Ах, у ели

      — Ма-ам, а скажи Максиму, чтобы я с ними пошел! — обиженно кричит Марти, пиная мои кроссы.       — Па-ап, а скажи маме, чтобы она сказала Марти, что он с нами не пойдёт! — передразнивая, пищу в ответ, а Вовка смеётся.       Смейся, Вовочка, пока ещё рот не устал, смейся и запоминай этот момент, когда тебе было смешно, потому что если Марти пойдёт с нами, то руки моей у тебя в штанах не будет! А если не пойдёт, тогда губы от усталости бантиком завяжутся и уши завянут — от горячего пара. У нас с ним так всегда: одно устаёт, другое встаёт, а Макс (который я) никак не даёт.       Ну не было у меня никого ещё до Вовки, не-бы-ло! И я уже слушать устал от родителей подколки в стиле «свистни, когда там твой петух раком в жопу на горе клюнет». Презервативы — чек, предки Вовы на даче — чек, мои затаились с биноклем в кустах — слава богу нет. Я бы умер на месте, если бы они еще мне акцию группы поддержки устроили. С транспарантами под балконом и лозунгами «Давай, сынок!». А потом батя носился бы по двору с воплем «го-о-ол!» и обнимал бы соседа снизу. С нижнего этажа то есть. Бля. Я окончательно двинулся, кажется. Мы с Вовой уже три месяца встречаемся, сегодня первое апреля, день дурака, как вы понимаете, — это мой день. И сегодня он позвал меня к себе. Ну сначала гулять (в парке), потом сидеть (в кафе), класть в рот (пиццу, ему с пепперони, а в мой — гавайскую), потом лежать (на кровати, поверх покрывала). Это уже классика, проверенная временем, точная, как швейцарские часы. Даже Марти немного думает, что в курсе, чем мы будем заниматься, и требует отсыпать ему ананасов с майонезом по первое число. Аж рука чешется. Вторая рука, которая правая, тоже приятно ноет, но по другому поводу.       А я же Вову с родителями в новый год и познакомил. Не пустили меня ночью гулять, пришлось доказательство в свою пользу приводить, прямо в квартиру. Доказательство очень обрадовалось и тут же заявило, что оно теперь мой парень. Писец, короче. Папа ржал, мама вытирала слезы, кажется, счастья.       — Ты где его нашел? — вопрошали оба.       — Под ёлкой, — отвечал я, не понимая че тут такого смешного.       Вовка им сразу как-то не понравился, а полюбился. Да кто не влюбится в подтянутого высокого красавчика, да ещё и будущего программиста? Умный он, даже по моим меркам. А я мерки со всех автоматом снимаю — такова уж человеческая природа. Только вот полюбиться вдвоем у нас с ним никак не получается, хотя фейерверки со всеми вытекающими мы отлично (но стыдливо) запускаем в ручном режиме, лежа на кровати после того, как шумно наиграемся в плойку или долго и неторопливо — в настольного «Берсерка», карточки которого Вовочка, оказывается, коллекционирует. А я уже сам почти в режим берсерка впадаю, когда он мнется, стоит делу начать опасно заходить дальше рукоблудия на задворки рукожопия. Но сегодня все по-другому. Он. Меня. Пригласил. Не «го ко мне тусить, я создал» и фото огромной пачки чипсов с банками пива, а «я тебя приглашаю сегодня на прогулку и в гости». Поэтому нет, Марти, если ты пойдешь с нами, тогда моя девственность точно останется дома и будет рыдать у окна, пропуская песок сквозь пальцы и вопрошая в небо, на что я потратил все эти годы. То есть я как бы и хочу, и боюсь, а Вовка как бы все понимает, но хорошо у него получаются только две вещи: ронять меня в горизонталь и засасывать. Типа, у нас пошаговая боёвка, как в настолке. Следующий ход типа мой. Кстати, на стол он меня ещё не заваливал, видимо, чтобы карты свои и мои не попутать.       — Рыб, ну пойдём уже, а? — Вова частично вышел в подъезд и торчит одной головой в квартире, наблюдая, как я сражаюсь с братом за свой кроссовок.       — Не видишь, у меня тут восстание планеты обезьян!       — Вижу, пока обезьяны выигрывают один-ноль, — хмыкает он. — Слушай, Март, отпусти его уже, а? Тебе сегодня с нами будет не интересно.       — Неправда! Вы опять без меня будете кататься! — это Марти припоминает нам день, когда мы без него пошли в картинг, не сказав, а потом спалились, показывая фотки предкам.       Только не шути про кататься на чем-то другом, я тебя умоляю, — стреляю одними глазами в Вову, он ловит это послание, и уголки его рта расползаются, как будто к ушам пришиты за ниточки. Главное, чтобы его никто ещё и за язык не тянул — брат же у меня как дуршлаг дырявый, сливает инфу аль денте, даже не переваривая.       — Сынок, отдай Максиму кроссовок, пожалуйста, — ласково просит папа, появившись в коридоре с соленым огурцом на вилке в руке.       — Нит! — рычит Марти. — Ниаддам!       — Ну-ка быстро отдал ему тапку! — рявкает мама из кухни.       — Мартыш, Максик сегодня идет на свидание, — объясняет папа, давясь огурцом, потому что пихаю его в грудь.       Папа, блин. Чувствую, что краснею. Хорошо, что вилка у него, а не у меня.       Обычно я говорю, что мы с Вовой идем шляться (или шароебиться, когда мама не слышит), но сегодня я сдуру сболтнул, что мы идем на прогулку. Слово «прогулка» я вообще, кажется, ни разу в жизни до этого не употреблял — оно такое же нафталиновое, как папины берцы, завещанные ему, наверное, еще его дедом со времен Сталинградской битвы.       В общем, собирался я сегодня дольше, чем мама на свою встречу выпускников. Практически начал собираться еще с вечера: помыл кеды (поэтому никто не ругает Марти за то, что он их к подбородку прижал), распаковал носки со смешными желтыми утками, подаренные на двадцать третье февраля девчонками из универа. И потом в ванной торчал два часа, перебрал все мамины баночки, на нервах чуть не перепутал крем для депиляции с бальзамом для волос — уже когда начал мазать зад, но не почувствовал того характерного ядреного запаха, чуть не сделал себе на булках «СОС восстановление». Рановато еще для восстановления — там еще ничего не повреждалось. Да и соса как такового тоже пока не случилось — а вот за это реально обидно.       — Я тоже хочу на свидание!       — Слышишь, Макс, у тебя конкурент намечается, — ржут из подъезда.       — Конкуренция — двигатель прогресса. И иногда — по морде.       — Просто я переживаю, что рано или поздно ты состаришься и станешь страшный.       — Если ты доживешь, — толкаю дверь, ударяя прямо ему в лоб.       — Блин, ты уже страшный!       — Просто это ты ссыкло!       Вовремя, вместе с добрым словом всуе, вспоминаю про Марти, который тем временем, крепко прижимая мой кроссовок к себе, пытается обуться и одной рукой уже влез в рукав ветровки. Еще немного — и до свидания. Которое у меня будет в тюрьме, потому что я точно сяду за жестокое обращение с животными, причем за убийство одним выстрелом сразу двух обезьян. Тактика дружелюбия «давай я завтра схожу с тобой в пиццу» не помогает, а запугивание перестало работать еще месяц назад, когда Вовка по наивняку сболтнул Марти, что никто и никогда его не продаст, потому что торговля людьми — это преступление.       Решаю, что пора оставить этих клоунов и уехать из цирка хотя бы в чем попало. Брат перехватывает мой взгляд и кидается на полку с другими кроссами, а я, пользуясь моментом, выхватываю из его рук их плененного собрата. Обезьяны снова проиграли. Только вот что тогда сегодня выиграли рыбы?       — Сегодня будем кататься на кое-чем другом, — подмигивает Вова, когда спускаемся в лифте.       Ой загадочник, посмотрите на него. И на чем? На такси вот этой задрипанной?       Садимся в «логан», едем куда-то не пойми куда. Хочется пошутить про «попасть не туда», но блин, я уже третий месяц жду, когда хотя бы пальцем ткнет именно в это «ой, не туда». Вовка на переднем, рядом с водителем, незаметно палит на меня в щель справа между сиденьем и дверью.       Пишу ему: «Любишь кататься — люби и катайся».       В ответ молчит и уже лыбится в эту щель, и щель как будто вместе с его улыбкой становится чуть шире. Показывает мне лайкосики, оттопырив большие пальцы, придурок. И кулаками в воздухе трясет, сука, так профессионально. Как мастер в одиночном заезде по раскулачиванию.       Ну все, я понял, куда приехали — другой парк, побольше, пошире, дорожки попиздатее. Днем, особенно на выхах, школоты полно и телепузиков с мамами: там же аттракционы — карусель-карусель, начинает рассказ, как у Макса кончилось веселье, карусель, карусель — он готов прямо щас прокатиться на другой качели…       — Девушка, вы рюкзак забыли, — окликает водитель такси в открытое окно.       Забирая его, под охуевоз таксиста отвечаю своим совсем не рыбьим басочком:       — Спасибо, чувак, — и червячком, которого таксист спутал с бабочкой, упархиваю к Вовке. — А в нашем парке что, недостаточно лавочек и деревьев?       — Этот больше, — невозмутимо пожимает плечами. — И тут есть белки.       — Рыбы тебя уже не вставляют, да?       — Иди ты.       Что-то я сейчас вот чуть-чуть не въехал. Засмотрелся на него и лбом едва не соприкоснулся со столбом, вовремя тормознувшись. Вовочка покраснел?       — Осторожно, Макс.       Дергает за локоть на себя, прижимает приятно к боку всего на мгновение.       — И еще контактный зоопарк. Там есть лама.       — Тебе теперь целый зоопарк подавай! Это точно надо было Марти звать, он как человек-оркестр, одновременно всех «Бременских музыкантов» на нервах сыграет. И Баха забабахает.       — Меня и один солист устраивает.       Бля, когда он так говорит, двигая своими бровями, словно они живут отдельной жизнью, у меня внизу дудочка поет.       — Куда идем?       — Большой-большой секрет.       — Прям огромный?       — Такой, что ты даже захочешь покататься, когда увидишь.       Короче. Арендуем роликовые коньки. Я мог догадаться! Но от воплей Марти шарики за ролики заехали, в одиночку уже не вывожу сложные темы. Хорошо, что катание у нас парное, плохо, что парнокопытное: я себя рядом с Вовой бараном чувствую.       — Расслабься, чего напрягаешься?       Хочу сказать ему — обидно, даже за ручку не подержаться толком, но я что, девчонка, что ли. Ну да, патлы по плечи висят, немного мелковат, но на этом все. Водила-то по-любому слепой был (и как мы только тогда ехали, непонятно).       Вдруг Вовка берет мою руку и, как тогда на катке, тянет за собой вперед.       — Ты чего, палево же!       — Да пофиг, никто не смотрит. Ты в толстовке на девчонку похож. И вообще, середина недели, агрессивных пенсионеров боишься?       Да я и сам своего рода агрессивный пенсионер. Дайте мне палку, устрою бунд, буду лупить Вовку за то, что нельзя быть на свете заразой такой! Но раздражение как рукой снимает, теплой, широкой рукой. Мы редко держимся за руки, чаще всего его ладонь, гхм… На мне, но немного в других местах.       