Антон с тяжёлым вздохом вычёркивает из списка номер телефона, на том проводе которого его в очередной раз ласково послали — никому не нужен амбициозный молодой человек, месяц назад окончивший институт с красным дипломом. На его «до блеска вылизанное» резюме откликаются лишь те посредственные организации, карьерного роста в которых можно добиться разве что к пенсионному возрасту, и это Антона в корне не устраивает. Не для того он четыре года так усердно учился, чтобы оставаться в тени тех, у кого не хватает мозгов, но зато денег и связей очень даже предостаточно. Он достоин намного большего, чем работа бухгалтером в тесной канторе, пропитанной запахом растворимой лапши. Но вот вопрос: как доказать это работодателям, которые перестают рассматривать тебя как будущего сотрудника, стоит лишь заикнуться о том, что ты только выпустился из института и опыта работы не имеешь, а все эти: «я очень быстро учусь» и «готов к любым трудностям, если вы дадите мне шанс», пролетают мимо их ушей со скоростью ракеты? Разве, что соврать в резюме, а потом, уже по факту, как-то выкручиваться…
Антон выпускает уже неизвестно какой по счёту вздох, с разочарованным видом опираясь кулаком о щёку. Без интереса наблюдает, как сестра и мама украшают стол к предстоящему ужину (ещё одно разочарование на сегодня, ведь ему таки придётся на нём присутствовать).
— Ну что, братец? Снова провал? — Клава оборачивается на Антона. На её улыбчивом лице читаются и сочувствие, и издёвка одновременно. — Не думаешь, что для начала стоит подыскать себе что-нибудь попроще?
— Нет, — Антон морщится, словно от пощёчины. — Костьми лягу, но выбью себе местечко под солнцем, вот увидишь.
— Ну-ну… удачи, братец, — Клава не спорит, возвращаясь к раскладыванию салфеток, однако по её тону Антон понимает, что она остаётся при своём мнении. Да ну и пусть — не ей его учить. Она по своей профессии так толком и не поработала, устроившись секретаршей в престижную фирму и в первый же месяц закрутив роман с начальником. Теперь она живёт у него на содержании, а этот самый начальник, имя которого Арсений — Боженька — Попов, сегодня придёт на ужин, чтобы отметить в узком кругу их с Клавой помолвку. Антон с удовольствием бы пропустил ужин, но его дорогая сестрица пригрозила, что прикуёт того наручниками к батарее, если он вдруг задумает сбежать.
Хорошо она, конечно, устроилась, зараза: мужика себе богатого отхватила, переехала в его дом на Рублёвку, а в родную халупу приезжает только, когда устаёт от роскоши и прислуживающего персонала. Антон пытается не думать о том, что Клава вообще-то могла бы оказать ему услугу, попросив своего будущего мужа устроить младшего брата в его компанию на какое-нибудь тёпленькое местечко с приличным заработком и возможностью быстрого карьерного роста. Только вот этот вариант Антон пока всерьёз не рассматривает — уж больно мутный тип этот Попов: он встречался с ним всего пару раз, но после этих встреч внутри оставался зудящий осадок, причиняющий немалый дискомфорт. Вот смотришь ты на этого Попова: на дорогущий костюм, сидящий на нём, как вторая кожа, грациозные, лишённые всякой неловкости движения, на лицо, похожее на безупречную непроницаемую маску, при помощи которой видишь не больше, чем желает её обладатель. А в глаза даже и заглянуть боишься, хотя они и ярко выделяются на лице своей насыщенной синевой. Хочешь, но что-то внутри тебя не позволяет сделать это, посылая сигнал «SOS» мозгу. И ты думаешь:
«Наверное, их холод может пробрать до самых костей…»
Антон непроизвольно передёргивает плечами. По телу на несколько секунд пробегает дрожь, и Антону кажется, что кто-то открыл форточку в гостиной. Но Клава с матерью всё также накрывают на стол, а младший брат с отцом смотрят телевизор в другой комнате, из которой доносятся приглушённые звуки.
Просто померещилось.
