхает, не говоря ни слова и позволяя Ричарду самому задавать силу и темп. Тот добавляет смазки, добавляет третий палец, а затем тянется ими дальше и глубже. — Чёрт, — постанывает Гэвин, вздрагивая. Его отзывчивость заводит. Ричард думает о том, каким громким, потерявшимся в удовольствии наверняка будет Гэвин, если попробовать растянуть его языком. Как быстро он сможет кончить только от пальцев, растягивающих его и задевающих простату. Нравится ли Гэвину, когда его трахают без проникновения, просто проскальзывая членом между крепко сжатых бёдер, нравится ли ему быть сверху. Ричарду не терпится узнать. Он надеется, у него ещё будет возможность. Он натягивает презерватив и входит медленно, наслаждаясь тем, как тело Гэвина принимает его в себя. Тот шумно дышит, расслабляясь, и подаётся навстречу. Колени разъезжаются по простыням. Мышцы спины перекатываются под кожей. Ричарду хочется разукрасить её укусами так сильно, что сводит зубы. Он наклоняется вперёд, грудью прижимаясь к этой спине, всем телом чувствуя, как Гэвин вздрагивает под ним, открываясь, раздвигая ноги ещё шире. Ричард начинает двигаться быстро и размашисто, и Гэвину приходится схватиться рукой за кованое изголовье кровати, чтобы удержать себя. Ричард кладет одну руку поверх его ладони и стискивает, крепко, до боли вжимая его руку в металл. Гэвин поворачивает голову и улыбается, обнажая зубы — и от этого жеста Ричарда совсем ведёт. Его толчки становятся более резкими. Он слегка изменяет угол, и у Гэвина поджимаются пальцы на ногах. Стоны меняют тональность, звучат ниже и протяжнее. Ричарда бросает в жар от того, как сильно ему сейчас нужно больше и ближе. Он смыкает зубы на чужом плече, потом — чуть выше, у самого основания шеи, где маленьким тёмным пятном красуется родинка. На коже остаются два полукруглых отпечатка. Оглушительная смесь любви-ненависти доводит удовольствие до кипения в считаные секунды. Дрожащей рукой Гэвин начинает отдрачивать себе в том же темпе, с которым Ричард трахает его. Он что-то говорит — краем сознания Ричард разбирает проклятья, просьбы, пошлости и обрывки своего имени, но для него всё это складывается в фоновый шум, теряется в звуках, с которым кожа ударяется о кожу. Ричард толкается вперёд особенно глубоко и резко, и Гэвин вскрикивает. Стукается о стену изголовье кровати. — Блять, Ричи… Давай так ещё раз. Ричард слушается. Гэвин совсем обмякает у него в руках, становясь безвольным и податливым. Вскоре он вздрагивает всем телом, сжимаясь, через силу давясь своими стонами, пока Ричард трахает его сквозь оргазм и дальше. Ему нравится смотреть, как от чрезмерной стимуляции чужое тело начинает потряхивать, и наверняка это слишком, наверняка это болезненно и оглушительно, но Гэвин не говорит ему остановиться — и Ричард, должно быть, в итоге кончает только от этого факта. Потом они оба лежат на кровати, пока реальность вокруг них медленно собирается обратно по кускам. В голове нет мыслей, удовольствие выжгло всё, оставив за главных лишь ощущение и восприятие. Темнота номера мягко укутывает в себя, навевая дрёму. — Я бы изобразил из себя романтика и предложил тебе ущипнуть меня, — сонно говорит Гэвин, — но ты и так чуть не выгрыз из меня кусок. Охотно верю, что это не сон. — Вроде бы ты не особо возражал в процессе. — Разумеется, нет! А я всегда знал, что ты из тех, кто любит кусаться. Чешутся зубки, а? Не переживай, оральная фиксация — наше всё. — Клянусь, если ты сейчас не заткнёшься, я тебя придушу. Это угроза, пусть и шутливая, но, конечно же, Гэвин мгновенно расплывается в улыбке, в которой поровну предвкушения и вызова. — О, детка… Дай мне хотя бы четверть часа, чтобы отдышаться. Пряча ответную улыбку, Ричард пихает его ногой.*
