Перекрёстки

1

      Он видел, как чудовище, высекая искры из мрамора пола, повернуло из коридора в залу. Августас, сам едва не потеряв равновесие на резком повороте, вбежал следом и успел заметить, как оно пропадает в тёмном проёме в противоположной стене. Он думал, что это анфилада комнат, потому, пробежав залу насквозь, ринулся в этот тёмный проём и со всего размаху врезался в невидимую преграду. Он упал спиной назад. Кровь стекала по поверхности огромного зеркала.       Августас со стоном злости прижал ладонь к разбитому носу и отполз на несколько шагов. Теперь зеркальная гладь казалась ему страшной. Он преследовал эту проклятую тварь, но, будучи таким беспомощным, увидеть её снова, не хотел. Особенно в зеркале. От предельного бешенства защемило в груди, будто что-то холодное и острое ворочалось там. Защипало в носу, но уже не от боли. Августас, беспрестанно вытирая лицо, сначала прошептал и тут же перешёл на крик:       — Я уже не ребёнок… Я больше не ребёнок!       — О, правда? А раньше вы так гордились этим именем! Вы гордились, что вам дозволили называться Детьми Императора! Вы и теперь называетесь так!       — Теперь это просто насмешка… — прошептал Августас, глядя в пол.       — Идеальный Легион идеального примарха! Даже сам Владыка Галактики признал наши достоинства и признал нас своими детьми. Мы — голубая кровь, лучшие из лучших, драгоценность среди Астартес. Мы — Дети Императора!       — Смерть!.. — Это слово вырвалось у него помимо воли, откуда-то из самых глубин души, но горло перехватило спазмом, и он не смог закончить фразы, даже попытавшись ещё раз: — Смерть…       В ответ раздался издевательский оглушительный хохот, звенящий со всех сторон.       — Ты такой жалкий! — с презрением бросил кто-то.       Августас, обнажив зубы, схватился за сердце. Острый кусок стали двигался прямо под рёбрами. С трудом подняв глаза, Августас увидел в зеркале, будто на изображении монитора, где воспроизводилась старая запись, себя самого. И этот облик был куда приятнее, чем уродливая груда мышц, рогов и щупалец. Этот облик пролился ему в душу, как бальзам. Августас судорожно закусил губу и еле дышал. Лишь бы оно не исчезло! Холодного тона пурпурная броня сияла на солнце глубоким перламутровым блеском. На светло-серебряной кирасе раскинул крылья двуглавый орёл. Скрещенные мечи украсили левый наплечник. Астартес — воплощение всех лучших качеств — стоял, держа в руке обнажённый силовой меч.       — Как сладко осознавать, что это я… — тихо проговорил Августас. — Я точно знаю это… Я… был таким когда-то. Когда-то я был так счастлив!       Восхищённый своим отражением он прикрыл глаза, и по щекам побежали слёзы. Так в оцепенении, коленопреклонённый он провёл, как ему казалось, целые часы, но не мог насладиться этим образом сполна, словно безупречно-гармоничные очертания силовой брони только разжигали его голод. Он не понимал, что это за жуткое чувство внутри. Тоска по красоте? Или, быть может, сожаление об утраченном прошлом, таком грандиозном, таком страшном? Таком совершенном!       Что он представляет из себя теперь?!       — Когда-то ты был великим, — вдруг сказало отражение, посмотрев ему в глаза, и Августас вздрогнул. — Не так ли? Что же изменилось с тех пор?       — Разве что-то изменилось? — Он опустил голову, не в силах выдержать твёрдого прямого взгляда этого воина, и отражение усмехнулось.       — У тебя нет меча. А без него… Без него ты даже не знаешь кто ты. Никогда себя не знал.       — Меч — это… — начал Августас, путаясь в мыслях и чувствах. — Это… меч — это то, чем мы были… Мы — меч.       — Хочешь сказать, что в самые счастливые годы жизни, ты был всего лишь инструментом в чужих руках? Всего лишь средство для достижения целей? И это — величие лучших из лучших?       Августас оскалился от захлестнувшей злобы.       — Мне жаль, что ты — это я, — проговорило прекрасное отражение с неподдельной горечью.       — Мне тоже, — сказал Августас. — Спасибо тебе. Теперь я вспомнил, как тошно быть тобой. Всю жизнь мы пытались прыгнуть выше головы и соревновались сами с собой, и всё это — ради похвалы. Ради удовлетворения чужих безумных амбиций. Но о прошлом я не жалею. Если бы не было тебя, я бы не родился.       И отражение, пойдя мелкой рябью, растаяло во тьме.       — Вот как! — раздался сзади вкрадчивый и властный голос. — Скажи же, когда произошло это грандиозное событие? Когда великолепный Августас родился на свет?       