Romeo's Regrets

Оказавшись по ту сторону двери, Густав тут же запустил руки под мой траченный дождём свитшот, проходясь горячими ладонями вдоль рёбер. Я поймала его за ворот толстовки, тут же оказываясь в фокусе тёмного, наверняка смеющегося взгляда. Сейчас, в подсвеченном бликами уличного освещения полумраке, его глаза казались огромными. Мы забавно пританцовывали, стараясь разуться, не отлепляясь друг от друга. — Ты куда-то торопишься? — поинтересовалась я, чуть подаваясь вперёд и проходясь кончиком носа от основания его шеи до мочки уха с болтающейся серёжкой. Он молчал, но его выдох, больше похожий на стон, был достаточно красноречивым. — Или ты просто хочешь по-быстрому? Гас… — Ты выбрала так себе способ, чтобы притормозить меня, Джуллз, — отозвался он, наконец, притягивая меня к себе и чуть прихватывая кожу ногтями. Легко целуя его в шею, я ощущала частые и гулкие толчки пульса под нежной, но безжалостно татуированной кожей. — Поздновато предупреждать, что зря ты со мной связалась, да? Накрыв ладонями его щёки, я прижалась лбом к его лбу. Желание близости умножалось на иррациональную нежность, о которой меня никто не просил. — Я просто пытаюсь выяснить, как ты хочешь… — Очень сильно, — отшутился Пип. Впрочем, главный его аргумент вполне ощутимо упирался в меня чуть пониже пупка. — Давай импровизировать, только не останавливайся… Это был тот сорт правды, говорить который приятно физически. Почти как грязные словечки, которые раззадоривают даже ханжей. Наши губы почти соприкасались, и меня несло ничуть не меньше, чем Густава. Чувствуя, как мои глаза закрываются, словно у послушной куклы, я перехватила его улыбку, возвращая ему недавний поцелуй и стаскивая неподатливую джинсовку с его широких плеч. «Хочу, чтобы ты хотела целовать меня…» «Хочу целовать тебя…» Он, определённо, знал толк в этих играх, то напирая, то позволяя мне провоцировать его — и тут же ведясь. Диалог наших изголодавшихся по поцелуям ртов, казалось, мог продолжаться вечность, если бы не накатывающее волнами вязкое томление, требующее вполне конкретной разрядки. Я понятия не имела, куда мы движемся в этом заполненном шорохом наших дыханий полумраке. Но то, что до постели мы не доберёмся, было яснее ясного. Здесь и сейчас сойдёт любая горизонтальная поверхность. Обтянутый кожей бок дивана боднул меня под коленки почти сразу после того, как мой свитшот улетел в темноту. Приехали. Приземлившись на спину, я смотрела, как Гас стаскивает с себя толстовку одним размашистым, типично мальчишеским движением, подцепив её со спины, демонстрируя мне татуированные руки и торс. Мои собственные расписные бока теперь не были для него секретом, но нам обоим было не до подробностей. Наброшенная на спинку дивана, толстовка сползла на меня, и я рассмеялась, сминая её, зарываясь лицом, вдыхая… — Пахнет тобой. И дурью, — констатировала я. — Дай сюда, — усмехнулся Пип, тут же повязывая свою кофту мне на бёдра. Впрочем, не особо усердствуя с узлом. Я потянулась, чтобы развязать его, но он накрыл мою ладонь своей. — Эй… Оставь, иначе прилипнешь к этой пижонской обивке своей хорошенькой пятой точкой. — он выдохнул, улыбаясь. — Поверь моему опыту, это дико неловкий момент. Минутой позже, попытавшись привстать на локтях, чтобы расстегнуть бра, я неиллюзорно припомнила падение в магазине, тут же заваливаясь обратно и просто стаскивая бретельки с плеч. — О, детка… Оставь это мне, — Густав мягко вклинился между моих коленок, чуть нависая. Я выгнулась ему навстречу, хватаясь за край его и без того низко посаженных джинсов. Пока его шустрые пальцы вынимали крючки из петелек, я прочла витиеватую надпись на его груди под спутавшимися