Перекрёстки

      На лице капитана возникла такая лёгкая, почти человеческая улыбка, какой Евгений давным-давно не видел, и он даже испугался, не поехал ли Мальдорор головой ещё сильнее. Это было так странно! Евгений, как обычно, смог сдержать эмоции — его безукоризненные светские манеры остались с ним ещё с тех времён. Тогда, во времена Крестового Похода, в пору гремящей славы Легиона каждый из них считал своей обязанностью демонстрировать эталон поведения настоящего офицера. Они были вежливы с подопечными, деликатны и просты с равными, верны долгу по отношению к вышестоящим. Теперь эта внешняя «вышколенность» и аристократичные манеры стали для Евгения — не более чем своеобразная прихоть. Это не было нужно никому, кроме него самого и его имиджа. И иногда он сам на себя злился за эту сентиментальную привязанность к прошлому. Глупость!.. Где теперь те, кто не на показ были благородными? Тарвиц и Веспасиан сгинули в бесславии, а двуличная тварь Люций так до сих пор и рассекает по Галактике — наглый и самодовольный до омерзения. «Хотел бы я быть на его месте», — со жгучей завистью подумал Евгений. И усмехнулся этой мысли. О если бы это было правдой! Одного желания славы и власти недостаточно. Нужно быть к ним готовым — вот в чём парадокс. Он желал такого же внимания Хаоса, какого удостоился Люций, названный Вечным, но страшился их, может быть, даже более, чем сгинуть в безвестности. Два зверя грызли его изнутри: страх обратить на себя ужасное внимание Богов и измениться, перестать быть собой, и страх, что он так и не станет чем-то большим, чем старпом при заурядном лорде Хаоса. Как любой хаосит Евгений был слишком самолюбив, чтобы запросто отказаться от собственной личности. Эгоизм — это то, на чём строилось всё его самосознание. Может быть, из кокона его представлений о себе когда-нибудь и выберется прекрасная бабочка — какое-то новое, незнакомое пока существо, но теперь Евгению слишком хорошо было в этой прочной броне. По крайней мере, это было безопасно. Относительно безопасно… Евгений едва заметно зло выдохнул, и это было единственным, как проявилась внешне его боль. Противоречия рвали его на части, но прекрасное лицо — та небольшая награда, какой всё же удостоила его Слаанеш, не омрачалось ни гневом, ни скорбью. Евгений считал необходимым во всех смыслах сохранять лицо. Это тоже было, в какой-то степени, обузой, но он старался… Что ж, когда-то он сам подписался на это, обрёк себя на участь вечно терпеть парадоксы. Боги Хаоса странны. Если ты сам — всего лишь человек, они будут разрывать сознание. Поэтому восемь стрел направлены в восемь разных сторон, они разверзают вечно голодную пустую бездну.       Как всегда, по прибытии в порт у капитана было дел невпроворот, да потом он ещё принялся возиться с этим новичком, который к ним напросился. Это был один из братьев, да ещё и в терминаторском доспехе, в том самом прекрасном доспехе, какой носили только избранные. Теперь его охотно приняли, но не потому, что во времена до Ереси он был почётным стражником Отца, а потому что теперь — он ходячий бастион, страшно полезный в составе армии. Мальдорор, демонстрируя показное гостеприимство, хотел побеседовать с новичком лично, а к Евгению обратился с неожиданной просьбой.       — Я совсем забыл про культиста, — сказал он, и по лицу было видно, что он колеблется. — Я бы предпочёл сам им заняться, но уважить новообретённого брата теперь куда важнее. Евгений, пойди, пожалуйста в ту комнату, рядом с залом для собраний.       — В ту комнату?       — Да.       — Мне потом его в часовню на алтарь или как?       — Нет! — резко ответил Мальдорор. — Его ни в коем случае убивать нельзя. Накажи его, но постарайся не искалечить. И пусть останется жив.       Тогда-то Мальдорор и улыбнулся чуть добродушно.       — Поймёшь, когда увидишь его, — сказал он. — Сегодня я перекладываю на тебя эту обязанность — накормить наших демонических покровителей болью и наслаждением. Можешь воспринимать это как комплимент.       — Спасибо, мой лорд, — ответил Евгений, хотя закатил бы глаза скептически, если бы до смерти не боялся своего лорда. Евгений не был таким фанатом пыток, как иные поклонники Тёмного Принца. Радость боя была куда милее его, в общем-то, простецкой натуре.       И вот он припёрся в не слишком большое помещение рядом с залом собраний, всё обшитое панелями красной яшмы, наверное, чтобы проще было мыть его. Готовясь вдохнуть отвратительный смрад мертвечины, Евгений оставил двери распахнутыми, но в пыточной — а это была обычная пыточная, но, оттого, что Мальдорор иногда бывал до вульгарности пошлым, таинственно именуемая «та комната» — оказалось на редкость свежо и тихо. В полумраке Евгений задумчиво глубоко вдохнул и выдохнул, пока расстёгивал оружейную перевязь. В комнате пахло цветами и… чем-то ещё. Он положил меч и новый дарёный плазменный пистолет на стол в углу. Кобура пистолета была сильно потёрта по углам. Евгений вернулся мыслями к тому, из-за кого намедни чуть не навлёк на себя гнев капитана.       Ну, раз Мальдорор улыбался, а не корчил как обычно злобную рожу, значит его гнев остыл, и собственного наказания можно не ждать. Мальдорор был мнителен и злопамятен, и мог долго вынашивать план отмщения, копя яд, как змея, но, похоже, Евгений сам себя накрутил, и случай этот не стоил злости лорда. Да и в самом деле, так уж ли ужасно он задел его? Он всего лишь, обомлев от собственной дерзости, позволил спорить с капитаном, и у них даже вышла короткая перепалка. Он говорил ему не брать в банду новичка, но Мальдорор, конечно, не послушал. Евгений сокрушённо покачал головой, всё ещё уверенный, что добром это не кончится. Это чувство обуяло его, едва тот терминатор, торговавший собой в порту, снял шлем, и Евгений увидел его лицо, почти не изменившееся за столетия.       — Ты узнал его? — спросил Евгений Мальдорора, улучив момент. — Это Линос — Гвардеец Феникса. Не собираешься ли ты позволить ему примкнуть к банде, только потому, что он заплатил за вступление каким-то никчёмным мусором? Готов поклясться, что он снял это снаряжение с чьего-то трупа!..       — Плата — всего лишь способ выразить уважение, — холодно отозвался Мальдорор, останавливаясь и обращая к старпому свои пронзительные и бесчувственные глаза. — Евгений, если тебе есть что сказать, говори!       — Не бери его, вот мой тебе совет, — сказал Евгений, доверительно склоняя голову. — Ты мог этого не знать, но среди Платиновых Клинков тогда ходили слухи… Линос был тем, кто убил капитана Юкона. Провал операции и его гибель на «Солнечном Камне» — не трагическая случайность, а расчётливое коварство. Линос пошёл на такое, чтобы освободить себе дорогу к карьерному росту, и ты думаешь, что принять его к нам — хорошая идея?       — Ты пересказываешь мне древнюю сплетню, которая даже в те времена не была какой-то уж слишком удивительной. Вот доказательство того, что Юкон был наивным глупцом — он считал своим другом Линоса. И он считал своим другом меня.       — Я всего лишь выполняю свои обязанности. Если для тебя есть опасность, я не могу не сообщить об этом.       — Ты имеешь наглость оспаривать мои решения, Евгений! Моё решение таково: я получаю в своё распоряжение ходячую крепость. Кто-нибудь из вас, слабаков, способен идти в авангарде под огнём тяжёлых болтеров? Мне плевать, если в следующем же бою ему башку прострелят, но я, благодаря терминатору в отряде, возьму очередное укрепление. Да вот ещё что. Скажи мне, Евгений, неужели среди вас — тридцати двух ублюдков — прямо сейчас нет ни одного, кто хотел бы стилет всадить мне в поясницу? Одним меньше, одним больше… Правда в том, что ни у кого из вас никогда не хватит храбрости на этот поступок! Слаанеш направляет ваши сердца и ваши мечи, — проговорил Мальдорор и чувственные ноты в его низком голосе заставили Евгения порывисто выдохнуть, — а я — Ёе возлюбленный чемпион. Решитесь ли вы разгневать Бога?       — Прошу прощения, мой лорд, — проговорил Евгений тогда, опустив взгляд.       А вот теперь он здесь, выполняет по его просьбе какую-то грязную работу. Почётная обязанность? Ха! Есть же, в конце концов, вещи, которые не переложишь на другого! Примерно, как питание и справление естественных потребностей — получение удовольствий — это не то, что можно делегировать. Скорее бы уже подловить какой-нибудь имперский транспортный корабль и ограбить его. Вот это — удовольствие! Может, пойти к магосу Тритию, попробовать выпросить у него парочку боевых сервиторов и порубить их в куски?       — Господин, — вдруг раздался за спиной глубокий чуть хриплый голос, и Евгений вздрогнул. Не от неожиданности — он физически не мог испугаться, и к нему невозможно было незаметно подобраться, — но от странного отклика в душе, который возник в ответ на голос, как эхо.       Он обернулся и подошёл к человеку, что всё это время висел в центре комнаты над полом, закреплённый на сложной системе петель из шёлковой верёвки. Его тело прямо поверх одежды было оплетено узором, верёвка узлами связывала предплечья за спиной и подтягивала к ягодицам крест-накрест сложенные щиколотки, обхваченные высокими берцами с тугой шнуровкой. Это был Проповедник Мур. Тот, кто связал его, не снял с него жреческого облачения — длинные полы облегающей торс сутаны спускались вниз, как и церемониальная лента из розового шёлка, накинутая на шею.       — Проповедник, — удивлённо проговорил Евгений. Ему несколько странно было видеть самого предводителя культистов в таком положении. — Чем же ты навлёк на себя его немилость?       — Чем? А за что на вас низвергается немилость лорда? Я посмел надерзить ему. — Это понятно. Но ты выразил осторожное несогласие с его решениями или на хер его послал? Нельзя ли быть поточнее? Откровенно говоря, Мур, мне недосуг с тобой здесь полдня возиться!       — Но я же жив до сих пор, — ответил Проповедник.       — Ты жив оттого, что тебя очень сложно убить, насколько я знаю.       Проповедник приподнял голову и улыбнулся. Улыбнулся так светло, что Евгений будто вспомнил кого-то или что-то, что когда-то делало его счастливым.       — Это верно!.. Вы извините меня, я немного задремал…– сказал человек и, попытавшись отвернуться, широко зевнул, но Евгений всё равно рассмотрел его идеальные самим Хаосом заточенные клыки.       Евгению очень нравилось, как хищно и изящно выглядят заточенные зубы, однако его самого Боги таким изменением тела не наградили. Пройти через косметическую процедуру ради желанного эффекта он считал ниже своего достоинства. Нет уж, если это не случается само собой, то и не нужно! Когда-нибудь близкое общение с демонами, преданное служение Богине и путешествия через варп сделают своё дело, так или иначе космодесантники Хаоса всегда меняются… В капитане Мальдороре уже было много нечеловеческих черт. Его бледные глаза, его зубы… его мутация. И почему только столь ничтожный тип получает так много?!       — Что он собирался с тобой делать? — спросил Евгений снова. Привыкшего жить, согласно приказам, его не хватало на проявление инициативы, ему нужны были чёткие указания. — Как обычно он наказывает людей… за подобные твоему проступки?       — Обычно, — тихо сказал Проповедник, — моих людей он просто убивает. Живыми не выходят из этой комнаты. Никто не выходил, кроме меня.       — Хорошо, — терпеливо продолжил Евгений, — а с тобой что он делает?       — Ругает так долго и нудно, — пробормотал Проповедник, — что мне под конец самому себе хочется глотку вскрыть, да только руки связаны.       Евгений неожиданно для себя фыркнул и не выдержал — расхохотался. Проповедник тоже улыбнулся, скромно потупив взгляд.       — О, Боги!.. — воскликнул Евгений. — Давай я просто отпущу тебя и скажу, что всё сделано?       Проповедник показал глазами в сторону стендов с инструментами. Там на верхней полке в самом углу Евгений увидел сервочереп, едва заметно мигающий тусклой красной лампочкой. Евгений отвернулся и весь как-то осунулся.       — Он что, потом ещё и проверять будет? — прошипел он злобно, но тихо-тихо. — Будет пересматривать запись и оценивать качество работы? Что за досужий ублюдок?!..       На короткую долю секунды он почувствовал себя униженным, но привычно задушил в себе гнев. Уже давно, мало по малу и незаметно, Евгений привык к унижениям.       Ладно. В любом случае, работу нужно сделать, раз Проповедник уже висит тут, связанный как перепёлка. Сложно ли причинить боль простому человеку? Они же такие хрупкие и крошечные в общей своей массе. Этот, впрочем, крупнее других. Евгений почувствовал его вес, когда снял петли с металлических крюков. В Проповеднике было килограммов девяносто веса, при росте где-то около метра и восьмидесяти сантиметров. Стало быть, он — сплошные мышцы. Евгению пришлось в этом убедиться, когда он, намучившись, развязал узлы.       — Раздевайся, — приказал Евгений.       Проповедник покорно расстегнул тугой высокий ворот сутаны, скинул её с плеч и снял чёрную хлопчатую майку, что сильно обтягивала его поджарый торс.       — Брюки тоже снимать? — спросил он.       — Ну, если ты не хочешь свои портки потом от кровищи отстирывать, то снимай, — ответил Евгений.       Он, скрестив руки на груди, хмуро рассматривал предметы, как бы случайно оставленные на столе. Это были специальные карабины из медицинской стали, которые предполагалось продевать сквозь кожу для последующего подвешивания. Ещё там была плётка. Не слишком тяжёлая кожаная плеть с рядами узлов на каждом из шести хвостов. Ерундовая штуковина, но не в руках Астартес. Евгений посмотрел на Проповедника. Странно было бы спросить, что он предпочитает.       Тот разделся донага и аккуратно складывал свои вещи, чтобы они не измялись. Теперь Евгений понял, что запах, который он почувствовал, войдя сюда, был запахом человеческого тела. Он был очень живой. Животный даже, но не отталкивающий. Евгений подошёл ближе и склонился к плечу Проповедника, просто чтобы лучше прочувствовать приятный аромат. Тот обернулся не то что с тревогой, а с каким-то изумлением и тут же отвёл глаза, сильно покраснев.       — Что?! — протянул Евгений, презрительно скривившись. — Не обольщайся, человек! Ох, ну и мерзость… — Он отвернулся с возмущением. Тут в мысли Евгения закралась ужасная догадка.       — А он?.. — начал он осторожно, потому что испытывал странную смесь ужаса, отвращения и… почти охотничьего волнения. Неужели лорд пал так низко? С человеком? Нечто настолько… человечное? В представлении Евгения, в котором сладострастие по отношению к чужому телу рождалось только, когда его меч глубоко рассекал это тело, сексуальная связь с культистом была чем-то сродни зоофилии.       — О, Боги, нет! — выдохнул Проповедник в ужасе. — Нет, нет, никогда!..       Отношения между жертвой и палачом — это лучше, чем эротическая связь, — хрипло прошептал он. — Это что-то большее. Простите… — Он целомудренно прикрыл пах руками и усмехнулся, — это уже… рефлекс. Моё тело живёт своей жизнью, когда я снова попадаю в ситуацию, подобной той, когда мне… было так хорошо. И так плохо.       «Варп возьми, во что я ввязался?! — подумал Евгений. — Да лучше бы он меня самого щупальцем своим отхлестал. Что он себе позволяет? После такого, пусть он ещё раз посмеет ударить меня, оставить на моём чистом лице ожог от этой своей грёбаной кислотной слизи, и я убью его. Не обязательно вступать с этим здоровенным выродком в честный поединок, я же при случае могу просто «промахнуться» и — бац! — Мальдорор окончательно потерял голову. Хотя нет!.. Неет-нет-нет… О, Слаанеш, я так хочу на мече его провернуть, что умираю от этого желания».       От этих мыслей он возбудился и в вены его хлынул адреналин. Такого с ним давно не бывало. Как многие братья он злоупотреблял боевыми стимуляторами, и эти вещества обостряли его чувства и инстинкты, и если в сражении они были хороши, то радость — радость они притупляли. А вот сейчас что-то сладостно-живое шевельнулось у Евгения в душе, и чувственный подъем был таким же интенсивным, как от химического коктейля в крови.       