Ричард просыпается утром, и у него в кровати Гэвин Рид. Он уже много раз видел, как спит Гэвин, но контекст всё меняет. Теперь это переживается совсем иначе — теперь Ричарду не нужно прятаться и бежать, он может без стеснения посмаковать этот момент. Он может смотреть. Последние недели, проведённые в жаркой Момбасе, присыпали лицо Гэвина веснушками. У него морщины на лбу и в уголках глаз — он часто ухмыляется и щурится от солнца, ему стоило бы носить тёмные очки. Шрам перечёркивает нос розовато-белой полоской зажившей кожи. Ричард смотрит. Впервые за долгое время он чувствует, что не хочет находиться ни в каком другом месте на планете, только здесь. Впервые ему не хочется сбежать от реальности в сон. Он там, где и должен быть. Всё правильно. До рассвета ещё далеко. Небо в квадрате окна — невесомое, серо-белое, как несвежая простынь. Слышно, как где-то в коридоре хлопает дверь, кто-то проходит до лифта и обратно. Шумит вода в трубах. Кто-то разговаривает по-немецки, стоя на балконе соседнего номера. Гэвин не просыпается. Ричард встаёт с кровати и босиком доходит до своих джинсов, брошенных на полу. На телефоне девять пропущенных вызовов. «Где ты?» — пишет ему Коннор. «Найнс, ответь мне». «Наш самолёт через полчаса». Потом, сдаваясь: «Я оставлю часть твоих вещей и документы на ресепшене. Пожалуйста, позвони». В Конноре забота и тяга к контролю сливаются так плотно, что он уже забыл разницу между ними. Может, её и правда не существует. Когда кто-то тебе дорог, хочется знать о нём всё, хочется сопровождать каждый его шаг. За долгие годы, проведённые вместе, Ричард привык к брату. Привык делить с ним сны и одни душевные травмы на двоих, друзей и врагов, гонорары и комнаты в гостиницах. Он жил его мечтами, держался его темпа, всегда был на подхвате. Но теперь Ричарду наконец-то захотелось иметь что-то своё, нераздельное, и он готов отвоёвывать каждый сантиметр этой дистанции. Он ещё обязательно нагонит Коннора в пути и поговорит с ним. Скоро. Не сейчас. «Всё в порядке. Спасибо. Хорошего полёта». Номер вокруг выглядит обжитым. Гэвин провёл здесь всего две ночи, но в каждом уголке комнаты чувствуется его прикосновение. Наполовину выпотрошенный чемодан щерится распахнутой пастью, часть одежды висит в шкафу. На тумбе у кровати россыпью лежат разные привычные вещи — зарядка, электронная книжка, телефон, ключи, дезодорант, зажим для галстука. Какие-то бумаги стопкой возвышаются на письменном столе у окна, рядом с ними — несколько пистолетов, кобура и патроны. Это уютно. Ричард с детства привык к порядку, но ему приятно видеть, что можно жить иначе. Убрав телефон, он по старой привычке тянется за тотемом. Покорёженный металл царапает пальцы. Пуля, некогда чуть не лишившая его жизни, теперь день ото дня приносит успокоение. Ричард крутит и крутит её в руке, невидящим взглядом уткнувшись в окно. Семь лет назад профессор Андерсон сказал ему: «Лучше выбрать для тотема небольшой предмет — что-то, что ты всегда сможешь носить с собой. Что-то значимое». У Ричарда не было ничего значимого. Он не привязывался ни к людям, ни к местам, ни к вещам. Разве что к Коннору, но и с ним порой было так сложно, что хотелось рвать на себе волосы. На первых порах Ричард ходил в сны с чем попало — монетками, булавками, игральными кубиками. Они, будто чувствуя его пренебрежение, всегда вели себя по-разному и больше путали, чем помогали. Потом в одной из сувенирных лавок Рима он купил себе брелок — пластиковый диск с лабиринтом, накрытый прозрачным колпаком, внутри которого катался металлический шарик. Это было символично. Брелок прижился. Во сне у лабиринта не было выхода, и шарик кружил, стучался о стенки, будучи не в состоянии выбраться из ловушки. Ричард потерял его в тот самый вечер, когда их на выходе из сна подкараулила команда конкурентов. К тому времени это было не первое дело, на котором Ричард был с Гэвином. Он уже ненавидел его так сильно, что порой едва сдерживался от того, чтобы засадить любой попавшийся под руку острый предмет ему в глазницу. Он хмурился, игнорировал, язвил, угрожал оружием и физической расправой. Гэвин в ответ хамовато улыбался и называл его «деткой». Ричард годами мечтал, что однажды собственноручно свернёт ему шею, насладившись льдистым хрустом позвонков, но потом случилась та перестрелка, и