полюби меня или умри

— почему ты смеешься? — пыхтит намджун. — мой член смешной? это заставляет юнги рассмеяться ещё сильнее. он хихикает и трясется, что совсем не помогает намджуну, который всё ещё находится внутри него. — прости, — говорит юнги. но он совсем не звучит виновато. он очень удобно расположился под намджуном и выглядит так, будто проводит лучшее время в своей жизни. — я просто вспомнил анекдот, который хосок рассказал сегодня утром. намжджун тяжело вздыхает и сокрушенно роняет голову на его плечо. вот значит как. пока он потеет и старается держать ритм — юнги лежит и вспоминает анекдоты. и что это говорит о намджуне? — ты вспоминаешь анекдоты, пока я трахаю тебя? — уточняет он. — ну, — юнги немного ерзает, и намджун вынужден схватить его за бедра и придавить к матрасу крепче, потому что давление невыносимо. — он был очень смешной. ты слышал? намджун не слышал. за завтраком он сначала был очень сонным, а потом слишком увлечен голыми коленками юнги, хранящими маленькие ранки — следы с последнего раза, когда юнги был хорошим для него, встал на колени и использовал свой рот, чтобы подарить намджуну один из лучших оргазмов. этими острыми трогательными коленками, которые он мягко поглаживал под столом, пока никто не видел. он слышал, как все смеются над чем-то, что сказал хоби, но когда он смог оторваться от юнги, ничего не понял. — я не слушал, — говорит намджун. он подаётся вперед, толкаясь глубже, потому что нельзя контролировать себя, когда рядом с ним юнги. юнги хватается крепче за его шею, выгибаясь. намджун очарован. он всегда чувствует это рядом с ним — особенно когда юнги голый, уязвимый, доступный под ним, над ним, позволяет себя видеть, касаться, позволяет намджуну больше, чем остальным. намджун чувствует себя особенным, привилегированным. ему дозволено видеть этот мягкий влажный раскрытый в стоне рот, потерянный взгляд, открытую шею. это рядом с ним руки юнги слабые, хватаются за него, лицо покрасневшее, раскрасневшееся, красивое. юнги красивый, что бы он ни говорил, но привлекательнее всего он в моменты особой нужды, нетерпения и удовольствия, и таким его видит намджун сейчас. даже если они только друзья, всего лишь друзья — намджуну позволено больше. ему позволено очень много, на самом деле. — как называется расстояние между двумя утками в стае? — спрашивает юнги, почти задыхаясь от того, как намджун двигает бёдрами. он думал, что они закончили с этим. ему плевать, как называется расстояние между двумя утками в стае. ему наплевать, что там говорил за завтраком хосок. его волнует только юнги, солоноватый вкус его кожи и мягкость бёдер под руками. то, как юнги отзывчив на каждое прикосновение. податливый, мягкий, послушный. о чём он там говорит? — расстояние между утками? — повторяет юнги, задушенно. — знаешь? намджун мычит, оставляя ещё один след на его шее. — нет. юнги тихо стонет и закидывает ногу на его поясницу. — промежуток. намджун готов умереть. юнги в его руках. юнги — его лучший друг, маленький саркастичный шепелявый ублюдок, к которому намджун и не надеялся подобраться ближе, чем на расстояние «хорошие знакомые». его юнги — резковатый, грубый, но нежный и ранимый хён, позволивший намджуну узнать его, подружиться с ним и, в конце концов, трахнуть его. по-дружески, без обязательств заняться с ним сексом, но всё-таки намджун на нём, в нём, он тот, за кого юнги хватается, кто заставляет его чувствовать себя так хорошо. и пока они крепко прижаты друг к другу в душной, пропахшей потом и их одеколоном темноте комнаты, юнги рассказывает анектоды про промежуток. и что ему делать? что ему делать с этим хёном? это такая глупая, бестолковая шутка, очень в стиле хосока, а лицо юнги даже в такой момент не выражает ничего, кроме предвкушения — что намджун ничего не может с собой поделать. он смеётся, как дурак, и прячет глупый смех в шее юнги. — ты что, издеваешься? — хрипит он. у него болят руки, у него устали ноги. он с трудом