Сапожник без сапог

— Грегори, где сейчас Шерлок? — Дома. В эту самую минуту он, должно быть, прижимает к синяку на щеке пакет со льдом, потому что Джон Ватсон так любит его, что готов заниматься рукоприкладством ради его же блага. — У тебя такой голос, будто ты сам не против рукоприкладства по отношению ко мне. — Именно так, и меня удерживает только одно. — Неужели ты опасаешься охраняющих мою жизнь вооруженных сил? — Нет, но Джон запретил мне. Сказал, что все может «плохо кончиться», но все и так кончилось довольно плохо, так что я начинаю думать, что у меня развязаны руки. Несколько минут они напряженно молчали, словно бы отдуваясь от этого тяжелого диалога. Вернее, Майкрофт отдувался по-настоящему, и в очередной раз за последнее время Лестрейд ощутил, как заныло у него в груди. Это чувство когда-то было очень знакомо ему, потом постепенно утихло и возродилось с новой силой после нового судьбоносного знакомства. — Хорошо, мы выяснили, где сейчас мой брат, — Майкрофт кашлянул. — Теперь хотелось бы узнать… где сейчас я. — Неужели блестящая дедукция отказала тебе? Ты в своем любимом месте, — Лестрейд все-таки не удержался от язвительности. — В больнице, разумеется. Где еще ты мог оказаться после всего, что случилось? Майкрофт медленно огляделся, очевидно, только сейчас рассмотрев белые стены и потолок. Потом пошевелил рукой, и Лестрейд предупредительно схватил его за запястье. — Осторожно, собьешь капельницу, — и добавил мрачно: — Надеюсь, теперь ты доволен. — Майкрофт упер в него вопросительный взгляд. — Что? Разве не этого визита ты добивался так упорно, неделя за неделей? — Судя по твоему рассерженному виду, ты все-таки поспособствовал тому, чтобы я тут оказался. Лестрейд вздохнул. Все шутки про рукоприкладство вдруг показались ему отчетливо несмешными. — Прости, — пробормотал он. — Я не хотел так говорить. Ты же знаешь, что это не так. На самом деле, я никогда не причиню тебе вреда, даже в шутку, — он накрыл его ладонь своей, и это прикосновение показалось ему ледяным. Если бы Майкрофт не разговаривал с ним, он подумал бы, что держит ладонь мертвого тела. Джон, наверное, назвал бы это каким-нибудь мудреным медицинским термином. — Так что давай больше не будем говорить обо всем этом. Кажется, Майкрофт коротко кивнул ему — или же это было случайное движение головы. — Что в капельнице? — отстраненно спросил он. — Раствор глюкозы, — буркнул Лестрейд. — Майкрофт, это было серьезно. Ты не похудеешь, если не будешь есть — или чего ты там хочешь добиться? И не обретешь контроль над своей жизнью. Ты просто умрешь, вот и все. — Думаешь, это мне неизвестно? — Майкрофт был совершенно — хоть, может быть, и обманчиво — спокоен. — Ты говоришь очевидные вещи, Грегори. Очевидные вещи, как правило, мне понятны. Все осложняется лишь тем, что дело далеко не только в них. Иногда ты не можешь заставить себя смириться с очевидным. — И все-таки есть очевидные вещи, которых ты не видишь, — не удержался Лестрейд. — Они настолько очевидны, что их видят все, кроме тебя. Говоря это, он надеялся, что Майкрофт переспросит, что это за очевидные вещи, и тогда его ответ был бы коротким, точным и многообещающим. Но Майкрофт спросил совсем другое: — Ты знаешь, когда я смогу отсюда уйти? — разъяренное лицо Лестрейда, должно быть, ясно показало ему неуместность такого вопроса, но Майкрофт определенно решил поиграть с огнем: — Впрочем, это риторический вопрос, потому что я смогу сделать это, как только захочу. — Ты уйдешь отсюда, когда придет время! — почти рявкнул Грегори, еще секунду назад больше всего желавший быть терпеливым, и понимающим, и нежным, но мгновенно забывший о своем намерении. — И ни минутой раньше, и поверь, нам все равно, что ты большая шишка, и судьба всей страны в твоих руках! Оказалось, кричать на того, кого любишь, очень легко. Для этого достаточно, чтобы у тебя разрывалось от беспокойства сердце. Кстати, о сердце… — Ты, вероятно, человек больших амбиций, — устало вздохнул он. Кричать больше не хотелось, короткая вспышка прошла. — И ничто мелкого калибра не устраивает тебя. Так что, если ты решил обзавестись большим, обширным, полноценным инфарктом, ты выбрал правильный