***
Арсений на ужин опаздывает. Клава говорит, что не опаздывает, а задерживается в связи с работой, но Антон мысленно злорадствует: «Опаздывает, опаздвает!» Мама предупреждает, что пока не придёт Арсений, к еде никто не притронется, и Мишка капризно хнычет, как и свойственно шестилетним детям. Он тянется к блюдцу с любимым ананасом, порезанным на дольки, но мама, заметив это, отодвигает тарелку на край стола, бурча о том, что он испортит себе аппетит перед едой. Заметив скуксившееся лицо Мишки, Антон, сидящий рядом, незаметно хватает с близлежащей тарелки два маленьких бутерброда с красной икрой и, спрятав руки под стол, передаёт один брату. Они, заговорщески смотря друг на друга и хикикая, быстро их съедают, благо есть там особо и нечего. Клава могла бы и побольше икры притащить — у Попова поди ей холодильник под завязку забит.
Клава то и дело поглядывает на наручные часы, крутя на пальце золотое кольцо с бриллиантом — подарок Арсения в честь их помолвки. Выглядит она, как всегда, при параде: белое облегающее платье с лёгким кружевом, платиновые волосы чуть ниже плеч, уложенные небрежными волнами, ярко-красная помада на губах, подчёркивающая их пухлость и бледную кожу без изъянов; серо-зелёные глаза подведены аккуратными стрелками. Антон думает, что, начав встречаться с Поповым, она изменилась: стала более сдержанной, перестала ругаться матом, курить и носить вызывающую одежду. Теперь она читает светские новости, всегда держит осанку и, возможно, смотрит на людей свысока. Но с ним она всегда настоящая. Та самая Клава, с которой они прогуливали школу, чтобы сходить в кино, и курили в тайне от родителей. Он видит, что внутри она всё ещё девчонка-оторва, влюбившаяся в человека, которому должна соответствовать.
Родители по случаю тоже принарядились. Отец даже достал из глубины шкафа свой выходной костюм, который не надевал уже, наверное, вечность. Они попытались и Антона заставить одеться поприличнее, но всё, чего они в итоге добились — это смены футболки на клетчатую рубашку. Антон не видит смысла наряжаться, будто на приём к королеве. К тому же, Попов всё равно не оценит. Вот если бы тот был геем и пришёл специально для знакомства с ним, он бы постарался выглядить хорошо, а для такого абсолютного натурала, как Арсений, и так сойдёт.
Попов
задерживается опаздывает на добрых полчаса. Все уже знатно проголодались, но есть всё равно без него никто не начинал, хотя Антон переодически воровал еду со стола, которую они с Мишей втихую хомячили. Когда Попов всё же переступает порог квартиры, скромная обстановка которой совсем не сочетается с его роскошным чёрным костюмом, Клава встречает его смачным поцелуем в губы, от вида которого личико Миши брезгливо морщится. Они с Антоном переглядываются и прикладывают ладони к лицу, чтобы не захикикать.
— Прошу прощения за задержку, — говорит Арсений тем официальным тоном, который не слишком подходит для семейных ужинов.
В его руке два пышных букета цветов, один из которых он вручает Клаве, а второй — её матери и свой будущей свекрови. С ней ему очевидно повезло, потому что она никогда не отзывалась о нём плохо или с подозрением, полностью одобряя выбор дочери. И сейчас она с искренней улыбкой на лице принимает цветы, расцветая не хуже них самих. Глава семейства смотрит на это, сдвинув брови — он, в отличие от жены, к Арсению настроен не столь благосклонно. Он определённо уважает его за заработанный в обществе статус, но всё ещё приглядывается к нему, как к будущему мужу своей дочери. Он считает, что такого человека, как Попов, сложно раскусить, и в его поведении определённо есть какие-то подводные камни.
Так же считает и Антон. Мишка же просто недолюбливает его, как и всех скучных взрослых дяденек. Однако, замечая, как Арсений вытаскивает из пакета блестящую машину на пульте управления, он меняется в лице и вскакивает из-за стола с восхищённым писком: «Вау, это мне?»
