Romeo's Regrets

Май выдался так себе. Возвращаясь домой с совершенно бестолковой прогулки, я вымокла до нитки. Сунувшись за сигаретами в мини-маркет за рекордные двенадцать минут до его закрытия, умудрилась растянуться прямо у кассы, пребольно ссадив локоть. Ко всему прочему, оттуда за мной увязался сочувствующий тип лет тридцати пяти сильно подшофе, навязчиво пытавшийся то ли познакомиться, то ли сразу перейти от слов к делу. Сбросив его руку со своего плеча раз, потом другой, огрызаясь, я ускорилась, прикидывая свои шансы нарваться на серьёзные неприятности, если придётся приложить немного силы к этому пьяному телу. С другой стороны, чувак буквально дышал мне в спину, явно намереваясь проводить до самой двери. Да это пьяный менеджер, мягкий как пудинг! Джулия, не дрейфь. Погуляет и отцепится. Домой его только не веди, этого смешного рыжего. Из-за твоей двери на него может выпрыгнуть только пустота, а консьерж сделает вид, что просто не заметил лишнего пассажира. Лил дождь, мы с неудобным мудаком из маркета играли в вялые догонялки в недрах района, медленно двигаясь к набережной. Как назло, Вселенский потоп 2.0 загнал горожан в норы, и гостеприимный наш райончик Уондсворт как будто вымер. Пахло рекой и отчаянием. Плюнув, я обернулась, в надежде, что оторвалась от преследования — пришлось уворачиваться от очередной неуклюжей попытки меня облапать. — Ты тупой? Тебе больше пойти некуда? Мудила… — во мне не было жгучего бешенства, только бессильная злость. Я была мокрой и замёрзшей; моя тушь, казалось, уже стекала мне же за пазуху. Больше всего мне хотелось оказаться дома, выпить волшебную пилюльку и ни о чём не думать до завтрашнего обеда. Вместо этого я битый час прогуливала великовозрастного дебила по району, в тщетной надежде на то, что он протрезвеет. — Да отъебись ты уже! До моего дома — каких-то несчастных двести метров. Или драться с этим куском идиота прямо сейчас, или я зря старалась не показать ему, где живу. Оглядевшись в поисках поддержки, я увидела абсолютно пустую улицу и приветливо горящую вывеску круглосуточной аптеки слева по курсу. Я пыталась прикинуть, что у меня получится лучше: дать стрекача бегом, влетая в подъезд минут на пять-десять раньше этого своего мутного эскорта или ввалиться с ним в аптеку и попросить помощи у провизора. «Сэр/Мэм, я не знаю этого персонажа, он меня преследует, не могли бы вы позвонить в…» Додумать я не успела. Чувак сзади предпринял очередной неуверенный манёвр в мою сторону, я же инстинктивно отступила к светящейся двери, едва ли не налетая на выходящего на улицу высокого парня в мокром капюшоне. Я была готова упасть вторично, но он поймал меня, невзначай растревожив попритихшую было ссадину. — О, привет! Ты в порядке? Господи, спасибо, твой ангел чертовски вовремя! Сладковатый запах травки причудливо миксовался с запахом текущей отовсюду воды и простого человеческого присутствия. — Неа, нифига я не в порядке, — призналась я, опираясь на предложенный им локоть. — Вот этот клоун тащится за мной три квартала. Я без сил, чувак. — Ну вот, приехали… Я провожу тогда? Давай… — не дожидаясь моего согласия, он встал с другой стороны от меня, втираясь между мной и подрастерявшим пыл персонажем, набрасывая полу своей безразмерной, казалось, джинсовки, на мои мелко подрагивающие плечи. — Ты только держись за меня, тут пиздец, как скользко бывает… — Какого хуя вообще?! — подал голос мой незадачливый преследователь. — Ах, ты, сучка… — Слышишь, непонятливый, я тебе предельно чётко говорю: съеби срочно. Я мирный, но в торец пропишу, если попросишь. — Я из Брикстона! И эта