никто из них ещё не успел толком отойти ото сна, и Ричард просто взял и закрыл Гэвина собой от очередной пули. Тот, чуть ли не на руках вытаскивая его потом из этого ада, обзавёлся шрамом на лице. Они спасли друг другу жизнь, а затем не разговаривали полгода. Они никогда не разговаривали об этом после. Что вообще можно сказать человеку, которого ты ненавидел так яростно, что чуть не пожертвовал собой ради него?.. Ричард потом долго лежал в отвратительном аргентинском госпитале, было так жарко, что со лба не сходила испарина, и все вокруг говорили только на испанском. На четвертый день после операции Коннор показал ему сплющенную пулю, которую вытащили врачи, и Ричард вдруг понял: вот оно. Значимая вещь, постыдное воплощение его глупости. Изначально он выбрал её своим тотемом как напоминание об ошибке, но время шло, и вдруг оказалось, что эта пуля — главное сосредоточение всего живого и реального, что в нём есть. Он будто бы однажды увидел Гэвина и в глубине души решил: «Да, я готов умереть за него». Импульсивная, абсолютно безумная мысль, занозой засевшая в голове, и Ричард ненавидел себя за это. Но до Гэвина он и сам не знал, что в нём есть такая сторона. Гэвин, должно быть, почувствовал её, увидел своим наточенным взглядом имитатора и вытащил на свет играючи, просто ради забавы. Ричард даже не успел понять, что происходит, как всё уже закончилось. Купидонова стрела прилетела ему в грудь сорок пятым калибром и чуть не унесла за собой на тот свет. Все эти месяцы Гэвин ждал. Он флиртовал, пошло шутил, как обычно нарушал границы при первой же возможности, но он ни разу не упомянул то фото из туалета дрезденского ресторана или поцелуй в саду. Ни разу не предал чужое доверие. Гэвин — вор и имитатор, использовать слабости других людей против них самих — его профессия. Ради Ричарда он пренебрёг ею без сожалений. Восходит солнце, подрумянивает небо в окне. Ричард убирает тотем и уходит в душ. После, накинув на плечи халат с гербом отеля, заказывает завтрак в номер. В коридоре начинают более активно хлопать двери, прочие постояльцы спешат по делам. К восьми утра Коннор, очевидно, добирается до пересадочного аэропорта и пишет в ответ огромное гневное сообщение, которое начинается со слов «вчера ночью» и заканчивается на «вы с ним стоите друг друга, оба неисправимые мудаки». Ричард садится на диван и улыбается, читая. Вскоре, привлечённый запахом кофе, в гостиную выходит заспанный Гэвин. — Утречка, — он прячет зевок за чашкой. — Чему радуешься, что хорошего успело случиться? — Коннор передаёт тебе привет. — Угу. И как твой криповый брат собирается убить меня на этот раз? — Брось, ты ему нравишься. — Разумеется. Слышал, он возит с собой прорезиненные мешки для трупов. Специально для меня. — Ну а я о чём. Обычно Коннор просто сжигает тела или сбрасывает их в ближайшую реку, но ради тебя вон как заморочился. Гэвин весело скалится, падая на диван. — Спасибо, я весь разомлел. Психопаты ебучие. — ...Сказал тот, кто однажды уронил вскрытый труп с моста прямо на прогулочный катер. — Ой да ладно, один же раз всего было. Повисает сонное, умиротворённое молчание. Ричард медленно пьёт свой остывающий чай и с телефона разбирает почту, пролистывает новости, гуглит адрес отеля, из которого ему надо будет забрать свои вещи. Потом Коннор, так и не дождавшись ответа, безо всякого сопровождающего комментария присылает ему электронный билет на самолёт. Никакой комментарий тут и не нужен, всё понятно без слов. — Полетишь к нему? — будничным тоном интересуется Гэвин, искоса глядя на экран телефона. — Да. — Ладно. В его голосе нет ни капли разочарования или упрёка, но это же Гэвин — если нужно, он становится нечитаемым по щелчку. Не меняясь в лице, он отворачивается к окну, но Ричард тут же подаётся вперёд и властным жестом кладёт руку ему на бедро, сжимая. — На следующей неделе Камски приглашает всех в главный офис Киберлайф в Детройте — посмотришь потом в письме. Думаю, он остался доволен нашей работой. — О, ну круто. — И я