Арсений присаживается перед ним на корточки, и даже это движение кажется Антону настолько грациозным, словно тот репетировал его годами.
— Да, — голос Попова смягчается, но металлические нотки из него всё же не пропадают. — Нравится?
— Ага. Ос’ень! — отвечает Миша с придыханием (у него два дня назад выпал передний зуб, поэтому с шипящими он пока не дружит) и даже не возражает, когда Арсений треплет его по белобрысый макушке.
Он берёт машинку и бежит к Антону, чтобы похвастаться.
— Антос', смотри, с’то мне дядя Арсений подарил!
Дядя Арсений. Никогда ещё Мишка не называл его: «дядя Арсений». Только: «этот тип» или: «хахаль Клавы». Но много ли нужно ребёнку, чтобы заполучить его доверие?
Губы Антона расплываются в широкой улыбке. Он пытается игнорировать пристальный взгляд холодных глаз, направленный в его сторону.
— Д-а-а-а, крутая машинка, — выходит как-то натянуто. Поёрзав на стуле, Антон забирает игрушку у мальчика из рук. — Только давай ты попозже в неё поиграешь? Сначала нужно покушать.
— Хорошо, — лицо Миши светится, словно новогодняя ёлка.
Он запрыгивает на своё место, прямо напротив Арсения, который медленно усаживается на свободный стул, предварительно сняв с себя пиджак и повесив его на спинку. Его рубашка такого же насыщенного чёрного цвета, как и пиджак, но очертания подтянутого тела через неё выделяются более отчётливо. Антон непременно бы оценил его, если смотрел бы на Попова, а не в собственную тарелку.
— А «спасибо» Арсению ты сказал? — обращается к Мише мама, смотря на него нежно, но с открытым намёком во взгляде.
Миша тут же исправляется.
— Спасибо, дядя Арсений!
Попов отвечает ему сдержанной улыбкой, не сопротивляясь, когда Клава прижимается ближе к нему и переплетает их пальцы, на одном из которых блестит помолвочное кольцо. Сам не осознавая почему, Антон засматривается на них, отмечая, что пальцы у Арсения длинные и гибкие. В голову, как назло, влетает самая неподходящая мысль, от которой кончики ушей начинают пылать:
«Неплохо бы они, наверное, ощущались в моей заднице». У Антона всегда так — чем больше он пытается не думать о чём-то, тем сильнее разум ему сопротивляется. К тому же, одиночество и недотрах делают своё дело. Но, конечно же, он не думает об этом всерьёз… как можно думать
о таком всерьёз, когда Попов сидит в обнимку с его сестрой, их пальцы переплетены, и они планируют предстоящую свадьбу?
Антон готов сгореть заживо от стыда вместе со стулом, когда мама, замечая, на что он так загляделся, в шутку произносит:
— Антош, не завидуй. Скоро и у тебя появится парень, который захочет провести с тобой остаток жизни. На счёт свадьбы не знаю, но поженить мы вас и неофициально сможем, с обручальными кольцами и всем остальным, — словив испепеляющий взгляд сына, она тут же понимает, что говорить этого явно не стоило и прикрывает ладонью рот, — если ты захочешь, конечно.
Вот постоянно она так: сначала ляпнет, потом подумает, а Антону страдать.
За столом воцаряется неловкая пауза. Длится она всего несколько секунд, но Антону эти секунды кажутся вечностью. Ему хочется исподлобья глянуть на Попова, чтобы увидеть его реакцию, ведь все остальные про его ориентацию знают уже давно. Будет очень обидно, если Арсений, впридачу к своему высокомерному виду, окажется ещё и гомофобом. Тогда на улучшение их отношений можно даже не рассчитывать.
К счастью, разговор быстро перетекает в другое русло, не касающееся ни Антона, ни его ориентации, и тот с облегчением выдыхает. Он терперь не может, когда о нём говорят. Тем более, в присутствии людей, которых он толком не знает. Клава начинает возбуждённо щебетать о том, какой она видит их с Арсением свадьбу, и Антон слушает её вполуха, больше заинтересованный в еде, чем в её размышлениях.