путь и был близок к результату. Прости, что пришлось прервать тебя на финишной прямой. Майкрофт долго молчал в ответ. — Признаться честно, я редко не знаю, что ответить, — наконец сказал он. — Я вижу, ты зол и расстроен. В таком состоянии редко получается удачно шутить. По мнению Лестрейда, пошутил он вполне удачно. Однако спорить он не стал. В последние дни он невероятно устал от споров. — Ты прав, — сказал он. — Я зол и расстроен. И я не буду больше шутить и злословить. Я буду говорить откровенно и прямо. Примерно так же, как ты успел высказаться, прежде чем отключиться. Помнишь, что ты сказал? — Кажется, он заметил на щеках Майкрофта легкое подобие румянца, и оно нравилось ему куда больше недавней синевы. — Ты сказал, что, подвергая себя опасности, можно ненароком причинить боль другим. Тем, кто тебя любит. Ты сказал так, обращаясь к Шерлоку, но это относится к любому из нас. К тебе в том числе. — Я… — Подверг себя опасности. Тем, что почему-то решил, что можешь обходиться без пищи и сна. Прости, что разочарую тебя, но ты самый обычный смертный человек, а вовсе не… прости, я обещал не шутить. Возвращаюсь к серьезности. Ты загнал себя в беду и причинил мне боль. Точно так же, как Шерлок не раз причинял Джону. Лестрейд очень надеялся, что Майкрофт сам закончит последнюю причинно-следственную связь, но тот продолжал упорно молчать. Почему он заставлял Лестрейда произносить все до последнего слова? Или же его мозг подвергся кислородному голоданию и теперь не мог функционировать так же хорошо, как прежде? Или же в блестящем уме Майкрофта всегда было слепое пятно, не позволявшее увидеть истину, касающуюся его самого? Лестрейд был полицейским. Полицейские умеют рисковать. Рискнул он и в этот раз: — Потому что я влюблен в тебя. Уже некоторое время. Я хотел бы сказать, что я влюблен, как мальчишка. Но скорее уж я влюблен как помятый мужчина средних лет, который еще совсем недавно собирался прожить до конца жизни один в холостяцкой квартире. С ужасом он заметил, что почти умилительный румянец схлынул со щек Майкрофта, и тот странным образом побледнел, а потом отрицательно покачал головой. — Нет? Ты считаешь, что знаешь лучше? Пусть ты знаешь почти все на свете, но мне в голову ты залезть не можешь. Я утверждаю, что это так. Значит, это так. И знаешь, что? Еще недавно мне казалось, что ты все понимаешь. И даже — что ты совсем не против, что ты… в каком-то смысле… в общем, мог бы ответить мне взаимностью. Но, очевидно, это мне только показалось. — Тебе не показалось, — ответил Майкрофт так быстро, что Лестрейд, кажется, даже испытал легкое головокружение в этот миг. — Но я не понимаю… — он не договорил. — Я был уверен… — он снова не договорил. — Но ты был уверен, что Шерлок и Джон не просто друзья. — Разумеется. Это было очевидно. Не могу сказать, что я такой уж большой эксперт в отношениях, но не прочитать знаки было невозможно. — Да, ты определенно не эксперт в отношениях, — пробормотал Лестрейд, — раз уж не смог прочитать мои знаки. В глазах Майкрофта снова отразилась растерянность; ей было там не место, ей было не место в этих глазах, и все-таки она угнездилась в них, пустила корни, или — как теперь все больше думал Лестрейд — скорее она просто пустила свежие ростки из-под земли, в которой была похоронена однажды. В последнее время много, что казалось навечно похороненным, пробивалось обратно на свет. — Значит, ты мне не веришь? — Лестрейд не мог остановиться, он не мог больше выносить всего этого, он должен был прояснить все прямо сейчас. — Ты столько раз говорил, что можешь отличить ложь, ты… — Я верю, — негромко, но веско сказал Майкрофт. — Это не означает, что я понимаю, как это могло произойти. — Мои постоянные визиты ни о чем не сказали тебе? Мои непрекращающиеся попытки пригласить тебя на ужин? — при слове «ужин» Майкрофт как-то судорожно сглотнул, и Лестрейд не мог этого не заметить. — Ты все еще думал, что я выполняю просьбу Шерлока? Что я такой исполнительный коп и все делаю по высшему разряду, вот почему я никак не могу тебя отпустить? — он искал в лице Майкрофта подтверждение своим словам — и, к большому сожалению, находил. — Я ведь уже говорил тебе, что