сука должна… — Респектую Брикстону, чувак. Сдаётся мне, тебя там уже основательно так заждались. Двигай давай… Мы медленно и уверенно расходились во времени и пространстве с подвыпившим клерком из Брикстона. Боже, гора с плеч! Своё: «спасибо» я сказала, скорее, его светлой толстовке, прижимаясь щекой куда-то в основание его шеи и тут же понимая, что уделываю его одежду. Блядство! Попытавшись исправить ситуацию, я сделала только хуже. Среагировав на мою возню и сопение, он фыркнул. — Да забей ты… Не кровь, отстирается. Не отстирается — так и хуй бы с ней, у меня их с десяток. Тебя как зовут, кстати? — Джулия. — Гас, — представился он. И тут же добавил. — Но обычно все зовут меня Пипом. — Странно… Для желторотика ты достаточно рослый, — ростом он был повыше меня, его голос был приятно низким, потому, подобное прозвище, навскидку, не слишком-то к нему прилипало. — Ну, Пип так Пип… Он рассмеялся. — Мне двадцать лет, Джуллз. И, вообще-то, я ещё расту. Эй, Джуллз, не вешай нос, в этой песне и так хватает слёз…* — напел он достаточно мелодично, и теперь уже смеялись мы оба. Сказать ему, что мне двадцать семь, и я уже почти совсем выросла, я не решилась. Мы медленно, но уверенно двигались в правильном направлении, хотя я ни слова не сказала о том, куда нужно идти. Впрочем, вариантов, кроме «прямо к реке» особо и не было — моя высоточка маячила прямо по курсу. Дождь немного поутих, а я немного пригрелась. — Давно хочу спросить тебя, куда именно мы идём, Гас. — Спрашивай, Джуллз, — он как будто посмеивался надо мной, но абсолютно беззлобно. — Никаких секретов, я обещаю. Ой, бля, это же и был вопрос! Веду тебя домой, а живёшь ты вон в том домике. Правда, я без понятия, на каком этаже. Но, ты погоди меня бояться, — я и сам там живу. Я тихонько выругалась в его толстовку, слыша, как Гас смеётся. Остановившись, я потянулась, чтобы сбросить капюшон, скрывающий его лицо, но он весьма ловко уклонился, перехватывая мою руку. Я успела увидеть прядь цветных волос, чуть выпирающий подбородок и краешек улыбки. Мои пальцы были ледяными, а его ладонь —тёплой… Самый очевидный контраст в мире, от которого мурашки по коже и чёртовы бабочки там, где им совершенно не место. — Ты по-прежнему незнакомец. Но симпатичный, — констатировала я. — Гас, — издевательски напомнил он. — И Джуллз. Прямо сейчас мы идём домой, если ты не возражаешь. Здесь мокро. — Вообще-то, я просто хотела увидеть твоё лицо, Пип. Повернувшись ко мне, он продемонстрировал мне свою улыбку во всей красе. Там, в тени капюшона под спутанной чёлкой угадывались большие тёмные глаза. — Может статься, тот чувак из Брикстона понравился бы тебе больше. Хотя, конечно, он пьяный в три пизды, и ему самое место в канаве… Он чирикал, а я пыталась рассмотреть его получше, выхватывая детали. Скандинавская нижняя челюсть вкупе с американским говорком вводила меня в ступор. Парень явно прибыл из Америки, тогда почему он выглядит как типичный швед? Прямо под подбородком угадывалась татуировка, в ноздре — пирсинг. — Ты мне, что ли, зубы заговариваешь, красавчик? Ну-ну… Ладно, проехали. Здесь действительно мокро, пойдём домой. Гас безропотно проглотил «красавчика», не выпуская меня из-под полы своей куртки и не убавляя улыбки. — Поначалу все так говорят… А потом становятся грустными, — сказал он загадочно. — Ты сама красивая, и у тебя приятный голос, Джуллз. Пожалуй, тебе я даже поверю. Обменявшись любезностями, мы продолжили пробираться сквозь дождь. Я так и не сказала, на каком этаже обитаю, а Гас так и не показал мне своего лица. Но его глаза, виденные мной мельком, показались мне