цепочками, чувствуя, что покрываюсь мурашками от затылка до кончиков пальцев ног. «Папочка» Что ж, с застёжкой лифчика он действительно управился профессионально. Мысль о том, сколько именно упомянутых ранее «калифорнийских кисок» были затренированы им до тотального исступления, прошла по касательной, почти не взбороздив. Ну, почти… Оставшись топлесс, я буквально чувствовала его взгляд — как тогда, внизу, когда Гас наблюдал за мной, пока я выдавливала из себя откровения, — но прикрыться мне не хотелось. В этом было какое-то тёмное, незнакомое мне, первобытное электричество, от которого, казалось, я вот-вот засвечусь изнутри. Наверное, что-то такое чувствует человек за мгновение до самовоспламенения. Будто кровь в венах стала высокооктановым бензином, и достаточно одной искры в прихотливо замкнутых электроцепях мозговых нейронов… Упираясь руками в диван по обе стороны от моих плеч, а потом опускаясь на локти, Густав склонился надо мной. В поисках комфортного положения, которого попросту быть не могло, я почти инстинктивно сжала его бёдра коленями. Понимая, что мы всё ещё слишком одеты. Что напряжение внизу живота становится почти болезненным. И что моя собственная точка росы давно пройдена. В ответ на это короткое, но даже слишком естественное движение, Гас фыркнул, усмехаясь. Но вовсе не пытаясь освободиться. Наоборот, он немного подался вперёд, завершая этот первобытный паттерн. Прижимаясь. Чуть ёрзая. Вынуждая меня вскинуть колени и сжать их чуть сильнее. Недвусмысленно намекая, что ему не просто знаком этот горизонтальный танец — он предпочитает в нём вести. — У-у-у, Джуллз… — глухо сказал он, щекотно задевая моё лицо концами волос и тут же быстрым жестом закладывая их за уши. — Твоё тело говорит даже больше, чем твои палёные глаза. Моя грудь комфортно помещалась в его ладонях, и это открытие явно позабавило его. Не удержавшись, я коснулась его усмешки кончиками пальцев. Так же точно не удержавшись, он на пару мгновений обхватил их губами, приглаживая кончиком языка. Эта магия действительно работает в обе стороны. Тем приятней выходит. — Гас… — Скажи, чего ты хочешь — я сделаю, — отозвался он с деланной покорностью сказочного раба лампы, пропуская мои соски между пальцами и слегка их зажимая. В этом его приглушённом, будто потемневшем тембре было столько секса, что он не мог не звучать вызывающе. В его запросе явственно читалось желание услышать. Сделать моё и без того направленное на него вожделение почти осязаемым, впуская его глубже, чем самую смелую собственную догадку. Изящная манипуляция девяностого уровня. Дополнительный стимулятор, подхлёстывающий нас обоих. Густав Ар явно знал толк в самоистязании высшего сорта, когда растравленные раны совсем не на коже, и отчётливо проступают в альковном свете спальни. — Развяжи мне язык, Пип. Ты ведь знаешь, как… Импровизируй. Мои ладони были всё ещё слишком холодны для его пылающей кожи, но Гас даже не вздрогнул, когда я обняла его за пояс, притягивая ещё ближе. Хотя, казалось, ближе уже некуда. Запустив кончик языка в уголок моего рта, он разомкнул мои губы, тут же накрывая их своими. Заигрывая то с верхней, то с нижней, будто втираясь в доверие перед тем, как вломиться с наглым языком, запускающим круговорот моих мыслей в нужном направлении. Так или иначе, все мои мысли крутились вокруг него самого. Закрыв глаза, я надеялась оставить при себе хотя бы что-то. «Поздновато предупреждать, что зря ты со мной связалась, да?» Стоило ли говорить ему о том, что он — заведённый до предела позавчерашний мальчик, обрушившийся в мою постель с неотвратимостью сбитого боинга, — и есть предел моих мечтаний? Что если я о чём и молилась, то о нём… Но к мысли