Попов тоже помалкивает, изредка втавляя краткие фразы, по которым невозможно сделать никаких выводов. «Закрытая на сто замков книга», — подумал о нём Антон ещё при их первой встрече. Арсений никогда не позволяет сказать себе ничего лишнего, обращается ко всем одинаково вежливо и ни на ком не задерживает взгляд. Даже на Клаву он смотрит по-обыденному, как будто она ничем не отличается от присутсвующих за столом. Вот это в нём и напрягает — он как бы здесь, но в то же время отдельно от всех. Антон не уверен, что Попов сможет стать частью их семьи. Он определённо в неё войдёт, но будет держаться на расстоянии.
Когда отец спрашивает у Арсения про его финансовый бизнес: о том, как ему удалось достичь таких высот и с чего он начал, верхняя губа Попова чуть приподнимается в неодобрении. Антону кажется, что никто, кроме него, не замечает этого жеста, но именно в этот момент он бросает на Попова короткий взгляд исподлобья. И понимает — тому этот вопрос пришёлся не по душе. Попов медлит, прежде чем ответить с привычной краткостью, благодаря в своём успехе свой природный талант и умение непосильно трудиться годами. Ничего конкретного. Ничего, что могло его хоть как-то охарактеризовать, кроме черты, которую Антон распознал сразу — скрытность.
Антон видит перед собой манекен. Он дорогой и красивый, но, когда ты смотришь на него, появляется ощущение не то чтобы пустоты… скорее,
недосказанности.
Айфон Арсения вибрирует в кармане пиджака. Вытащив его, Попов смотрит на горящий экран и меняется в лице. Оно словно сереет.
— Это по работе, — объясняет он и, больше не сказав ни слова, выходит из-за стола. Клава смотрит ему вслед долгим пронизывающим взглядом.
Антон замечает, что с уходом Попова ему становится легче дышать.
***
Ужин уже начинает подходить к логическому завершению, а Попов так и не удосуживается вернуться за стол. В его тарелке лежит почти нетронутое рагу, а рядом стоит полный бокал белого вина. Клава несколько раз уходила, чтобы проверить, всё ли у Арсения в порядке, но возвращалась без него и с мрачным выражением лица. С момента, как Попов на время покинул ужин, она стала более раздражённой и несговорчивой. Естественно, обстановка за столом из-за этого испортилась, ведь этот ужин был устроен в честь их с Арсением помолвки, но, похоже, ни один из них сейчас не в настроении её отмечать.
Антона это, к слову, не слишком волнует. Наевшись досыта, он откидывается на спинку стула и потирает ладонью переполненный живот. На тело наваливается свинцовая усталость, и Антон думает, что было бы неплохо куда-нибудь прилечь. Сегодня выдался нервный день и ему нужно восстановить силы. К тому же, этот «праздничный» ужин изначально не имел смысла. К завершению он больше стал похож на похороны и оставаться на нём дальше не возникает никакого желания.
— Всё было очень вкусно, но я, пожалуй, пойду прилягу, — состроив больной вид, Антон выходит из-за стола. — Не очень хорошо себя чувствую.
— Хорошо, только вернись, когда мы будем пить чай, — отвечает мама с усталым выражением лица. Наверное, она бы и сама с удовольствием сейчас ушла, но позволить себе этого не может. — Я испекла твой любимый пирог с вишнёвой начинкой.
— Ну если с вишнёвой начинкой, то, конечно, приду, — улыбается Антон и, спросив у Миши хочет ли тот с ним, на что он отрицательно мотает головой, погружённый в игру на своём планшете, идёт в свою комнату, которая буквально пару месяцев назад ещё принадлежала Клаве. Антон удивлен, как она так быстро сошлась с Поповым. Не прошло и полгода, а они уже женятся.
Но в своей комнате Антон застаёт названного гостя, по-хозяйски развалившегося на его кровати прямо в обуви и с нечитаемым выражением лица листающим журнал. Антон с ужасом осознаёт, что именно это за журнал, и ровно в этот момент Попов поднимает на него взгляд. Заметив панику на лице Антона, он ухмыляется, переворачивает журнал и показывает ему изображение полуголого мужчины, очень смахивающего на него самого. Антон чувствует, как удушливый стыд поднимается от груди к шее, потом к лицу, до тех пор, пока не достигает корней волос.