грустными. Даже слишком грустными для парня, который ещё растёт. Больше всего мне хотелось увидеть их снова, чтобы окончательно во всём разобраться. То, что мы оказались соседями, было даже забавно. А то, что Гас сперва запомнил меня, а потом и узнал — в моём-то теперешнем потёкшем состоянии — было приятно. Желание влезть в ванну и выпить успокоительного, отключая мозги и уведомления в айфоне до наступления следующих суток, перестало быть насущным. Благо, у меня нарисовалась пара дней выходных. Мы разговорились, и этот птенец человека выболтал мне, что приехал дней на десять, хотя чуть позже планирует перебраться в Лондон с концами. Что ему нравится здесь, но на Западном побережье у него полным-полно друзей, а здесь он один, как перст. И что здесь он по работе, но работа есть и в Америке, потому сейчас у него что-то вроде отдыха. Он мне нравился, и чем больше он говорил, тем сильнее я проникалась. Не то чтобы Гас избегал говорить напрямую о том, чем именно занимается. Но я и не спрашивала в лоб, и он свободно излагал, используя обтекаемые формулировки, называя своих американских корешей «кликой». Мелкий Пип и его Клика-Явно-Не-Серферов. Зашибись. — А чем ты занимаешься, Джуллз? — поинтересовался он, вспрыгивая на первые ступеньки крыльца, а потом оборачиваясь, чтобы подать мне руку ладонью вверх. Его кисть была узкой, а пальцы — длинными и сплошь расписными. Но такую фактуру не испортить даже тотал блэком. Схватившись, я залипла на пару лишних мгновений, вспоминая о заданном вопросе только тогда, когда Гас снова пригласительным жестом распахнул джинсовку. — Ныряй обратно, давай… Вот он, момент истины. — Как думаешь, нам влетит, если мы зависнем тут покурить? Я тянула время, глядя, как он бегло изучает входную группу на предмет соответствующих маркировок и стационарных пепельниц. Мне хотелось, но не моглось придумать что-то, кроме правды, потому я пыталась придать ей удобоваримую форму. — Ну, запрещающих знаков я не вижу, — отрапортовал он, пристраивая локти на кованные перила и сплёвывая вниз. — Один хрен, прикинемся юными идиотами, если что. Как тебе план, Джульетта? — Потянет, Ромео, — я полезла за сигаретами как раз вовремя, чтобы извлечь на свет божий размокшую пачку. — Ну, блядство же! — Я угощаю, — невозмутимо отозвался Гас. — Только у меня последняя. — Для юных идиотов в самый раз… Так о чём ты спросил, Мелкий Пип? — Это ты в точку сейчас, — хмыкнул он, вынимая сигарету из пачки и ныряя в карман джинсов за зажигалкой. — Я имел наглость спросить, кем ты работаешь или что-то вроде того. Опираясь о перила спиной, я следила за происходящим в холле, чтобы нас не спалил консьерж, при этом, искоса поглядывая на Гаса. Чиркнув зажигалкой, он прикурил, продемонстрировав мне розу, вытатуированную на тыльной стороне правой ладони, и достаточно длинные ногти. Затянувшись, Пип протянул сигарету мне. — Делаешь мой вечер… — фильтр был чуть влажным. На вкус — типичные «Бенсон и хеджес», с урезанным содержанием никотина. — Спасибо. — Да не за что, наслаждайся. Оставь пару тяг, ладно? — Пип… — А? Затянувшись, я выдохнула дым в наглухо отсыревшее небо. Смакуя щекотное чувство внутри, как и всегда, после первой затяжки. Моя первая затяжка всегда даёт немного в ноги и голову, почти как алкогольный шот. Прямо сейчас она развязала мне язык, наконец. — Только давай ты не будешь ржать. По крайней мере, громко. — Ну… Прямо, обещать я не могу, я ж блядский дурносмех по жизни. Но я очень постараюсь, если ты просишь, Джуллз.  — В общем, про работу, как ты и хотел… — я затянулась снова, понимая, что дальше отмалчиваться бессмысленно. Гас в очередной раз сплюнул вниз, встряхивая бледно-лиловой чёлкой, а потом уставился на меня из интригующей темноты своего капюшона. Вооружившись улыбкой, я продолжила на выдохе. — Я судебный медик, в общем. — Сейчас бы придумать повод для поржать, в самом деле. Заебца профессия. Не всем же инфлюэнсерами быть и тату-мастерами… — На, держи, — я протянула ему наполовину раскуренную сигарету. — Угу, — отозвался он, аккуратно перехватывая окурок кончиками пальцев левой руки, и я успела разглядеть карточные масти на первых фалангах. — Так, твою презентацию я заценил, а теперь вернись на место. Юные идиоты имеют привычку тискаться на публике, так что не пали, блядь, контору. Усмехнувшись, я нырнула под его пригласительно распахнутую куртку, чувствуя, как отпускает неуютное чувство, сосавшее под ложечкой ещё минуту назад. — И давно ты судебный медик? — выдохнув дым, прошептал он в самое моё ухо. — Довольно давно, — не удержалась я. Гас ожидаемо заржал, а меня отпустило окончательно. — Блядь, и снова в точку! Это вот, прям, моё дерьмецо — вампирские киношки. Обожаю «Сумерки»! Так, а если серьёзно? — Да уж, куда серьёзнее? Два года будет в декабре… Добив окурок, Пип тщательно затушил его о перила прямо перед собой, прежде чем скинуть на превратившийся в болото газон внизу. — Тебе двадцать семь, правильно? — он смотрел на меня из своего укрытия, и я решительно не могла определить, как ему эта новость. — Слушай, конечно, это маман моя окончила Гарвард, а не я. Но элементарно считать я умею. — Да ты меня раскусил, считака! — я не хотела звучать грустно или как-то так, но это получилось исподволь. Я улыбалась, глядя перед собой, отчётливо ощущая взгляд тёмных беспокойных глаз у себя на щеке. — Скажешь это громче? — Пффф… Скажу, что цифра красивая. Курт, Джим, Дженис и другие кореша. Это не возраст, это клубная карта, йопта! — До чего же ты милый придурок, Пип… — выдохнула я в его толстовку, тщетно пытаясь не рассмеяться. — Как Боженька смолвила, придурок, каких поискать. Ты не загоняйся только, это ж просто цифра и ничего больше. Договорились? Эй, Джуллз, не вешай нос… — затянул он снова, позволяя мне спрятать лицо у него на груди. Я кивнула. В конечном счёте, договариваться с ним мне нравилось. Мне нравился он сам, и я пока не решила, хорошо это или плохо. Консьерж в холле подъезда мирно дремал в своём кресле, но проснулся, когда мы уже почти прошли его конторку. — Молодые люди, одну минуточку! Я должен видеть, кто это у нас здесь ходит и куда… — поправив очки, сползшие на бок во время его релакса, он всматривался, главным образом, в Гаса. — Добрый вечер, мистер Крайтон, — вынырнув из подмышки своего спутника, я помахала рукой. — А, мисс Пауэлл! Добрый вечер, вы рано сегодня. Дневная смена? — Дневная… — Здравствуйте, — обнаружил своё присутствие Гас. — Это я. — Ох, позвольте… Мистер Ар, правильно? — Густав Ар, совершенно верно. — К вам приходил некто… — старик сверился со своим журналом и снова поднял на нас выцветшие голубые глаза, — … молодой человек по имени Джордж Мейер. — Это Бэкси, дружище мой… А миссис Стеннетт не объявлялась? — Она звонила, я ответил, что вы на пробежке, мистер Ар. И мне показалось, что этот ответ её вполне устроил, хотя она показалась мне взволнованной. И… вам письмо из Бостона. Покопавшись в выдвижном ящике, Крайтон протянул ему тонкий конверт. — О, вот за это, прямо, благодарочка… Усмехнувшись, он бережно взял конверт и протянул его мне, со словами: «Это от моего деда». Взяв эту явно ценную для него, хотя и почти невесомую ношу, я увидела красивый убористый почерк и крупные яркие