советую тебе, — вкрадчиво говорит Ричард, — в следующий раз снять номер с более толстыми стенами. Гэвин вновь пристально смотрит на него. Он молчит, замерев, как будто боится сделать какой-то неосторожный жест и случайно разбить то, что Ричард так недвусмысленно протягивает ему. И это греет, это распаляет что-то глубоко внутри. Гэвин всеми силами старается делать вид, будто его невозможно ничем задеть, но на самом-то деле он очень податливый. Весь его гонор, вся его спесь — это тоже своего рода игра. К его радости, Ричард очень любит выигрывать. — Я оставлю тебе свой номер телефона, — нарочито небрежным тоном говорит он. — Но если начнёшь слать мне фотографии своего члена, я тут же меняю симку. Гэвин усмехается. — Ну и зануда... Ладно, никаких членов. Если только ты сам не попросишь. — Окей. — Придётся мучить тебя обычным секстингом. Аж до следующей недели, говоришь?.. — он морщится. — Долго больно. — Что, будешь думать обо мне с тоской в глазах? — Буду думать о том, сколько эстетичных дикпиков я мог бы скинуть тебе за это время. Ну, твоя потеря. Второй раз предлагать не буду. Это восхитительно — то, как непринуждённо они оба снова прячутся в привычных подколках, чтобы не обсуждать главное: они много раз были друг у друга в голове, они занимались сексом и им понравилось, и им хочется поскорее повторить. Их взаимное притяжение стало ещё более ощутимым, и это должно бы пугать Ричарда, но ему до безумия интересно. Хочется узнать, каково это — доверять другому, не похожему на тебя человеку. Вместе проводить время между заказами, не срываясь в безумную гонку каждый раз. Ждать его после работы в других странах, вверять ему свои мысли и желания, иметь возможность прикасаться и целовать, не подавляя в себе этот порыв. Ричард смотрит на Гэвина. У него взъерошенные после сна волосы, след от укуса на плече и припухшие от поцелуев и минета губы. Он сидит здесь, на расстоянии вытянутой руки, расслабленный и тёплый после постели, наверняка всё ещё растянутый после предыдущей ночи, и Ричарду хочется. Он мысленно прикидывает, сколько ещё у него есть свободного времени. По предварительным подсчётам выходит, что пару часов. — Гэвин, — окликает он, поднимаясь с дивана. Пояс халата легко развязывается, белой лентой падает на пол, и сам халат тут же следует за ним. — Я тут подумал, — говорит Ричард, поворачиваясь и медленно проводя ладонью вниз по бедру. — Ты так славно расцарапал меня вчера, почему бы тебе не зализать всё это? Чтобы побыстрее зажило. У Гэвина приоткрывается рот. — Чёрт, — сдавленно выдыхает он, не глядя отставляя чашку с кофе на пол. — Всё залижу, нет проблем. Иди сюда. Остаток утра проходит в стонах, вскриках и шорохе простыней. У Ричарда прибавляется царапин на спине и ногах. У Гэвина шея покрыта укусами. Заказанный завтрак так и остаётся остывать на подносе, но никто о нём даже и не вспоминает.*
Девушка в строгом платье-футляре улыбается им. — Мистер и мистер Стерн, — ласково говорит она. — Вот это формальности, — фыркает Коннор. — Что, снова пригрозишь нам оружием? Хлоя демонстративно игнорирует подколку. — Надеюсь, вы хорошо долетели. — Хорошо, — кивает Ричард, а затем, поколебавшись секунду, добавляет: — Рады тебя видеть. По всему аэропорту то тут, то там стоят мужчины в костюмах, пиджаки топорщатся от кобур. Полицейские демонстративно смотрят в другую сторону. В зале ожидания слишком уж много вооружённых людей для вечера самого обычного понедельника, но Ричард чувствует себя умиротворённо как никогда. Удивительно, сколько всего может измениться за какой-то месяц — в прошлую встречу с Киберлайф Ричарду хотелось из последних сил бежать в надежде спастись, сейчас же ему хочется только сэндвич и размяться после долгого полёта. Ответная улыбка Хлои выглядит искренней. — Взаимно. Мы можем ехать, мальчики заберут багаж. — К слову об этом, — хмыкает Коннор, — к чему здесь опять столько охраны? — Это из-за Кобол, — уже на ходу говорит Хлоя, стуча каблуками по плитке. Толпа расступается перед ней, будто по