удерживает себя, чтобы не рухнуть на юнги, или не упасть на спину и не попросить юнги сделать всё самому, и пока он так старается — юнги травит анекдоты. что вообще есть их жизнь. — юнги, я очень близок к тому, чтобы уйти в душ одному и оставить тебя без оргазма. он чувствует руки, быстро обхватившие его, и влажный шепот на ухо, смешавшийся с тихими смешками. — джуни, пожалуйста, нет. ты так со мной не поступишь. конечно, он так не поступит. но юнги это знать не обязательно. — но, может, именно так мне и стоит сделать? — говорит он. он подаётся назад, медленно и дразняще, чувствуя, как крепче юнги вцепляется в него, пытаясь остановить. — ты явно можешь развлекаться и без меня. юнги хнычет. теперь его легко заставить быть послушным. раньше — нет. раньше он всегда был упёртым, молчаливым и не говорил, что ему нужно, играл в недовольного и незаинтересованного. но прошло время, и он научился доверять, доверяться. сейчас он легче раскрывается, просит, иногда капризничает. он знает, чего хочет, и не стесняется сказать об этом намджуну, понятия не имея, насколько убийственно звучит в такие моменты. — джуни, пожалуйста, — горячий шепот на ухо и аккуратный поцелуй под челюстью. пятка давит на поясницу, пальцы вплетаются в волосы. — ты не оставишь меня так. джун-а. как намджун может ему отказать? — боже, юнги. так легко вернуться к прежнему темпу. снова ощутить жар внизу живота, тяжесть чужого дыхания, вцепиться зубами в худое плечо. всегда так легко потерять голову рядом с юнги. намджун поддерживает его под коленками, вбиваясь быстро, глубоко, удерживает контроль, пока юнги теряет его, рассыпаясь, распадаясь, но сейчас можно. можно потерять рассудок и позволить себе быть беспомощным, беззащитным, если рядом намджун, потому что он никогда не воспользуется этим. — тебе хорошо, да? скажи, что тебе хорошо, — требует намджун. юнги разбито стонет. — всегда хорошо с тобой, джун-а. голова кружится. пальцы тянутся к чужим пальцам, бедра дрожат. влажный рот прижимается к шее, тонкие запястья, скрещенные лодыжки, тяжелое дыхание, шёпот да, вот так. . намджун срывается, юнги шагает за край. между их животами становится горячо и влажно. юнги падает на простыни, вымотанный, и беспомощно стонет, когда намджун толкается в него ещё несколько раз, гонясь за своим удовольствием. чувствительный и уставший, выглядит так хорошо, позволяя использовать себя, и намджун кончает глубоко внутри, лицом вжавшись в его висок. и пока он спускается с небес на землю, чувствуя себя лучше, чем когда либо, он снова слышит это мягкое дурацкое хихиканье. юнги, раскрасневшийся, потный и сонный, глупо хихикает, пряча лицо в подушке. намджун рассеянно перебирает его волосы. — что? — промежуток. намджун откатывается в сторону и громко безнадежно стонет, закрывая лицо руками. он убьёт хосока и больше никогда не будет заниматься сексом с юнги. а потом убьет себя. он чувствует, как юнги подкатывается ему под бок и примирительно чмокает куда-то ниже ребер. укладывает взлохмаченную голову ему на грудь и натягивает на них одеяло. душ они, наверное, примут уже завтра. наверное, намджун не найдёт в себе сил выпустить юнги из своих объятий сейчас. он опускает взгляд и натыкается на прищуренные веселые глаза юнги. его смешливый, но ласковый взгляд, и губы, растянувшиеся в улыбке. лежит там, на его груди, оттраханный, довольный и развлекается. намджун приказывает своему сердцу угомониться к чёрту. — я больше никогда не займусь с тобой сексом, если ты ещё раз будешь вспоминать анекдоты, пока мой член в тебе, — говорит он. и почти верит себе. юнги смеётся так сильно, что начинает зевать. он уже уставший, сонный. намджун обнимает его за плечи покрепче. — прости, джун-а, — отвечает юнги и закрывает глаза. успокаивается, засыпает. на груди намджуна, доверив ему себя на всю ночь. он может говорить, что угодно, думает намджун. всё, что захочет. никакая сила не заставит его когда-нибудь сказать его лучшему другу нет.