марки, погашенные почтовым штемпелем. Действительно, из Бостона. Мне понравилась и реакция старины Крайтона на временного жильца, и их диалог в целом. Пип был вежливым, а старик за конторкой больше всего ценил именно это. Он смотрел на этого расписного парня сквозь очки, а не поверх. И, насколько я вообще знала этого благодушного цербера, это было показателем уважения. Отойдя на два шага от местного блюстителя порядка и нравственности, мы, не сговариваясь, снова прилепились друг к другу. Звук наших шагов подхватывало эхо пустого холла, отделанного искусственным камнем. Лифты примостились в самом конце; в этой точке нам предстояло расстаться. Мне на восьмой. Момент истины номер два. Кнопку вызова нажал Гас, а я почувствовала, как почтовая бумага под моими пальцами становится влажной. Маленькая пассажирская кабина болталась на первом этаже: уже через секунду двери разъехались, впуская нас внутрь стальной коробки. Нажав восьмёрку на сенсорном табло, я в очередной раз уткнулась в пахнущий шмалью коттон, тут же пряча конверт во внутренний карман его куртки. Пип вдыхал и выдыхал. Вдыхал и выдыхал, и я поймала себя на мысли, что рефлекторно подстраиваюсь, чтобы дышать с ним в унисон. Я понятия не имела, что именно с ним не так. Но просто выйти на своём этаже я была не готова. — Забавно, что мы вот так познакомились, — сказал он своим фирменным загадочным тоном. От этих его слов мне сделалось тоскливо. А через мгновение до меня дошло, что именно это он и чувствует прямо сейчас. Я по-прежнему знала о нём меньше, чем он обо мне, как ни странно. И я всё ещё не знала, что сказать, потому просто обняла его покрепче, чувствуя, как он коротко целует меня в макушку. Дожидаясь, пока волна жара внутри осядет, я зажмурилась. Сердце подскочило к самому горлу, пропуская удары. — Гас, ты в порядке? — озвучила я, наконец, то, что маяло меня с момента нашей встречи. Он резко вдохнул носом, будто я нож в него всадила. — А? Всё, как всегда. Просто грустный финал весёлой прогулки, — он говорил это так бодро, что сказанное звучало максимально неестественно. — Всё, как всегда… — Я не знаю, как тебе объяснить! Это как ощущение… — я путалась в словах, а мои пальцы отчаянно цеплялись за мягкий футер. — Ты прости, если… — Спасибо, что спросила, — он снова коснулся моих волос губами. — Не за что мне тебя прощать, вообще. Лифт встал на этаже, открывая двери. Приехали. Никто из нас и не подумал тронуться с места. Двери так же точно закрылись, оставляя и нас, и ситуацию в подвешенном состоянии. — Ты сказал, что проводишь меня домой, Пип, — напомнила я. Там, у меня за спиной, Гас молча нажал на кнопку — двери снова разъехались. Отступая на шаг в сторону выхода, я взяла его за руку, цепляясь мизинцем за его мизинец. Моя дверь была последней, в глухом коридорном тупичке — там, куда столичные архитекторы запихивают непритязательные студии, главные плюсы которых — симпатичный вид из окна и минимум капитальных перегородок. Звуки наших шагов гасил ворс ковролина, и эта тишина, дополненная молчанием, казалась даже слишком громкой. Остановившись у двери, я прислонилась к ней спиной, сползая чуть ниже, чтобы не загораживать номер. Шестьдесят девять. С этого ракурса Гас казался ещё выше. — Ты… —начала было я, но он приложил палец к моим губам. — Когда делаешь вот так, — он поднял на уровень груди наши всё ещё сцепленные мизинцы, — это значит дать обещание. Взаправду. Обещаешь мне кое-что? Я кивнула, соглашаясь. В самом деле, что такого невыполнимого может попросить почти незнакомец? — Обещай, что всегда будешь смотреть на меня так, как сейчас. — Это