Молодой мужчина стоял перед ним в пол-оборота, но не отворачивал лица, боясь показаться непочтительным. У него было прекрасное тело. Евгений колебался бы сказать, в чём именно выражалась красота, но что-то в нём явно было… Длинные стройные ноги и руки, очень широкие плечи, мощная мускулистая спина и шея — всё это конечно, приятно глазу, но, в целом, он был не так уж хорош собой. Проповедник сутулился, отчего походил на какое-то мелкое гибкое животное, готовое к броску, да к тому же эти его уродливые кисти рук — крупные и с тяжёлыми, совершенно нечеловеческими когтями. Кожа его тела, бледная от отсутствия на космическом корабле солнечного света, но имеющая тёплый подтон, была бы везде абсолютно гладкой — на груди и даже на ногах и руках — если бы сплошь не покрывалась уродливыми рубцами. К поту и агрессивным мужским феромонам примешивался аромат цветов, пчелиного воска и яблочной кожуры — собственный, индивидуальный для всех запах тела.       Космодесантники пахнут иначе. Даже кровь Астартес имеет резкий химический запах. Инженер, спроектировавший их тела, не предполагал, что на коже будут жить какие-либо бактерии, поэтому даже пот их не приобретает неприятного запаха, если, конечно, вообще случится вспотеть… Люди вот, не в пример совершенным существам, воняют. Странно, что теперь так редко приходится вдыхать запах помещений, наполненных людьми. Но Евгений помнил эти впечатления: сладкие ароматы женских духов и более сдержанные — мужского парфюма, запах пота, запах еды и напитков, одежды и выделанной кожи. Запах взволнованного радостного ожидания. Раньше люди собирались в больших концертных залах, чтобы слушать разные долгожданные новинки. Сейчас люди — члены культа, что служат варбанде — тоже собираются, но не ради великих деятелей искусства, а ради проповеди. Проповедник Мур для них — кто-то вроде тех звёзд, что блистали среди итераторов, сопровождавших двадцать восьмую экспедицию. Тогда они верили только в силу всемогущего человеческого разума. Теперь уповают только на Богов, хотя никто не понимает, что такое эти самые Боги… Но, может ли быть так, что Проповедник всё-таки понимает?       — Твоё тело приятно пахнет, — сказал Евгений задумчиво. –И не подумай чего странного, — я просто заметил это… и вспомнил впечатление из прошлого… Дай сюда руки!       Он не туго обвязал оба запястья Проповедника верёвкой и растянул его руки по сторонам, закрепив на той же системе цепей, с которой снял его. Он стоял терпеливо и покорно, как хорошо дрессированное ездовое животное. Евгений подтянул верёвку справа немного резче, чем хотел, и Проповедник посмотрел на него своими странными тёмно-розовыми глазами так спокойно и доверчиво, что Евгения взяла досада. Человек его нисколько не боялся.       Что сделал этот ничтожный человечишка, чтобы стать таким необычным? На него просто свалилась эта благодать? Евгений взял плеть и нетерпеливо пропустил хвосты сквозь кулак. Ничего! Мало по малу и он дорастёт до тех высот, каких достигли чемпионы Богов! Мальдорор платит демонам чужой болью. Если это поможет обратить на себя внимание высших сил, так надо воспользоваться шансом.       Проповедник издал рык боли при первом ударе, но уже при втором замолчал. Эти действия могучий космодесантник при силовой броне даже физическими усилиями назвать не мог. Плеть была невесомой в его руке. Евгений задумался. И очнулся, когда заметил, что на коже человека, от ягодиц до плеч вспухшей бороздами, выступила кровавая роса. Проповедник молчал и твёрдо стоял на ногах.       — Это бесполезно! — воскликнул Евгений, патетически взмахнув руками, и отшвырнул плеть. — Верно?! Если я продолжу в таком духе, ты же снова тут задрыхнешь, чего доброго? Так ведь?!       — Верно… — выдохнул Проповедник. По тону Евгений понял, что он смущённо улыбнулся.       И это его разозлило.       — Что я делаю не так?       — Будь здесь лорд, — начал Проповедник низко и хрипло, — порка была бы только подготовкой. Потом он прошёлся бы по спине своей божественной рукой… — Тут его голос дрогнул и горло сжал спазм. — Этот яд, что выделяет щупальце — худшее, что может попасть на раневую поверхность. Боль от химических ожогов невообразима…       Евгений знал эту боль. Ему не нужно было ничего воображать — он прекрасно помнил тот сокрушительный удар щупальцем по лицу, чуть не оставивший его без глаза. Ослепительная агония ожога едва не заставила его — космодесантника — кричать в голос.       — Ну и, конечно, кричать он мне не давал, — выдохнул Проповедник, поведя плечами. — Затыкал рот сразу. Боль острее, когда не можешь даже выразить её.       — А вот это хорошая идея! Заткнись! — зло проговорил Евгений, борясь с раздражением. Голос Мура волновал его, делал с ним нечто, что Евгений не мог контролировать, и это почти пугало. Не зря его назвали Проповедником. У этого человека есть власть. Таинственная власть, близость с чем-то недоступным, обладание силой… Силой, какой у Евгения, несмотря на всю его мощь и высокое происхождение, не было. Космодесантник издал гневный рык и порывисто обернулся к стенду. Его рука прошлась вдоль ряда разнообразных инструментов, ища чего-то более грозного. Взгляд остановился на резного дерева рукояти длинного даже с виду тяжёлого кнута. Прекрасное лицо Евгения исказилось в оскале. Будь нужда убить, трёх ударов бы хватило, чтобы вынуть из тела этого наглеца душу. Три безупречных удара… и на столе у Слаанеш новая закуска как раз между аперитивом и обедом.       