об этом привыкнуть куда проще, чем к сладкому дискомфорту в паху, которым отзывалось каждое из его движений прямо сейчас. Моё блаженное рассредоточение вышло на самый пик, предсказуемо, но всё равно неожиданно укатывая меня в оргазм — и это было странно даже для меня самой. Как словить приход от ибупрофена. Или как улететь на Марс за чёртовы тридцать секунд, в то время, как обычно мне требовались значительные усилия даже для того, чтобы настроиться для выхода на орбиту. Оторвавшись, Гас посмотрел на меня, улыбаясь, будто оценивая произведённый эффект. И я поняла, что он всё обо мне знает. — Где ты этому научился, Пип? — пройдясь ласкающим движением вдоль его гладкой спины, я обнаружила, что исхитрилась его поцарапать. Непроизвольно вернувшись к болезненно рельефному месту, я заметила, что ему нравится даже это. На самом деле, мне хотелось бы знать, у кого он научился. Но я всерьёз боялась умереть от зависти. — Я люблю сосаться, Джуллз, отсюда — и до бесконечности. Я вообще из тех, знаешь, кто любит валяться и тискаться ничуть не меньше остальной акробатики. И мне частенько не хватает именно этого, — Густав прошёлся по моему лицу тёмным взглядом. — Кувыркался я очень по-разному, и сучки мне попадались со стрёмными кинками… Но ни одна из них, даже та, что меня всему этому научила, не кончала от одних поцелуев. По крайней мере, не от моих — точно, — что-то сладко заныло внутри, когда он перевёл взгляд на мои губы, а потом снова посмотрел мне в глаза. — С ума сойти… Это законно вообще? Он коснулся моей щеки тыльной стороной ладони, а потом запустил тонкие пальцы в мои волосы, аккуратно убирая выбившиеся пряди от моего лица. — Это всё ты… — призналась я шёпотом, наглухо залипая в этот его черешневый взгляд напротив. — И немного магии вне Хогвартса… До меня дошло, насколько его торкнула озвученная мной правда, когда я увидела как вздрагивают его ноздри. Как он сглатывает что-то вроде благодарности, озвучивать которую неловко. И как возвращается на стартовую позицию, чтобы продолжить начатое. Я судорожно выдохнула, чувствуя, как он уверенно берёт на себя управление моими приливами, припадая ртом к моей шее и медленно, даже слишком, спускаясь ниже, не давая мне думать о чём-то, кроме этих влажных касаний. Кое-где от них явно останутся следы, но по-настоящему расцветут эти цветы только под утро. Прямо сейчас каждый из потенциальных засосов отзывался гулким приятным толчком где-то в подвздошье. Добравшись до моей груди, Гас щекотно выдохнул, мягко сминая губами напряжённый сосок, чтобы через мгновение проделать то же самое со вторым — и снова вернуться к первому, повторяя контур ареолы кончиком языка. Заставляя мою кожу покрываться мурашками между прохладой его вдоха и теплом выдоха. Альфа и омега. Мои джинсы показались мне чудовищно тесными. Ещё никогда тёмный потолок моей квартиры не был так похож на звёздное небо, в котором причудливым образом отражались двое людей, увлечённых друг другом. Рассмотрев свои собственные пальцы, хаотично наглаживающие вытянутую светлую трапецию татуированной спины Густава, я закусила губу, приводя себя в чувство. На мгновение мне показалось, что я вышла из тела. Это было красиво. Слишком электрически. Просто, как всё гениальное. Как и всё это поступательное нисхождение в секс ещё до первого свидания — просто потому, что сегодня на этом вот рукотворном небе звёзды встали именно так. Кто ты такой, Густав Ар? И откуда ты вообще взялся? Мне хотелось его так сильно, так отчётливо, что в этом сквозило почти отчаяние. К этому примешивалось и какое-то незнакомое мне чувство, на грани между осязанием и осознанием. Будто поток времени, в котором мы вот так, неожиданно