как? — Джуллз, ты сперва обещай — потом скажу. Он говорил серьёзно, хотя, насколько я могла это видеть, улыбался. — Как там было? — нырнув свободной рукой к нему за пазуху, я вытащила на свет уголок конверта, чтобы свериться и сунуть его обратно. — Густав Ар? — Именно! — Я обещаю тебе, Густав Ар. — Что ты мне обещаешь, Джуллз? Я просто хочу знать. Нет, я должен это знать. — Я обещаю тебе, Густав Ар, что всегда буду смотреть на тебя так, как сейчас. А если нарушу слово, то выплакать мне эти глаза к чёртовой матери. Наши мизинцы были по-прежнему сцеплены. Гас провёл кончиком пальца вдоль моей щеки: от глаза до самого подбородка, прямо по дорожке потёкшей туши. Я улыбнулась, понимая, как нелепо, должно быть, выгляжу. — Не хочу, чтобы ты грустила, — сказал он. — Давай, я тоже пообещаю что-нибудь? — Хорошо. Обещай, что ты будешь в порядке, Гас. Он потупился, потом посмотрел в сторону, и снова повернулся ко мне. — Прости, Джуллз. Но это, блядь, единственное, чего я никак не могу пообещать. Значит, не показалось. Тоскливое чувство накатило по-новой, и я искренне надеялась, что на меня одну. — Окей. Но кроме этого — что угодно? Серьёзно? — Всё, что хочешь. — Тогда обещай мне самое дорогое, что у тебя есть. — Удиви меня, — в его интонации интерес был щедро разбавлен натуральным, едким, как желчь, сарказмом. — Это что же? Я глотнула воздуха, чувствуя, как некстати пересыхает во рту. Чёртов момент. — Себя, что ещё. В порядке или беспорядке. Обещаешь? Он поймал меня за подбородок, но я и не собиралась уворачиваться. Сейчас, когда он и сам всматривался в меня, так и не объяснив, что такого в том, как я на него смотрю, я рассмотрела разбитое сердце, вытатуированное на его бледной щеке. И никаких следов калифорнийского загара. — Ну, что ты делаешь, Джульетта? Я ж умру, как это романтично… — пригладив мои губы большим пальцем, он оттянул и отпустил нижнюю, улыбаясь. — Ромео и должен умереть, помнишь? Составлю тебе компанию, если что. — Напрасно ты так сказала, — в его загадочном тоне не было ничего зловещего, только печаль, как и раньше. — Так я обещаю? — Если не обещал этого раньше, иначе это будет нечестно. — Да не помню я, похерил я память свою… У меня просили много и разного, но я-то сам кому нужен? Ладно, — он выдохнул, усмехаясь. — В самом деле, почему нет? Я обещаю тебе, Джульетта… Джулия… Джуллз. В общем, я обещаю тебе себя. Честно. А если нарушу обещание, то пусть меня унесут многоножки. Желательно, мёртвого. Мы три раза ритуально встряхнули руками. Дело сделано. — Ты же понимаешь, что просто со мной не будет? Прежде чем отпустить меня, Гас сплёл наши пальцы. Так тесно, что даже немного больно. Понимала ли я? Ещё как. А ещё я понимала, что он того стоит. Хотя, казалось бы, откуда мне знать? Ему двадцать, но иногда он говорил так, будто видел изнанку жизни. Нет, будто проводил на этой изнанке, с её торчащими наружу петлями и прочими неприглядными вещами, большую часть своего стремительно летящего времени. «Я ещё расту», — припомнилось мне. Ладно, Густав Ар. Я и сама всё ещё летаю во сне. Просто не будет. Зато и скучно не будет тоже. — Кстати, ты так и не сказал, что имел в виду, Пип. — О, да-да-да… Самое время. Заодно и проверим, как ты держишь своё обещание, Джуллз. Сейчас ты смотришь на меня так, будто ты меня любишь. Кроме шуток. Но красивые девочки, ты знаешь, такие ёбаные врушки иногда… Одно неуловимое, гибкое движение шеи — и капюшон его толстовки опал на плечи. Гас смотрел на меня в упор, без улыбки. Первым, что я увидела, были его большие тёмно-карие глаза в оперении густых чёрных ресниц. Часть его