На левой ягодице почти на изгибе к крестцу осталась глубокая рана, брызнувшая кровью. Евгений задохнулся от холода в груди и пронзительной дрожи, что прошлась по позвоночнику. Он почти осмелился нарушить приказ, и это взбудоражило его почти так же сильно, как смертельный риск. Боевые ситуации, хоть всегда и сопряжены с риском расстаться с жизнью, всё же давно стали рутиной, ведь, как ни крути, они — Астартес — были созданы как солдаты. Если ходишь по грани, нарушая запреты, — вот это куда веселее. Давно он не чувствовал себя настолько живым! Он положил кнут, заметив лёгкий тремор в руке, и подошёл к человеку. Рана получилась длиной сантиметров в восемь, она сильно зияла и кровоточила. Покровы кожи разошлись. Евгений провёл по ране пальцем, выгоняя кровь, и увидел под тонким слоем жира тоже чуть разошедшуюся жемчужно-голубоватую фасцию, что открыла тёмно-красный цвет мышцы. Ему понравился вид этой раны. Но что было приятнее — Мур дрожал от боли. На шее его выступил холодный пот. Евгений склонился к нему, настолько, насколько позволяла массивность доспехов, и прошептал:       — Ну, что? Ещё?       — Не стоит, — раздался голос в дверях.       Евгений с неудовольствием обернулся. В проёме темнела громадная фигура магоса Трития. Он, огромный и неповоротливый, вплыл в комнату, сразу заняв очень много места, и, без церемоний минуя космодесантника, направился к человеку. Над плечами магоса возвышался целый клубок манипуляторов, похожих на перепутанных змей; они беспрестанно шевелились и шуршали. С секунду он рассматривал исхлёстанную спину Проповедника, потом медленно осел, простелив по полу шлейф тёмно-алого бархата, протянул руку и крепко обхватил скользкую от крови ягодичную мышцу своими аугментическими пальцами. — Он истечёт кровью, если ты продолжишь наносить подобные повреждения, господин старший помощник, — прошелестел Тритий.       Кровь в самом деле всё не останавливалась, стекала по ноге и скапливалась на полу в небольшую лужу. Евгений не без досады, но согласился с механикумом. Впрочем, даже если бы Тритий не нагрянул вдруг ни с того ни с сего… Едва ли Евгению хватило бы духа «случайно» запороть предводителя культа насмерть.       — Не беспокойся, почтенный магос, — проговорил он. — Я понимаю, насколько Проповедник ценен. Я всего лишь выполняю приказ. — Пожалуйста, не переусердствуй с этим! — сказал Тритий, повернув к Евгению металлическую маску своего лица. И в его синтетическом голосе Евгений различил едва ли не мольбу. Десантник небрежно пожал плечами.       — Я не смогу причинить ему страдания худшие, чем смог бы капитан. Что за странная озабоченность? Уж не прислал ли он вас, чтобы проконтролировать?       Тритий набок склонил голову, как бы удивляясь дерзости и молчаливо говоря, что он у капитана не на побегушках, в отличие от самого старпома. Он включил освещение, вернулся к Проповеднику, распылил вокруг раны антисептик, свёл края кожи и пристрелил их рядом металлических скоб. Человек издавал сдавленный стон всякий раз, когда металл входил в воспалённые ткани, и в ответ на эти звуки манипуляторы Трития дёргались и дрожали. Он положил на широкую лопатку Мура ладонь и замер. Маленький глазастый дрон, прибывший вместе с хозяином, в это время с тихим гулом облетал кругом распятого Проповедника как какое-то деловитое насекомое.       — То, что вызвало во мне потребность прийти сюда, было зовом сердца, — сказал Тритий, наконец. — О, хотел бы я иметь возможность оказаться на твоём месте! Сейчас ты не понимаешь его настоящей ценности. Но, если Принц сочтёт нужным, истина станет для тебя доступна. Дам тебе совет воспользоваться случаем и не упустить этот шанс.       — Шанс? — переспросил Евгений.       — Получить благословение, — проплывая мимо, тихо сказал Тритий, напоследок взглянув своими пустыми линзами в глаза десантника.       Скоро стук металла и шелест стих. Магос удалился, и маленький дрон вылетел следом. «Он сделал кучу снимков», — подумал Евгений.       Он, поразмыслив над произошедшим с полминуты, очнулся и перевёл взгляд на непаханое поле своей работы. От мысли, что теперь снова придётся возиться с узлами, ему сделалось тошно. Евгений вынул из ножен свою короткую и лёгкую абордажную саблю и двумя ювелирной точности движениями пересёк верёвку, обвязывающую запястья Проповедника. От неожиданности человек потерял равновесие и припал на колено. Евгений вздохнул: не лучшее применение меча. Но должна же тут в запасе быть ещё одна верёвка?       Вновь связанный по рукам и ногам и приведённый в ту же позу, в какой Евгений застал его, Проповедник лежал лицом вниз на кушетке. Евгений поднял её на удобную для себя высоту, поближе к свету неяркого светильника, и методично, один за другим продевал стальные карабины свозь проколы. Проповедник тяжко и глубоко дышал, будто человек, только что вынужденный сражаться… или совершать какие-то другие физические усилия. Его лицо горело, полуприкрытые глаза мерцали розоватым светом. Восемь карабинов было продето сквозь кожу по обе стороны позвоночника, по два на плечах и по три на бёдрах. И каждый раз, когда прокол от иглы расширялся, Проповедник глухо постанывал, но совершенно не было похоже, что он сильно страдает.       «Плевать, — думал Евгений, — просто подвешу его обратно и пусть себе висит. Вот только теперь ему вздремнуть не удастся, потому что повешен будет за собственную шкуру».       — Он что-то дал тебе? — спросил он Проповедника, когда его вес равномерно распределился на восемнадцати крюках. — Зря! Старый магос становится сентиментальным! Наркотики только притупляют остроту боли.       Проповедник не ответил. Его взгляд подёрнулся мутной поволокой. Пот стекал по литым мышцам груди, капал с рельефного живота; всё тело было напряжено, и член стоял ровно, как дорическая колонна, и слегка подрагивал. Он казался таким же твёрдым, как мышцы.       — Тебя это так возбуждает? — бросил Евгений. — Какая мерзость! Клянусь примархом, если какая-то твоя биологическая жидкость, исключая кровь, попадёт на доспехи, я убью тебя.       — Не давай клятв, которых не сможешь исполнить, — проговорил Мур. — Ты не осмелишься нарушить приказ лорда.       — О, неужели?       — Да. Ты слишком сильно его боишься. И ты прекрасно знаешь, как я важен для общины.       — Кем бы ты себе ни возомнил, — прорычал Евгений пылая холодной яростью и беря Мура латной перчаткой за челюсть, — как бы тебя ни называли. Что бы ни связывало тебя с этим больным на башку мутантом. Несмотря ни на что я не позволю тебе, грязное животное, оскорблять меня. Я — сын Фулгрима, Ветеран Долгой Войны, а ты — грязь.       — Ты, сын Фулгрима, — обратился к нему Проповедник, и от властных нот в его голосе, исполненном достоинства и доброжелательности, Евгению сделалось не по себе, — твой лорд становился передо мной на колени. Но это от того, что он умён. Уж ты то, старший помощник, и подавно должен стремиться к тому, чтобы чаще преклонять колена пред Апостолом Слаанеш!       Евгений растерялся от этих слов.       — Ты бредишь, — тихо сказал он и тряхнул головой. Но страх, что он снова упускает что-то важное, холодными когтями вцепился ему в мозг, и он с каждым словом всё повышал голос, в конце сорвавшись на крик: — Астартес ни перед кем не встанет на колени, ты, кусок говна! Почему я должен выслушивать бредни юродивого, да ещё и пачкать руки?! — Он хватил кулаком в стену с такой силой, что красный камень брызнул в стороны, как картечь.       — О, да? Так ты не падал на колени перед Мальдорором, когда он пощёчины тебе отвешивал?       Евгений замер. Потом порывисто подошёл к стеллажу, сорвал с полки записывающий сервочереп и молча расколотил его в два чудовищных удара. Мозг и обломки мелких деталей расплескались по тяжёлой деревянной столешнице. Евгений, бледный как призрак, открыл шкаф со стеклянным дверцами, недолго выбирал из его содержимого и вернулся к Проповеднику с длинной и очень тонкой иглой в руке.       — Зря ты позволяешь себе болтать так много, — проговорил он, и Проповедник видел, как в нервом тике дрожат крылья его изящно очерченного носа, — я бы вырезал твой поганый язык, если бы работа языком не была твоим предназначением. Однако я смогу заставить тебя пожалеть о сказанном.       Евгений придержал его одной рукой и другой безукоризненно метко вогнал иглу под ключицу в плечевое нервное сплетение. Она была достаточно тонкой, чтобы, пройдя сквозь нерв, не слишком сильно повредить его, и не оставить человека без иннервации целой группы мышц. Мур запрокинул голову и издал тихий хрип. Евгению показалось, что он потерял сознание, но скоро ресницы человека дрогнули, и он тихо и благоговейно прошептал:       — О, спасибо тебе… Это — то, что нужно моей Богине…       Евгений медленно взялся за виски, закрыл глаза и отошёл в сторону. Он признал поражение.       — Когда ты взялся за кнут, ты почувствовал это. — Услышал он жуткий и прекрасный голос Проповедника, который лился в него, как неостановимый поток, и словно заполнял. — Не просто упоение вседозволенностью. Ты почти начал понимать, для чего ты на самом деле делаешь это. Ты чувствуешь их? Даже не являясь в зримом облике, демоны всегда рядом. Смотрят на тебя. Обратись к ним мыслями и душой, и ты поймёшь, что всё, что ты делаешь, ты должен делать ради удовлетворения твоего повелителя — Тёмного Принца, Владыки Наслаждений. И тогда, когда ты полюбишь Его превыше себя, Он дарует тебе всё. Всё, о чём ты только осмелишься мечтать… Но и это — своё могущество, своё величие, всё, вплоть до своего меча и жизни — ты отдашь на алтарь Слаанеш.       — Зачем? Чтобы что? Чтобы окончательно потерять себя? Раствориться в демонической воле, как это сделал Отец?!       — Как ты смеешь?       — Смею?.. Смею?! Я боюсь! Страх снедает мне душу. Сжирает то, что ещё осталось от неё, не спалённое злобой и завистью. Если я решусь и обращусь к Хаосу в полной мере, что от меня останется? «Да не познаю они страха»? Да? Ты не представляешь, как взрывается мозг от диссонанса, когда я, поправший инстинкт самосохранения, без страха иду в бой, с радостью вступаю в противостояние с любым врагом, могу отразить любую атаку и, варп побери, не боюсь ни ран, ни гибели, но при этом в моменты покоя сама жизнь так сильно меня пугает. Жизнь в чужой тени и смерть в безвестности! Жизни я боюсь так же сильно, как смерти. Я не так силён и амбициозен, как лорд Мальдорор. Он с самой зари карьеры шёл по головам! Он не стал хорошим хаоситом после Ереси. Он всегда был им! Как и тот, на кого я равнялся, как мой брат по мечу Августас! И где Августас теперь?! Скажи мне, Проповедник, где Платиновый Клинок Августас теперь, во что он превратился?! Это — величие?! К этому я должен стремиться?! Знаешь, в чём причина того, что Августас мутировал в эту омерзительную тварь — в отродье Хаоса? Он пал. Он был слишком слаб! Он проиграл и испугался, что потеряет себя! А я… я ещё слабее, чем был Августас! Что ждёт меня? Какая судьба?       Евгений задохнулся от ужаса и ярости, что ядерной смесью клокотали в нём.       — Я не хочу умирать, — проговорил он сквозь боль, сквозь стиснутые зубы.       — Не бойся, — прошептал Проповедник, и его голос словно лёд по ожогу прошёлся по воспалённому сознанию Евгения. — Я — Его жрец, и я знаю своего Повелителя. Слаанеш хочет одного — чтобы Его избранники были довольны, Он исполняет все желания и дарует покой. Твой отец захотел забвения, и оно было даровано. Августас захотел силы, и она была дарована. Чего хочешь ты?       — Я не знаю… у меня слишком много желаний! Должен ли я более всего хотеть силы и власти, иметь больше амбиций? Это смешно!.. Намедни я отговаривал его брать в банду одного из наших братьев, якобы он вероломен и опасен, но на самом деле… на самом деле плевать мне на безопасность Мальдорора. Новичок может отобрать у меня то, что я хотел — его убийство. И если это случится, то, даже не знаю, что хуже: подстраиваться под новое руководство или иметь столь опасного воина, как Линос, своим врагом! Иногда я чувствую себя настолько уставшим от противоречий, что хочу одного — чтобы всё это закончилось…       Мур улыбнулся. Его удивительные глаза мягко светились собственным светом, а лицо было похоже на лик ангела.       — Я благословлю тебя, — проговорил он. — Подойди ближе! Позволь себе сделать то, что тебе хочется прямо сейчас. Сделай это!       Евгений в религиозном трепете склонился к Проповеднику, приоткрыв рот, и прижался к его губам в глубоком поцелуе, который, впрочем, тут же оборвался с судорожным вдохом.       Столь острого счастья он не испытывал, даже дробя в кулаке камни душ эльдар, даже видя в первый раз своего демонического Отца после Его преображения, когда Он, прекрасный и смертоносный, предстал перед ними в стальном блеске змеиной чешуи. Это было больше, чем наслаждение тела! Это была радость и покой — безграничные, обещающие, что наступит час, и они никогда не закончатся, никогда не потускнеют, потому что они — порождены из крайностей, из разлуки и воссоединения, из ненависти и любви, и противоречия, восемью стрелами разрывающие душу, перестанут быть пыткой и обернутся благодатью.       Глаза Евгения закатились. Он прокусил губу так глубоко, что по подбородку побежала кровь, и тяжело рухнул перед Проповедником на колени.       Вошёл капитан и осмотрел комнату, безразлично проходя кругом своим холодным бесчувственным взглядом. Он подошёл к Проповеднику. Некоторые проколы на оттянутой под весом тела коже сильно кровоточили. Мальдорор недовольно цыкнул.       — Разве не нужно в совершенстве знать анатомию, чтобы быть эффективным палачом? — проговорил он, обращаясь к старпому. Евгений тяжко дышал, сам не понимая, хорошо ему или плохо. — Даже капиллярное кровотечение перекрывается, когда вставляешь такой толщины предмет в прокол, а ты умудрился задеть крупные сосуды. Никчёмная работа!       Только когда Мальдорор приблизился вплотную, войдя в поле зрения, Евгений заметил, что правая рука капитана снова мутировала. Она, глянцево блестящая, покрытая присосками и костяными шипами с испода, и агрессивным рисунком из чёрных полос по внешней стороне нетерпеливо извивалась.       Щупальцем Мальдорор обвил старпома за горло и заставил вздёрнуть голову.       — Ты жалок, — сказал Мальдорор. — Не можешь совладать с моим рабом и думаешь, что будешь давать мне советы? Убирайся!       И Евгений, наконец, сообразил, что это было наказание для него, а не для Проповедника. Он с трудом встал, поклонился и ушёл совершенно раздавленный.       — Вы необычайно жестоки к своим подчинённым, — тихо проговорил Проповедник.       Мальдорор потянул к нему щупальце, нежно провёл по щеке, и оно поползло дальше, по шее, между лопаток, и Проповедник почувствовал, как на воспалённую кожу спины потёк густой и холодный кислотный яд.

***

      Броня Евгения была столь хороша! Наплечники, создающие тот самый характерный силуэт самых распространённых доспехов Астартес, щетинились длинными шипами и костяными выростами, пропоровшими иссиня-чёрный керамит. Ассиметрично декорированная кираса слева была выполнена как анатомически достоверная большая грудная мышца, справа украшалась человеческим черепом, который служил фибулой — свозь глазницу проходила большая игла, удерживающая на плече лёгкий шёлковый плащ. Его грозный шлем с ощеренной пастью забрала лежал рядом на мраморном постаменте. Над воротом кирасы же покоился собственный Евгения череп — крупный, но с изящными бровными дугами, удивляющий ровным сводом и линиями скул — столь же прекрасный, как бывшее здесь когда-то почти женственно красивое лицо. От человеческих костей декора его отличала тёплая томная благородная желтизна. Этот цвет в некоторых диалектах зовётся «айвори» — слоновая кость. Все его кости по удачному стечению обстоятельств удалось сохранить, и они до сих пор хранились в частях разобранной, брони, так и не отремонтированной. Из-под края повреждённой кирасы виднелся белый как кружево кусок позвоночника, перебитый чуть выше места поясничного изгиба.       Доспехи Мальдорора составляли полный комплект, даже плащ из тяжёлого белого волчьего меха всё так же спускался по бокам от энерго-ранца и нижним краем касался пола. Он стоял гордо, прямо, всё ещё грозный, напряжённо склонив вперёд пустующий шлем. От тела не осталось ничего, кроме блуждающих и иногда всплывающих в виде амулетов осколков костей. В нишах стены, перемежаемых полуколоннами, стояло ещё около десятка комплектов силовой брони Детей Императора: чёрно-розовые и чёрно-золотые, все они, бережно собранные дотошным Тритием, застыли в полумраке как призраки. Сезас со своим кошмарным трофейным эвисцератором длиной в собственный рост. Терций, носивший броню цвета яркого закатного пурпура. Гектор, вооружённый грозовыми когтями, упрямым жестом в сторону отвернувший шлем.       