дело совсем не в этом. Он откинулся на спинку стула и в бессчетный раз за последние дни глубоко вздохнул. — На самом деле, я не понимаю лишь одного. Ты выдающийся человек. Умный. Сильный духом. Блестящий во всех отношениях и с безграничными ресурсами. Как при всем этом ты умудряешься не верить в то, что можешь привлекать? И если… если тебя привлекал я, то… в общем, если бы я был тобой, то уж точно не постеснялся бы сообщить об этом. Я был бы уверен, что мне достаточно поманить одним пальцем, и горе тому, кто посмеет мне отказать. — Ты бы не задавал таких вопросов, если бы видел мои детские фотографии, — Лестрейд ожидал услышать все, что угодно, только не эту поразительную простоту. — Толстый рыжий мальчик не согласился бы ни с одним твоим утверждением. — Но это давно в прошлом, — одно из произнесенных Майкрофтом слов испугало Лестрейда больше остальных. — Я не хочу смотреть твои старые фотографии, потому что мне вполне достаточно того, что я вижу сейчас. И я вижу человека, в котором мне нравится все, и которому… уж точно не нужно думать о лишнем весе, а, напротив, о том, как избежать голодного обморока. Майкрофт сморщил нос. — Полагаю, это все-таки преувеличение. — Преувеличение?! — воскликнул Лестрейд. — Майкрофт, поверь мне, я знаю, о чем говорю! Я нес тебя на руках! Ты ничего не весил. А я по долгу службы, бывало, поднимал самых разных людей, и поверь, мне есть, с чем сравнить! Меньше, кажется, весили только дети, и то не все!.. — Ты меня нес? — на лице Майкрофта застыло выражение смертельного ужаса. Кажется, у него даже перехватило дыхание. — Как иначе, по-твоему, я вытащил тебя из той дыры? Телепортировал, выкатил на тележке?.. — он осекся, когда ему показалось, что у Майкрофта задрожали губы. У таких людей, как Майкрофт, не должны дрожать губы, но что это вообще значит? Что это значит — такой человек, как Майкрофт? Безупречный, никогда не ошибающийся? Лестрейд прекрасно знал, что это не так. Едва ли можно влюбиться в безупречного человека — даже если тот довольно успешно притворяется таковым. — Я не утверждаю, что легко смогу понять. И я не хочу давить, но случается время, когда не настаивать уже невозможно. Так что объясни мне, почему… Он не договорил. Взгляд Майкрофта всегда был красноречив, и сейчас он ответил ему лучше любых слов, и сердце Грегори снова упало. — Это из-за меня? — спросил он. — Ты хотел измениться из-за меня? — Физическая активность на работе творит чудеса, — Майкрофт криво улыбнулся. — Так что выглядишь ты… уж очень отлично от меня. — Конечно, я выгляжу иначе! — Лестрейду очень хотелось ударить кулаком по поручню кровати, но он удержался титаническим усилием воли. — Потому что я завтракаю, обедаю и ужинаю! За кого ты меня принимаешь, Аполлона во плоти? Да если хочешь знать… — он почти успел схватить себя за складку на животе, но снова остановил себя. Это не нужно было Майкрофту. Ему нужно было совсем другое. — Значит, все это время я беспокоился о тебе, ломал голову, как бы помочь, уговаривал, крутился рядом, и все мое внимание, напротив, заставляло тебя… — Лестрейд почти буквально чувствовал вкус горечи во рту. Но и это ему нужно будет отбросить, это ничем не поможет им сейчас. Он схватил Майкрофта за руку, и эта рука больше не казалась ему такой уж холодной — а настоящей, теплой, живой. Все-таки это был хороший знак. — Тебе не нужно прилагать никаких усилий, чтобы понравиться мне еще больше. Подумай о Шерлоке. Разве он сможет доставить Джону радость тем, что будет истязать себя? — ему показалось, что Майкрофт понимающе прикрыл глаза. Впрочем, им всем еще оставался долгий путь. Но, чтобы закрепить мимолетный успех, Лестрейд поцеловал его куда-то в уголок губ. — Ты говорил, что твоя безграничная власть может позволить тебе выйти отсюда в любое время. Используй ее, чтобы мне позволили находиться здесь в любое время. Скоро ночь, и меня попытаются выгнать, а я собираюсь упираться до последнего. — Ты хочешь остаться? — спросил Майкрофт с такой безграничной надеждой, что Лестрейд захотел поцеловать его снова — и одновременно закатить глаза. Так он и сделал. — Нам предстоит еще многое обсудить, раз ты продолжаешь задавать мне такие вопросы.