замысловатой стрижки была выкрашена в розово-фиолетовый, остальные волосы — в чёрный. Под цветными прядями отчётливо угадывалась большая татуировка, аккурат над тёмной бровью. Роза — на правой щеке, знак анархии — на левой, звезда —под глазом… Твёрдый подбородок и мягкие губы. Чёрт. Больше всего я боялась, что прямо сейчас смотрю на него не так, как обещала. Что сканирую эти щедро разбросанные по красивому лицу особые приметы с привычным прозекторским прищуром. Да, у него татуировки на лице. Их много, и это выглядит вызывающе. Возможно, отсюда и в контровом свете я даже видела их не все. Но даже с чернильными артефактами у него было потрясающее лицо. — Ну, и как, Гас? Ты красивый, и татухи крутые — можно часа три разглядывать… Усмехнувшись, он выдохнул с видимым облегчением, прихватывая меня за талию и притягивая ближе. Наконец-то. — Да я в шоке, если честно. По-моему, стало только хуже. В смысле, теперь мне даже больше нравится. Прежде, чем я успела поймать его лицо в ладони, он склонился к моему уху, и щекотно прошептал: «Я вижу, как сильно ты меня хочешь». Уперевшись в плечи Густава, я отстранилась ровно настолько, чтобы видеть его смеющиеся глаза, одновременно окончательно проваливаясь в его объятия и влажную, волнующую черноту расширенных возбуждением зрачков. — Чёрт… Так заметно? — Да палево полнейшее… С обеих, блядь, сторон, — усмехнулся он, медленно переводя взгляд на мои губы. — Я плыву, детка. Видишь? Это как белый, но в пятьсот раз круче… — Твой личный сорт? — мой просевший на эмоциях голос превратил подколку в серьёзный вопрос, но Пип всё понял, как надо. — О, да-да-да… Это всё твои вампирские глаза. — Это глаза бога смерти, малыш Пип. Ты же помнишь, кем я работаю… Он рассмеялся, мягко перехватывая мои губы узкой, пахнущей сигаретным дымом, ладонью. — Боже, умолкни! Ты и так идеальная, куда ещё больше… Как-то вдруг посерьёзнев, он убрал руку и закрыл мне рот поцелуем, на пару долгих мгновений отбирая и возможность говорить, и воздух, и остатки самообладания. Его губы были горячими и требовательными, а моё глупое сердце вообще забыло, как биться. Это было похоже на сумасшествие. «Это как белый, но в пятьсот раз круче…» Как-то так, Гас. Как-то так… Отпрянув, он резко выдохнул, запрокидывая голову, будто пытаясь прийти в себя. — Джуллз… Детка, забирай то, что я тебе обещал. И давай уже скроемся за этой чёртовой дверью. Потому как, всё идёт к тому, что меня не обломает полюбить тебя прямо здесь, — глухо сказал он, глядя на меня снова. Он позволил мне заняться дверным замком, ни на секунду не выпуская из своих рук. Обнимая сзади, прижимая спиной к своей груди. Выдыхая в затылок. Нашёптывая пошлые глупости и щекотно смеясь мне в ухо. «Хочу, чтобы ты хотела целовать меня. Ты же хочешь этого, правда?» «Этот бесценный вайб… Когда ни хуя не успеваешь заметить, как же так вышло: вот вы только целовались — и вот вы уже трахаетесь, как в последний раз…» «Хочу целовать тебя ещё. И ещё. И везде…» «Я покажу тебе всё, чему научился на калифорнийских кисках…» Вайб был действительно бесценным: у меня давненько не было секса, а в эмоциональном выхлопе Густава яснее ясного читалась острая недостаточность любви. Не влюбиться при подобном раскладе было нереально — и мы провалились в это, как в темноту моей пустой квартиры там, за открывшейся, наконец, дверью. Момент истины номер три… ––––––––––––––––––––––––––––– *   на мотив песни The Beatles — Hey, Jude, в изначальном тексте которой пелось: «Эй, Джул…», поскольку Пол Маккартни сочинил её, чтобы подбодрить маленького Джулиана Леннона во время развода его родителей.