А я, оказывается, уже люблю эту руку. Вовка держит крепко, не сдавливая, иногда чуть сильнее только сжимает, когда в мою сторону оборачивается с этой своей вечной полуулыбочкой на хитрой морде лица. Потом возле фонтана отпускает меня, я растерянно замешкиваюсь и получаю пинок под зад. Это чтобы я типа за ним поехал. Это, видимо, его страшная мстя за каток — там я ему частенько раздавал поджопники за несанкционированный доступ к моей заднице. Ну я и не против Вовке подыграть — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. В том числе и на меня в общественных местах. Кидаюсь вслед за ним вокруг выложенного плиточкой бассейна с надеждой все-таки догнать и впечатать в бортик фонтана. Вовка смеется, подпускает к себе близко, но я не успеваю схватить его за ветровку, а он разворачивается и вжимает в фонтан меня. Лицо обдают холодные, мелкие как пыль брызги, я ору, правда всего секунду — вспоминаю, что «яжидевачка», негоже матным басом человека крыть, а то подумают еще, что шалава курящая. А я ж не такая, я жду джедая. Со световым мечом голубого цвета, хоть он парадоксально и считается традиционным. В общем, мне бы уже традиционного джедайского чего-нибудь, пожалуйста. И Вовка, влипший в меня сзади, как назло, дышит на ухо, повышая уровень мурашек в организме. Прижимается, обнимая, сминает мою объемную толстовку до хруста и бархатно шепчет:       — Не поворачивайся, Макс. А то поцелую прямо здесь.       Конечно, не буду. Я ж в деревяшечку превратился. В каменную такую, пропитанную вековой солью моих слез. Не могу слов подобрать, чтобы в ответ ругнуться, поэтому возмущенно мычу. Потому что нельзя так шептать прямо в голову, там же мысли! Они же услышат и тут же зашевелятся, таракашками побегут вниз по ребрам к копчику (у меня, кстати, по биологии был трояк). Запрещенный прием! Даже фонтан возмущен не меньше моего и вот-вот перельется через край. Продолжаю мысленно фонтанировать, а Вовка уже вновь хватает мою руку и тянет дальше, в обратную сторону.       И целый час вдвоем, на свежем воздухе, ладонь в ладони, проходит под задорное шарканье колесиков по парковым дорожкам и мое стучащее конем полоумное сердце. А потом я, почти как Марти, прижимаю ролики к груди («ниаддам!»), пока мы ждем возле пункта проката отошедшего кассира. Сам я тоже отошел, радует, что хотя бы не в иные миры, залипаю на Вовкиных ямочках на щеках и темных глазах, за которыми явно прячутся не менее темные мысли.       Пиццу решаем взять с собой, но сначала останавливаемся возле будки в виде огромного стакана — за кофе.       — Ты какой будешь?       — То же, что и ты.       Бери уже что-нибудь, мне сейчас не до молочка с сиропчиком, у меня сердце пытается из пяток добраться обратно хотя бы до штанов.       — Мы точно сегодня хотим одного и того же? — вдруг его улыбка превращается в почти что предложение.       Вовка поправляет волосы, хотя они у него от встречного ветра за час катаний замечательно самоуложились в Элвиса. И пока я ошалело догоняю мыслями его слова, рот уже все решает за меня:       — Да.       Заказывает нам два мокачино с ореховым сиропом, взбитыми сливками и радужной посыпкой из M&M's. Ой мастер подъеба, поглядите на него… Пока девушка жужжит кофемолкой и шипит кофемашиной, я стою тише воды, смущенно пялюсь на Вову, а он в ответ потяжелевшим взглядом впечатывает меня в землю ниже травы. Затем забирает стаканчики, протягивает мне мой. Даже не обжигает, я уже привычный к таким температурам — закаляюсь железом, когда Вовка рядом. Тащит меня под ель: вокруг все деревья еще голые (да что ж такое-то у меня с ассоциациями!), а ее