волшебству. — Элайджа уладил ваши проблемы с ними, но всё равно решил перестраховаться. — И что же он сделал? — Взял ответственность за извлечение на себя. Пригрозил, что если это дело предадут огласке, то он предъявит ответный иск за попытку украсть формулу тириума. В общем, если Кобол теперь нападут на вас, это будет расцениваться как нападение на сотрудников Киберлайф. И караться тоже будет соответственно. Ричард присвистывает. — Весело у вас на рынке высоких технологий. А я-то думал, мы работаем со скучными инженерами, которые даже не знают, как пистолет в руке держать. — Поверь, — с холодной преданностью отзывается Хлоя. — Элайджа Камски может собственноручно убить хоть весь состав Кобол Инжениринг, если захочет. Но ему нравится с ними играться — и только поэтому вы здесь. В этот момент и её взгляд, и улыбка кажутся острыми, будто швейная игла. Хлоя и сама такая же — незаметная, но опасная, убийственная в умелых руках. Глядя на неё, Ричард чувствует странную смесь тревоги и гордости. Они с Хлоей похожи больше, чем ему казалось на первый взгляд. Пожалуй, он и правда научит её всему, что знает об архитектуре сна, если она снова попросит — просто потому, что ему хочется иметь такого союзника на своей стороне. Машина едет по Детройту. Коннор и Ричард были здесь много раз, и пейзаж уже им знаком. Трубами скалятся заводы, многоуровневые развязки дорог переплетаются, будто клубки червей. Здание Киберлайф возвышается над островом Бель белой ракетой, упирающейся в небо. Нервное, радостное предвкушение метрономом тикает внутри. — Кто из наших уже приехал? — спрашивает Ричард. — Гэвин прилетел ещё вчера вечером. Сказал, что ужасно соскучился по работе, — насмешливо говорит Хлоя, вскидывая брови. — Был очень опечален, узнав, что у «работы» рейс перенесли на сегодня. Коннор фыркает. Ричард закатывает глаза. — Маркус и Саймон?.. — Будут к ночи. Элайдже к тому моменту нужно будет уехать на производство, так что, боюсь, вы снова будете обсуждать детали дела без них. — Ладно, это не проблема. — Так даже лучше. Мы теперь вообще боимся пускать Саймона в Киберлайф. У нас половина охранников и водителей из офиса в Момбасе запросили перевод в Детройт, как только прошёл слух, что он снова будет здесь на нас работать. И… я даже понимаю их. Они втроём обмениваются понимающими взглядами. От этого в груди нежится теплота. Ричард вдруг чувствует себя так, будто снова попал домой, и причина даже не в месте и не в городе, причина — в людях. Семь лет он упрямо работал только с Коннором, но теперь они — часть команды. Её участники слишком уж разные, но яркие, дополняющие друг друга, и все они изначально собрались именно таким составом по вине обстоятельств непреодолимой силы. Это было случайностью. Это было божественным провидением. Вот и не верь после такого в синхронистичность, за которую когда-то так радел Юнг. В здании Киберлайф много белого цвета и пластика. Всё вокруг напоминает об интерьерах космических кораблей из старых фантастических фильмов. Каблуки Хлои звонко цокают по мраморному полу, и этот звук эхом мечется между сводчатых стен. Большие панорамные окна коридоров щедро пропускают сквозь себя свет. В одном из таких коридоров Ричард ещё издали замечает Гэвина. У него слишком прямая спина и какое-то застывшее, неживое выражение лица — особенно если сравнивать с обычным его состоянием. В каждом дёрганном движении читается тревога. Под глазами залегли тени, как будто Гэвин плохо спал в последние дни. Он поднимается с дивана для посетителей, едва завидев их, и его взгляд тут же находит Ричарда, жадно проходится по нему с головы до ног — как будто лишь один его вид успокаивает что-то у Гэвина внутри. Не говоря ни слова, Коннор абсолютно непринуждённым жестом подхватывает Хлою под локоть и увлекает за собой. Они ускоряют шаг и проходят дальше, всё ещё оставаясь в поле видимости. Они дают им пространство. Ричард мельком думает о том, что у него потрясающий брат. Поравнявшись с Гэвином, Ричард тянется к нему и коротко, жёстко