— Тебе это нравится, не так ли? — голова Попова чуть склоняется в бок, а в глазах, наконец, мерцает хоть что-то настоящее, похожее на интерес. — Все эти накачанные парни, обмазанные маслом?
— Да… нравится, — Антону нелегко говорить от напряжения, сковавшее горло, но он справляется и даже находит в себе смелость посмотреть Попову в лицо. Он уже давно принял свою ориентацию и перестал её стыдиться. — Так же, как и вам, натуралам, нравится разглядывать журналы с голыми женщинами.
— Да я не осуждаю, не думай. Быть геем — это нормально.
Антон не хочет признавать, но после этих слов с его души как будто груз весом в тонну сваливается. Арсений — не гомофоб, и это немного поднимает его в глазах Антона. Но только немного, ведь Попов всё ещё не перестаёт быть мутным типом, из-за которого Клава сейчас находится не в духе.
— Да… это хорошо, — Антон мнётся на месте, не представляя, что ещё можно ответить на это. Арсений всё также ухмыляется, в открытую разглядывая его как какой-то экспонат в музее. — Может быть, ты слезешь с моей кровати? — Антон хотел, чтобы его голос прозвучал жёстко, но в итоге выходит скорее просьба, чем замечание.
В глубине души Антон опасается реакции Попова и сам же не понимает, почему. Ему не следует бояться этого напыщенного типа, но один его вид вызывает внутри нервную дрожь. Смотреть не Арсения, такого безупречного и уверенного в себе, то же самое, что наблюдать за львом в клетке: ты вроде как осознаёшь, что он тебя не тронет, но природный инстинкт самосохранения нашёптывает тебе, чтобы ты держался от него на расстоянии.
— Как скажешь, — отложив журнал, Попов без лишних слов поднимается с кровати. Но выглядит всё так, будто он сам этого захотел, а Антон здесь совершенно не при чём.
Такая неожиданная услужливость со стороны Попова придаёт Антону смелости. Неосознанно сжав руки в кулаки, заведённые за спину, он произносит чуть дрогнувшим голосом:
— И, вообще-то, тебе бы стоило вернуться за стол, ведь невежливо так надолго уходить с ужина, который устроили специально для тебя.
Замирая напротив Антона, Попов смотрит на него с таким выражением лица, будто тот его прилюдно унизил. Его похолодевшие глаза сужаются, как у хищника, олицетворяя скрытую опасность. Антон ощущает её. Ощущает, как внутри всё замирает и совершает огромную ошибку, заглядывая в них — в эти две голубые бездны, скрывающие в себе слишком много тайн.
У Антона перехватывает дыхание.
— А вот это ты зря, сладкий, — Попов улыбается, но эта насквозь пропитанная угрозой улыбка не внушает ничего, кроме иррационального страха. — Не стоит указывать мне, что делать, — прохладная ладонь касается щеки Антона, и тот даже не пытается сбросить её. Он стоит, не шевелясь, и просто смотрит на Попова как заворожённый, ожидая, что Арсений сделает после.
А после он скользит ладонью к его челюсти и грубо её сжимает, приближая лицо Антона ближе к себе.
— В ином случае твоё милое личико может пострадать, — цедит Попов и, напоследок заглянув в расширенные от испуга глаза, отталкивает Антона.
Затем его лицо принимает привычное бесстрастное выражение. Он даже позволяет себе расплыться почти в дружелюбной улыбке и потрепать ничего не понимающего Антона по русым волосам.
— Ну ладно. Я пойду.
Уже стоя в проходе, прожигая взглядом спину Антона, он говорит ему вещь, от которой у того прихватывает сердце, а на лбу, кажется, выступает несколько капелек пота:
— Ах да, чуть не забыл… В тот момент, во время ужина, когда ты засмотрелся на мои пальцы, я знаю, о чём ты на самом деле подумал.