раскидистые ветки висят почти по пояс и отлично скрывают наши головы. В сумерках парка, да еще и под елкой мне едва ли уютнее, чем на кровати наедине в его комнате. Потому что тут ходят люди, вдалеке шумит дорога, визжат дети на качелях, лает собака и я вместе с ними немного постанываю в голос, когда Вова меня целует, слизнув перед этим сливочную шапку с кофе. Вот он, контактный зоопарк — чек. Нежно поддевает пальцем мой подбородок и долго стоит, прижавшись губами к губам. Теперь аромат свежемолотых кофейных зерен и сливок навеки запечатлен в памяти в красивый, волнующий слайдик. Повешу его у себя в голове, если Вовочку раньше не повешу — за издевательства над моим бедным сердцем.       — Эй, вы чё, пидоры, охуели тут сосаться?! — орет какой-то мелкий пиздюк возле кофейной будки.       Я уж было хочу открыть рот, но Вова меня снова опережает, открывая свой в этот раз уже на него:       — За базаром следи! Слепошара, глаза разуй, не видишь, с девчонкой стою! Гомогей латентный, блядь!       О, как завернул, горжусь! Моя школа. Держусь, чтобы не смеяться: я же оскорбленная нежная лань, отыгрываю роль, ковыряя кроссовкой землю под елкой и обиженно закусывая губу. Пацан затыкается, буркнув свои гомогейские извинения, а я воодушевленно гляжу на Вовку как на стража леса, одним рывком вырвавшего честь принцессы из лап недостойных.       — Хорошо, что ты на девчонку похож, удобненько.       Лыбится и даже не парится, что меня это может как-то парить.       — Лет через пять я уже не так похож буду.       — Ну, ничего страшного, — пожимает плечами равнодушно, потом хмыкает: — А Марти сколько там будет через пять лет?       — Вов, нет, это уже перебор. Не смешно.       — Ладно-ладно! — Вовка делает глоток, облизывает губы и снова смеется: — А через восемь?       Закатываю глаза раздраженно.       — Семнадцать ему будет. Дотерпишь столько лет-то?       — Ну я пока как раз на тебе потренируюсь. Кстати, у меня там новая колода. Давно приготовил, но все никак. Распечатаем сегодня?       — Блядь, Вова. Я эту твою колоду сам уже месяца два жду! Раньше сказать не мог?!       Он подходит близко-близко и утыкается кофейными губами мне в лоб.       — Я хотел, чтобы все как надо, как положено…       Как положено! Доктор, срочно, медаль! Тут человеку нужно вручить за звание Кавалера ордена воздержания. У-у-у, зла на него не хватает.       — Быстро едем, тормоз ты, блин. Только при Марти не говори про свои «колоды», он же мне всю голову потом съест.       Улыбается и залпом допивает подстывший кофе.       — Кстати, Макс, тащусь от мысли, что ты так далеко про нас думаешь. Целых пять лет накинул.       — Да с твоей скоростью и все двадцать надо закладывать!       — О-о! — Вовка хитро щурится и шлепает меня по заднице. — Скорость у меня хорошая, не переживай. А колоды распечатывать лучше медленно, чтобы каждую картинку, каждую циферку посмаковать. Знаешь, этот запах новья… Девственно-нераспечатанного, только с типографии. Коробочка тугая, еле откроешь.       — А вы, сударь, случаем, не а-ху-ели?       — Давно уже, что за дебильный вопрос. Как тут от тебя не охуеешь, рыба моя. Только не кусайся.       Кажется, поцелуи под елью (вроде бы даже голубой, между прочим) пора записывать в нашу традицию. Зато руки больше не трясутся — в одной кофе, а другую Вова крепко держит, поглаживая сверху большим пальцем. Ноги не подкашиваются — о еловый ствол спиной опираться удобно. Кусаться точно не буду, в губы, ведь сегодня меня еще ждет много других неоткрытых локаций и ненадкусанных мест.