и неотвратимо налетели друг на друга, проходил прямо через нас, впервые не скрывая своей стремительной скорости. В такие моменты особенно остро ощущается всё, начиная со скоротечности самой жизни. Больше всего мне хотелось быть в моменте. Здесь и сейчас, когда Гас распалялся, по сантиметру осваивая моё тело. Когда вязкая волна возбуждения накатывала по-новой. И когда концентрированная нежность подступала к глазам. «Обещай, что всегда будешь смотреть на меня так, как сейчас» «Скажи, чего ты хочешь — я сделаю…» Выдохнув, я прижалась губами ко внутренней стороне его напряженного бицепса. — Гас… Не сразу оторвавшись от своего увлекательнейшего занятия, он вскинулся, чуть задирая подбородок. Поманив его пальцем, я кое-как приподнялась, опираясь на свой многострадальный локоть. Густав последовал за мной, сгребая в объятия, позволяя запустить пальцы в его волосы, а потом и поцеловать в губы. — Говори… — выдохнул он, отрываясь. Глотнув воздуха, я заглянула в темноту его глаз, — и поняла, что окончательно и бесповоротно пропала. И что не хочу больше ждать. — Будь моим небом. Сейчас. Усмехнувшись, он сел. Но только затем, чтобы расстегнуть, а потом одним коротким рывком сдёрнуть мои джинсы вместе с тонким бельём под ними. Худой, но сильный… Закрыв глаза, я слышала, как он возится с собственными. Когда он уверенно прихватил меня за бёдра, притягивая к себе, раскладывая «как надо», поверх собственной толстовки, у меня перехватило дыхание. Я была готова ко всему и ждала чего угодно, кроме того, что он сделал. Склонившись надо мной, почти что накрывая меня собой, Густав мягко коснулся губами моего лба. Открыв глаза, я увидела его взволнованное лицо. — Скажи это снова, Джуллз, — по-змеиному коротко облизнувшись, он добавил. — Пожалуйста… — Будь моим небом, — выдохнула я. — Сейчас… Наши губы встретились снова за мгновение до того, как бархатистое ощущение проникновения окончательно снесло мне башку. Единственный момент, к которому невозможно привыкнуть. Сколько ни повторяй, каждый раз возвращается это вспарывающее сознание чувство новизны и, одновременно, узнавания. Был ли так же сладок запретный плод, на который польстилась Ева? Кто знает, но он, определённо, стоил того, если ей было хотя бы в половину так хорошо. Мне было тесно и горячо. Тесно и горячо, как никогда раньше. Гас осадил почти моментально, но мне хотелось всего и сразу, и я нетерпеливо ёрзала под ним, притираясь бёдрами, стискивая коленки, отчего становилось только теснее и жарче. Моё небо отчётливо пахло недавним дождём, нашей общей на двоих сигаретой и чем-то своим собственным. Чем-то, что я не могла распознать, но этот тонкий запах мне хотелось запомнить. В чёрном глянце прямо над нами, я отчётливо видела свои разметавшиеся тёмные волосы и мои скрещенные на пояснице Пипа лодыжки. Наш собственный эротический триллер, будто нарисованный на запотевшем от наших сливающихся в нестройный унисон дыханий окне в никуда. В качестве саундтрека — приглушённый грохот дождевых струй снаружи, шуршание кожаной обивки и звуки нашей мучительно-сладкой возни. Поверх этой возбуждающей какофонии я вдруг различила собственное: «ну пожалуйста…», больше похожее на сдавленный стон. Отложенное удовольствие сродни умиранию. И я отчётливо понимала: Гас знает, как это. Он дразнил меня, но недолго, уступая собственному, абсолютно равноценному нетерпению. Распластывая меня под своей гладкой пылающей грудью, позволяя вгонять короткие ногти в его беззащитную спину, когда я прочувствовала-таки, с кем связалась. Давая мне все свои пылающие дюймы разом — медленно, насколько это вообще возможно, когда от желания дрожат губы. С одинаково уверенной настойчивостью