Броня Августаса была уничтожена, когда он выбрался из неё подобно уродливой бабочке из кокона. Но остались его огромные кости. Кости чудовища, теперь покрытые прихотливой резьбой. Его большой асимметричный череп лежал на столе, подсвеченный изнутри светосферами, что создавало на стенах мастерской магоса странные тени. Тритий, возникший из-за ширмы и проследивший задумчивый взгляд Проповедника, сказал:       — Ты пережил их всех. Кроме Линоса, пожалуй. Какая ирония — с его приходом началась жуткая смута и переменилось столь многое.       — Где-то он сейчас? — лениво прошептал Мур.       — Перестань, — сказал Тритий, игнорируя, что это он сам же и начал разговор. — Не говори о лорде, ты же знаешь, мне это не нравится.       Мур пожал плечом и, извиняясь, скривил полуусмешку. Ему не хотелось спорить, таким томным было настроение. Он не так давно закончил проповедь и собственные слова, собственное вдохновение всё ещё проскальзывало у него внутри, как электрические вспышки в глубине грозовых туч. Паства его получила сегодняшним вечером этот искрящийся пик, каждый из присутствующих в зале ощутил это, дошёл до вершины. Мур всё ещё кипел желанием, невидимым за измученным внешним фасадом.       Мур думал, о том, какого варпа он вообще приходит сюда, но всякий раз напоминал себе, что больше приходить некуда. Всякий раз после проповеди он с нимбом мистической силы, пылающим над головой, одинокий, ибо люди сторонились его так же естественно, как желали, опустошённый и голодный брёл в эту мастерскую, где в полутёмных альковах стояли призраки прошлого, тени его былых хозяев. Он шёл к своему нынешнему хозяину. К своему новому рабу.       Жрец, владеющий человеческими душами, и Жрец, повелевающий духами машин, встретились снова.       Тритий подошёл и, пожирая человека взглядом, провел концом одного из своих многочисленных механодндритов по металлу порта, что вживил не так давно в остатки по середину плеча отсечённой правой руки Проповедника.       — Даже не скрываешь!.. — обречённо отмахнулся Мур. — Тебе так сильно нравится моё увечье? Когда ты вернёшь мне руку, магос? Мне неудобно обходиться только одной.       — Ещё не готово, — сказал Тритий.       — У тебя много дел?       — Да. Посмотри на это. Это я тоже сделал для тебя, Проповедник.       Он развёл руками, демонстрируя собственное обновлённое тело, теперь ниже пояса более человеческое, чем раньше. Однако это обновление не сделало Тртития менее огромным.       — Дай мне что-нибудь, чтобы взбодриться, — попросил Мур.       — После. Я слишком долго ждал тебя.       Мур усмехнулся, как всегда усмехался, пытаясь не выдать слишком сильного желания.       — Я уже так хорошо тебя знаю, — с чувством победителя прошептал Тритий. — О, какое это наслаждение — понимать, что я снова смог угодить тебе в какой-то мелочи. Возьми его, Проповедник!..       В том, как дотошно магос стремился передать, тем не менее искажённую, архитектуру человеческого тела в своих вечно меняющихся протезах, было нечто воистину зловещее. Муру нравилось это. В любой крайности он видел проявление энергий своей возлюбленной Богини, поэтому страсть Трития к большим, анатомически достоверным органам поощрял. У людей они служат для продолжения рода — эта же ужасная игрушка Хаоса лишь имитировала физиологические формы, изгибы, истечение жидкости, и служила только боли и наслаждению. В этом было нечто неправильное, но в то же время естественное.       Своим горячим ртом и горлом он старательно согревал это ужасное орудие пытки, зная, что оно столь же чувствительно, испещрённое нервными рецепторами, как живая плоть.       — Подожди… — с трудом выдохнул Тритий, оттащив и сняв Мура с себя, теперь нежно проводя по его вихрастым русым волосам на затылке, убирая прядь неряшливой чёлки с правой стороны лица. — Стой… Не так.       Он смахнул волосы Мура с пустой правой глазницы более решительно и приподнял чёрную тканевую повязку, что и скрывала отсутствие глаза. Осторожно прохладными аугментическими пальцами он ощупал впадину изнутри, и, скользнув по щеке, толкнулся туда.       — Что ты делаешь? — опустив взгляд прохрипел Мур сквозь стиснутые зубы. — Ты и так мне постоянно мозг насилуешь, теперь хочешь буквально это сделать?       Но он уже сам чувствовал, как идеально входит тёплая, истекающая влагой головка члена в выемку пустой глазницы. Мур тяжело судорожно выдохнул, направив бессмысленный взгляд в никуда. Лицо у него пылало. Он, став совсем безвольным, сосредоточился на остром, захватывающем приближении оргазма, позволяя толчками в затылок насаживать себя на член, до тех пор, пока оба они не зарычали, достигнув своего пика. По его лицу прозрачная горячая жидкость потекла, как нескончаемые слёзы. И снова сердце Мура заходилось от радости и бешенства. Кто я? Изъявитель демонической воли, смогший не только выжить на службе у едва ли не самых грозных космодесантников Хаоса, сумевший не просто выжить, а вертеть ими, как глупыми детьми, или просто кусок мяса в руках нового больного психопата? Или я и то, и другое? Да, верно. Вот оно — согласие противоречий. Единственное направление, куда указывают восемь стрел, расходящихся по восьми сторонам. В конце всего быть разорванной в клочья — единственная участь, уготованная человеческой душе.