ты стал моей памятью

      — Время завтракать — проговаривает Акира, возвращаясь в больничную палату с подносом в руках.       Вообще-то, носить еду для Тоору в его обязанности не входило, но он взялся и за это, чтобы оградить своего пациента от раздражающих незнакомых людей, к которым Ойкава всё не мог привыкнуть, сколько бы раз они к нему не заходили. Он, конечно, непременно был рад, что теперь будет не так часто видеть тех медсестёр, которые всё пытались познакомиться с ним, но сейчас, когда Куними легонько будил его, чтобы он нормально поел, на лице не было и следа радости. Пытаясь закутаться с головой в одеяло, Тоору что-то сонно ворчал себе под нос.       — Ты же знаешь, что я тебя никогда не бужу, исключая только случаи, когда тебе нужно поесть или принять какие-либо лекарства, — доктор присел на корточки рядом с койкой и заботливо стянул одеяло с его головы, — поэтому давай, поешь и можешь лечь ещё немного вздремнуть. Я понимаю, что тебе нужно восстанавливать силы.       В ответ на его слова Ойкава нехотя разлепил веки, так и норовящие сомкнуться снова, и чуть прищуриваясь от солнечного света, глянул на лицо напротив. В голове не прекращали вертеться вопросы, почему же Куними так ухаживает за ним. Конечно, было понятно, что он всё-таки врач и ухаживать за Тоору — его работа, но сам Тоору чувствовал нечто большее по отношению к себе, чем просто выполнение работы. Куними всегда был любезен, добр, мягок и с одной стороны даже нежен с ним. Ему бы хотелось узнать, почему Акира ведёт себя так, но спрашивать что-либо о подобном по прежнему было неловко.       — Хорошо, — Тоору скинул с себя одеяло получше, усаживаясь на кровати и поудобнее подстраивая подушку под спину.       Куними же протянул ему кружку чая и положил на тумбу рядом ароматное печенье. Ойкава застыл в недоумении, разглядывая узорчатую кружку в своих руках: она точно не выглядела так, как остальная больничная посуда, да и чай с каким-либо вкусом и запахом им там не давали. Больничный чай на вкус для Тоору был точно как какая-нибудь вода из лужи, а этот на вкус точно был намного, намного лучше. С неменьшим удивлением он попробовал и печенье — его-то у них вообще не давали, разве что кашу с неприятными липкими комочками в ней, которые Ойкава так дико ненавидел. Печенье же на вкус было такое… Родное? Уютное? Такое домашнее? Он не мог объяснить этого чувства, лишь уплетая его за обе щеки, не оставляя даже крошек. Оно вызывало необычайные эмоции где-то в груди, в душе и сердце, будто он вдруг вернулся домой и разлёгся под тёплым котацу       — Ну как? Вкусно? — отвлёк его доктор от собственных мыслей. Чувство в груди вдруг тут же пропало.       — Да, но, — замялся Ойкава, делая последний глоток чая, — я не видел таких кружек в больнице, а ещё печенье у нас не выдают…       Акира улыбнулся и, по всей видимости, даже ждал, когда же его пациент это заметит. Будто он так и задумывал.       — У меня индивидуальные способы лечения, — объяснился он, — я думаю, что в таких условиях, где выдают мерзкую кашу с комочками и ржавые железные кружки, вспомнить что-либо о родном доме — задача не из лёгких.       И ведь правда. Когда Тоору оставался наедине с самим собой среди этих белых обшарпанных стен, он не чувствовал абсолютно ничего. В голове лишь были эти вопросы о его прошлом, постепенно разъедающие его черепную коробку. В такой атмосфере воспоминания не хотели возвращаться вовсе и всё становилось только хуже.       — Это был ромашковый чай и овсяное печенье, которое я приготовил вчера вечером, — объяснил Куними, подмечая, как всё-таки Тоору оно понравилось, — это вызвало у тебя какие-нибудь ощущения? — выжидающе спросил он.       Ойкаве оно безусловно понравилось, но почему-то больше всего его грела мысль, что приготовили это специально для него. Думать о том, что кто-то думает о тебе — это вызывало у него странное чувство счастья. Никто из тех людей, кто был с ним в прошлом, видимо, о нём даже не вспоминал, раз он до сих пор торчит в четырёх стенах больничной палаты, а его лечащий врач, который, казалось бы, совершенно посторонний для него человек, думает о нём каждый день. Да, это его работа, но теперь Ойкава точно убеждён, что Куними заботится о нём не только из-за неё.       — Да, — ответил Тоору, ставя цветастую кружку обратно на тумбу, — я думаю, это было похоже на тепло в груди. Кажется, что я уже ощущал такое когда-то, и вкус печенья показался мне ужасно… родным? — неуверенно говорил он, прикладывая к сердцу руку и даже не понимая, как же правильно выражать то, что он чувствует.       Ойкава был точно как ребёнок, который только учится понимать себя, своё тело и свои эмоции. Это раздражало и вновь напоминало ему о потери всей своей прошлой жизни, прошлого себя. Это было ужасно для него, но он не переставал благодарить всё вокруг за появление Акиры в круговороте этого сплошного непонимания происходящего.       — Отлично, — подвёл черту Куними, — на самом деле, это очень многое значит.       Тоору как и обычно склонил голову в недоумении. В такие моменты, как думал Акира, он был похож на маленького щеночка, который пока ещё не может понимать какие-либо команды, из-за чего Куними внезапно хотелось улыбаться.       — Это значит, что у тебя большие шансы на то, чтобы вспомнить о своей прошлой жизни.       Прошлой жизни. Тоору уже буквально тошнило и выворачивало наизнанку от этого словосочетания. Складывалось такое впечатление, что он умер и переродился, а теперь пытается вспомнить свою прошлую жизнь. Забавно то, что по-сути так и было. Тоору Ойкава умер. Его больше нет. Теперь есть только пустая оболочка, которая просто выглядит как Тоору, а внутри неё нет ничего, кроме органов.       — Замечательно, — только вот в его голосе не было ни капли из этого «замечательно».       Конечно же, Куними это заметил.       — Что-то не так? — естественно он понимал, что у Тоору сейчас всё не так, но не знал, как ещё спросить о том, что он чувствует.       — Ничего такого, действительно, я же просто умер, мать вашу.       Он больше не выдерживал. Нервно смеяться и плакать ночами в подушку — было его единственным развлечением, а сон — способом отвлечься. Ойкава больше и не понимал, как можно с эти справиться, а так же абсолютно не понимал, как работают его эмоции.       — Что? — переспросил Акира, видя, как тот уже съеживается и припадает лбом к собственным коленям. Ему оставалось только схватить того за тонкое запястье и не отпускать, он мог поддержать его хотя бы тактильно.       — Я умер, нет больше того Ойкавы Тоору, который был раньше, — снова слёзы, вкус которых он также успел возненавидеть за то время после пробуждения, — понимаете? Я же ебучий призрак, которого все забыли и не замечают.       Да, Акира видел много слёз своих пациентов, но наверное никогда не проникался так состоянием ни одного из них, как успел проникнуться состоянием Ойкавы. Глядя на его дрожащие руки, поджатые под себя стопы и сжимающие простыни пальцы, в груди самого Куними образовывалась огромная зияющая дыра. Он думал, что давно избавился от каких-либо эмоций и чувств к пациентам за стаж своей работы, но, видимо, они всё же не до конца превратились в камень и закрылись на замок — Тоору освободил их из оков за такое, казалось бы, короткое время после их знакомства.       — Нет, — твёрдо высказал Акира, не в силах больше наблюдать за этим свернувшимся дрожащим комком, — ты просто забыл это. Воспоминания всё ещё внутри тебя, нам просто нужно немного поработать над тем, чтобы их открыть, хорошо? — он потянул его за руку и заставил посмотреть в свои глаза, — ты же мне веришь, правда?       Сглотнув неприятный солёный комок, подступивший к горлу, Ойкава несмело кивнул — почему-то он верил. По крайне мере старался, а также старался больше не погружать себя в такие ужасные мысли, не поддаваться им, пускай для начала получалось и плохо. Он надеялся, что в скором времени это прекратится.       — Вот и славно, — доктор протянул руку к его растрёпанной макушке и провёл по мягким каштановым волосам, притягивая к себе и обнимая, — я тебе помогу, просто для этого нужно немножко времени.       Куними думал, как бы не привязаться к нему ещё больше, в то время как Тоору сам уже потихоньку начинал привязываться.

Спасибо, что хотя бы вы от меня не уходите.