вынуждая впускать его одновременно сверху и снизу. Отнимая дыхание и давая взамен своё. Накатывая на меня с размеренностью приливной волны и так же точно плавно отступая, он смотрел в моё лицо. И влажная темнота его взгляда будоражила меня едва ли не больше его же ритмичных возвратно-поступательных. Планомерно ускоряясь, он забирался глубже, но тяжесть его тела, то и дело вдавливающего меня в томно вздыхающий диван, была даже слишком приятной. Гас был настырным, но оглушительно нежным. Совершенно невозможный микс, сводящий меня с ума. Могло ли это продолжаться долго? Вряд ли. Но мысль о том, что мы могли бы повторить, не давала мне успокоиться, заставляя искать губами губы, а не находя — немилосердно впиваться в шею, грудь или плечи. Вскидывать бёдра навстречу, нащупывая острую грань удовольствия всякий раз, когда наши тела притирались так, что теснее просто некуда. Остаточные явления мыслей в моей голове были туго закручены вокруг Гаса. Может, дело было в этом блаженном отключении соображалки, а может опять в Густаве, но искрящееся это подкожное электричество, от которого наворачивались слёзы, было для меня вновь. Осознание того, что этот мальчик, которого я почти не знаю, но болезненно хорошо чувствую, овладел не только моим телом, но и чем-то неизмеримо большим, накрыло меня даже сильнее, чем второй оргазм за последние полчаса. Он взял не только меня. Но что-то, чем я не была готова делиться ни с кем, а ему отдала запросто, как будто это всегда принадлежало только ему. Я слышала, как стучит его сердце, удивительным образом синхронизированное с моим собственным пульсом, гулко отдающим одновременно в виски и звенящий вакуум внизу живота. Я видела, как Гас смотрит на меня чуть затуманенным взглядом, не отводя глаз даже тогда, когда его неотвратимо вынесло на самый пик, чтобы обрушить в мои объятья через пару кажущихся бесконечными минут. Зарываясь лицом в мои волосы, он кончил на свою толстовку, шумно выдыхая. — Я жив… Я умер… Я воскрес… Его светлая кожа в мелкой росе испарины казалась почти перламутровой. В ответ на поцелуй в шею, он сгрёб меня в охапку, всё ещё накрывая собой, но стискивая почти что до хруста. Прежде чем расслабленно растянуться на спине вдоль диванной спинки, увлекая меня за собой и оставляя моё колено у себя на бедре. Кажется, только теперь я почувствовала, как медленно, но уверенно затекают ноги. Но эта усталость была приятной. Теперь была моя очередь смотреть на него. Запрокинув голову, он зажмурился, сглатывая. А потом распахнул глаза, уставившись в потолок. Мне не хотелось приставать с расспросами, но было крайне любопытно, что именно он видит. И видит ли… — Красиво, — сказал он, наконец. — Джуллзи в небесах с алмазами. И немного Лил Пипа. Мы красивые вместе. Сейчас. Я хотел бы это… запомнить. Знаешь, зарисовать в моей дырявой памяти эту картинку. Где ты, я, дождь и что-то космическое… Знакомый загадочный тон с тоскливым послевкусием безысходности. Прижавшись щекой к его груди, я обняла его покрепче, чувствуя, как он касается губами моего виска, выдыхая. — Иногда ты говоришь чудовищно романтичные вещи, Густав Ар… — … как и положено романтичному чудовищу. А ты думала, в сказку попала, Джульетта? Я предельно романтичен, но в сотне случаев из ста именно это всё и портит. Я делаю этим мозги себе и людям, детка. Проёбываюсь. И всякие там вторые шансы проёбываю. Мне хотелось увидеть его лицо, чтобы убедиться в том, что он не шутит. Устроившись поудобнее, я смотрела на Густава чуть снизу. Он расслабленно улыбался, но не шутил. — Люди исчезают из моей жизни, оставляя следы, которые видны только мне. Это больно, и я эту боль в себе не люблю. Потому что влюбиться я