целует в уголок губ, прихватив пальцами подбородок. Гэвин замирает и смотрит на него в ответ так, будто у Ричарда выросла вторая голова. — Здравствуй, Гэвин, — сладко улыбается он. — Выглядишь хуёво. Ты что, вообще не спал всю неделю? Чужие плечи начинают подрагивать от едва сдерживаемого смеха. — Отосплюсь на работе, мне не впервой. — М-м-м, как непрофессионально. И за что только тебе платят такие гонорары?.. — За моё неземное очарование, очевидно. — Весьма спорно. — В таком случае, детка, — посмеивается Гэвин, — у тебя отвратительный вкус на мужчин. — Я никогда и не утверждал обратное. Они идут по коридору вслед за Хлоей и Коннором. Пауза в разговоре медленно напитывается невысказанной чувственностью. Ричард ощущает чужое прикосновение ещё до того, как оно происходит — Гэвин тянется и осторожно, испытующе кладёт руку ему на поясницу. Тепло просачивается сквозь рубашку и пиджак. Ричард позволяет это. Тревога постепенно выцветает у Гэвина на лице. В его улыбке становится чуть меньше опаски и чуть больше сытой уверенности. Как и любой другой имитатор, он быстро перетекает между своими агрегатными состояниями — двери конференц-зала ещё маячат впереди, а от того уставшего, нервного человека, которого Ричард поцеловал пару минут назад, уже не остаётся и следа. И ему это нравится — то, какой Гэвин разный. — Твой брат не снимет с меня голову, если я украду тебя на вечер?.. Или на ночь. У меня много планов, я рискую не управиться быстро. — Мы на работе, давай потом. — Да брось, нет ничего веселее, чем сидеть на скучных деловых встречах со стояком. — Тебе бы рот с мылом помыть. — Только если ты будешь в душе вместе со мной. Ричард со вздохом качает головой и в конференц-зале от греха подальше отсаживается от Гэвина на противоположный конец стола. Встречающий их Элайджа Камски всё такой же — стылый взгляд и приторная полуулыбка, от одного вида которой просыпается желание вооружиться и надеть бронежилет. — Спасибо, Хлоя, — говорит Камски, кивая. — У меня не так много времени, поэтому давайте сразу к делу, господа. Мы с вами снова свиделись — значит, меня удовлетворила ваша работа. Немного грязновато местами, но, учитывая обстоятельства… И дополнительные материалы, которые вы прислали, оказались весьма кстати — спасибо, Коннор. Тот поджимает губы. — Так что же, мы прошли ваш… кастинг? — ядовито интересуется он, выделяя последнее слово голосом. Провокация пролетает мимо, нисколько не зацепив цель. Конференц-зал находится с теневой стороны здания, и потому в сравнении с залитым солнцем коридором комната кажется тёмной, как подвал. Лицо Элайджи будто бы полностью состоит из острых углов и провалов, в полумраке сверкают зубы и белки глаз. — Пожалуй, да. Стал бы я тратить время на вас в ином случае?.. — Мы вас слушаем. — В следующем году, — начинает Элайджа, поднимаясь на ноги и нависая над столом, — мы выпускаем в продажу важную разработку. Кобол Инжениринг планирует нам помешать. И я не готов с этим мириться, они доставляют мне много проблем. Я… — он медлит, словно смакуя свои намерения, — мечтаю, чтобы они ушли с рынка. Коннор хмурится. — И чего вы хотите от нас? — Чтобы вы убедили их владельца развалить корпорацию. В ту же секунду Ричард понимает, куда клонит Камски. Оторопь и восторг накатывают волнами по очереди — надо в равной степени быть и безумцем, и гением, чтобы задумать такое. Это сложно, почти невозможно, но… Человеческая психика полна тайн, которые только и ждут того, чтобы быть разгаданными. Дримшеринг даёт безграничные возможности тем, кто не боится рисковать. Ричард не боится. Он надеется, что не зря. Бережно раздувая искру интереса внутри, он говорит: — Вы же понимаете, что этого невозможно добиться простым извлечением? Элайджа торжествующе улыбается. — Верно, но… Если можно украсть идею из чьей-то головы, то почему же нельзя поместить её туда? — он выдерживает паузу. — Прогресс не стоит на месте. Извлечения устарели. Именно поэтому я хотел бы обсудить с вами возможность внедрения, господа.