могу за один вечер, а разнашивать дерьмо, с этим связанное, приходится месяцами. Знаешь, сколько раз мне говорили: «Извини, чувак, но ничего не выйдет», прежде, чем съебать в закат? Густав Ар — это такой вот «извини, чувак», который стоит и смотрит, как у всех выходит со всеми, — он опустил взгляд, улыбаясь чуть шире. — И он такой: «Да идите вы все!». Холодное сердце, все дела… Шлюх катает на Гелике и на своём большом и толстом… Такое. — Ты идеальный. Всё, что я могу тебе сказать прямо сейчас. Утром скажу больше, но сейчас… Ты идеальный, Гас. Потому что внутри ты даже красивее, чем снаружи, — чтобы избежать его прямого взгляда, я накрыла губами тёмно-розовую кнопку его соска. Мне показалось, что дышать он перестал вовсе. — Внутри на мне живого места нет, Джуллз. Но… Это охуительно приятно… То, что ты сейчас делаешь. И то, что ты говоришь — тоже. Что там было насчёт утра? Усмехнувшись, я накрыла растревоженное место пальцами. — Ты же останешься, правда? — До утра? — безо всякого ехидства поинтересовался он, запуская пальцы в мои чуть влажные волосы. — Ммм… Да как сам захочешь. На работу мне через два на третий. Могу оставить тебе запасной ключ. Мне отчего-то кажется, что у тебя были на меня планы. Ну, или виды… — Тебе не кажется. Так оно и есть… Что, серьёзно? Прямо, ключ? — Не хочу, чтобы ты исчезал. Если в этой Вселенной и есть ключ от каждой из моих дверей, то это ты, Гас. А «прямо, ключ» — это всего лишь железка с насечками, отпирающая входной замок. Не надо проёбываться, ладно? Чтобы уложить меня на лопатки, ему понадобилась секундная заминка и одно движение. Нависая сверху, он прижался лбом к моему лбу. Рассмотреть выражение его глаз с этого расстояния не представлялось возможным: на меня смотрела сияющая влажная бездна. — Смешно… Потому что в данный момент я проёбываюсь в твоей компании. Меня ищут по разным делам, а у меня айфон в нулину разряжен. Меня ни для кого нет, кроме тебя, Джуллз. Но так будет не всегда… Возможно, ты узнаешь обо мне что-то, что заставит тебя одуматься и взять свои слова обратно. Ещё до выхода на работу… — Гас… — я хотела возразить. И мне было, что ему сказать, но он перехватил мой рот поцелуем, пуская наши языки играть в догонялки. — Тссс… Если это всё гормоны, которые, по сути, тот ещё допинг, я пойму. Секс был классный, я и сам под впечатлением. И даже готов повторить… Просто, подумай. Возможно, я хуже, чем кажусь с поцелуйного расстояния. Его голос звучал так, будто он действительно в это верит. Но горечь в его голосе с лихвой компенсировалась сладостью его губ. — Если я чего-то не знаю… — Многого, детка. — … это не делает тебя менее идеальным, дурачок. Густав рассмеялся. — Чёрт, ну как с тобой можно договариваться, когда мы оба голые? Почему я вообще тебя слушаю? Да ещё и верю, бля… — Потому что это правда! — возмутилась я. — Это то, как ты видишь, — подытожил Пип. — Но я совру, сказав, что мне не нравится твой взгляд на вещи. И на меня. — Если я чего-то не знаю — просто расскажи. Он потёрся щекой о мою щёку, выдыхая и делая наши объятия предельно тесными, на грани дискомфорта. — Давай доживём до утра? Мне и самому интересно, что из этого может выйти. А сегодня… Пускай всё останется, как есть. Пожалуйста. — Хорошо, Пип. Что ты думаешь насчёт замороженной пиццы пепперони? — Думаю, что ты всё ещё читаешь мои мысли и сексом это не правится. Но мы же попробуем ещё, правда? — он улыбался, дожидаясь, пока я кивну. — Расскажешь, где в этой квартире прячется душ? А лучше покажи — так будет быстрее. И приятнее… Сейчас, обнимая его за плечи, я была согласна на всё. А маячившее впереди утро обещало быть безоблачным, как всегда и бывает после затяжного дождя.