Августас прочитал в тоне лёгкую насмешку, но это его не смутило. Он вскинул голову и выпрямился во весь рост. Зеркало снова пошло волной и отразило его нынешнего. Его силовая броня была черна. В банда Мальдорора на протяжении нескольких веков носили доспехи розово-чёрные, но Августас сам когда-то решил, что в его броне не будет цветных элементов. Ни кричащая фуксия, ни привычный пурпур, ни нежность и разнообразие розовых оттенков не прельщали его. Его броня была глянцево чёрной, и только тёмно-алый плащ на плече иногда украшал её цветом. В какой-то момент он начал избавляться даже от элементов доспеха — быть может, стремился облегчить их, чтобы стать ещё быстрее, быть может, так демонстрировал бесстрашие и самоуверенность. Когда-то он ничего не боялся.       Августас коснулся своего бледного лица, удивляясь незнакомому выражению, застывшему в глазах — это была какая-то пугливость, как во взгляде пойманного животного, — и повёл рукой вниз по лишённой символики, украшенной только сколами нагрудной пластине и ниже по обнажённому животу, где на коже рельефно выделялись мелкие рубцы и пальцы встречали гладкую сталь разъёмов. Пояс украшала цепь с нанизанными металлическими крюками. Они были грязными, на них остались высохшие частички плоти и побуревшая кровь. И на поясе не было оружейной перевязи. Рука привычно спустилась к бедру и не нашла рукояти меча.       — Ты спрашиваешь, когда я родился? — сказал Августас невидимому собеседнику. — Я отвечу. Всю жизнь, начиная со своего биологического рождения, я плыл по течению. Моя судьба была предопределена, мне не приходилось даже задумываться о будущем, не то, что совершать выбор. Бережно семя было пророщено под стеклянным колпаком, перенесено в грунт и высажено в теплицу, чтобы там плодоносить — приносить победу за победой. Я был идеальным, потому что мне сказали быть идеальным, ждали, что я буду таким. И я не знал себя, был всего лишь оболочкой из навязанных правил и представлений о моей личности. Таким бы я и остался, остался таким же, как рабы Золотого Трона сейчас, кабы не Ересь, учинённая мятежником Хорусом. Тогда я впервые в жизни сделал собственный выбор! Я разбил стены этой теплицы! Я стал собой! Проклят, зато свободен. Одинок, зато — настоящий!       Он обернулся, чтобы видеть, с кем говорит.       Демон предстал перед ним. Он стоял, возвышаясь над пеленой чуть светящегося лилового тумана, который частично скрывал стройные нечеловеческие ноги. Рост Августаса превосходил два с половиной метра, но демон был выше. Несмотря на мерцающий блеск бархатистой бледно-лиловой кожи, с каждым движением демона, сердца в груди Августаса заходились от странного чувства восхищения и опасности, ибо демон был воистину ужасен. Лицо, лишённое человеческих черт, напоминало вытянутую морду тельца, одна из рук едва не касалась пола, будучи длинным и острым костяным клинком, но при этом в существе этом почти не было женственности соблазнительных и опасных демонетт Слаанеш. Обнажённая грудь, перетянутая ремнями и лентами, открывала только рельеф мускулатуры, без намёка на округлости молочных желёз, и всё его подтянутое и гибкое тело, там, где не покрывалось кожаной и стальной бронёй с изысканным рисунком, было прошито металлом. Где-то кольца и штанги прихватывали и натягивали кожу, а где-то проходили сквозь тело насквозь. Демон набок склонил свою рогатую голову, украшенную большими выразительными чёрными глазами с ресницами густыми и длинными. Прядь тёмных волос упала на ключицу.       — Ты, очевидно, меня не знаешь, — проговорил демон. — Но я знаю тебя. Быть может, лучше, чем ты сам — заплутавший, запутавшийся в тенётах нематерии. Всем вам — чемпионам Богов, и даже тем, кто успех за краткую человеческую жизнь хоть как-то выделиться — покровительствуют сущности варпа. Я Денеб из Оружейной, я слежу за экипировкой сестёр, собираю оружие твоих павших братьев и, если так желает Принц, дарую его самым достойным. Но, как видишь, сегодня при мне оружия нет.       Демон развёл руками, отчего чуть всколыхнулся туман и замерцал металл на его голых плечах и броне.       Августах зло прищурился. Он был слишком хорошо воспитан, и ему никогда бы не пришло в голову демонстрировать непочтение перед посланником Богов, но и особого пиетета к демонеттам не испытывал. Но, кажется, это не вполне простая демонетта?       — Я стою чуть выше рангом чем моя сестра Вега — настоятельница при храме Повелителя Фулгрима на Делирии, — ответил демон на мысленный вопрос. — Сейчас, если ты шагнёшь в сторону реального мира, ты окажешься именно там… Но, у тебя ведь нет физической оболочки, верно? И нет достаточно энергии, чтобы самостоятельно её создать, ведь ты всего лишь человек… — Демон поглядел на свои когти и насмешливо изогнул бровь.       — Зачем ты здесь? — спросил Августас прямо. Он прекрасно знал, что демоны питаются душами, и не пытался скрыть настороженность.       — И это — представитель самого «аристократического» Легиона! Впрочем, только единицы из вас обладали хорошими манерами. Большая часть же — заносчивые и самовлюблённые, либо недальновидные из-за ослепления собственным величием, либо сумасшедшие параноики, в истерику впадающие при малейшем подозрении, что кто-то пытается принизить их заслуги! — демон, выдав эту презрительную речь, умолк и перевёл на собеседника свои бархатные чёрные глаза.       — Хитроумная Павона очаровалась твоим капитаном, — продолжил он и сделал шаг навстречу Августасу. — Он со своим нежным и ранимым эго был для неё настоящим сокровищем. О, вовсе не кровь и боль рабов, которых он жертвовал в часовне, пила она. Она пила его — его, лорда Мальдорора, — боль, как изысканное вино. Она наслаждалась, глядя, как он изводит себя подозрениями, как мучается от зависти и страха — «о, вдруг я недостаточно силён, вдруг я недостаточно хорош». Она наслаждалась, когда он, чтобы облегчить душевные муки, терзал себя, нося доспехи — орудие пытки, которые иглами пронзали ему каждый нерв. Они с ней были ближе, чем любовники, ближе, чем боевые братья, ибо только Павона знала его истинное лицо — Ренэ Мальдорор, капитан двадцать восьмой роты был слаб и наслаждался, предаваясь собственной слабости. Можешь ли ты в это поверить, зная его карьеристом и тираном? Павона так прикипела к нему, потому что слабость столь могучего существа, как сын Фулгрима и лорд Хаоса — это такой деликатес, от которого сложно отказаться. Она всё сделает, чтобы не расставаться с ним. Ты зря встал у неё на пути.       — Что ж, это ясно, — сказал Августас. — Я уже понял, что связываться с этими двумя гадюками себе дороже! Что мне с того?! Зачем ты рассказываешь мне это?       — Что бы ты на самом деле понял.       Денеб подошла к нему совсем близко, так, что он видел каждый белый рубец, складывающий серповидные узоры под её ключицами, каждый огранённый кристалл на бархатке вокруг шеи.       — В тебе не было сомнений в собственном превосходстве, — прошептала она, — потому тебе даже в голову не приходило тихо убирать конкурентов и трястись от страха, что кто-то так же поступит с тобой. Ты никогда ни о чём не жалел, поэтому тебе не было нужды истязать себя. Чистая незамутнённая самоуверенность. И единственное, что важно — твоё совершенное искусство. Твой танец с мечом.       Левая человеческая рука коснулась когтями скулы Августаса, и он ощутил лёгкую боль.       — Я полюбил тебя, Августас. И я убью тебя, если ты не сможешь защититься и доказать, что достоин второго шанса.       Августас стремительным и лёгким шагом отступил и повернулся к демону в пол-оборота, готовый отразить любую атаку. На лице Денеб, ставшим более антропоморфным, появилась усмешка, а глаза полыхнули. Язык, во множестве украшенный пирсингом, прошёлся по клыкам.       — Был инструментом в чужих руках и воспротивился этому, — прорычала Денеб. — Но инструменты, не выполняющие свою функцию, никому не нужны! Ты оступился только единожды, Августас, — в тот миг, когда замкнулся в своём коконе, отрекшись от любой чужой воли. Даже от милости Богов! Ты оскорбил моего Повелителя! Тогда-то страх и победил тебя!..       Демон схватил его за горло, но Августас мгновенно вырвался, отбросив руку. Денеб продолжила атаковать. В этот раз она не постеснялась задействовать свою правую руку-клешню, длинную и острую. Раз за разом она со свистом рассекала воздух. Августас, такой же быстрый, как порождение варпа, всякий раз уходил от клинка, подстроившись под ритм взмахов, и вот, прекрасно понимая, что нужно атаковать самому, он улучил момент. Метнувшись к демону, он провёл резкий точный апперкот. Денеб не упала, даже сокрушительная мощь удара Астартес не смогла повалить её, такой она была тяжёлой. Однако она запрокинула голову, и Августасу этой заминки было достаточно, чтобы пнуть её сбоку в колено, отчего она оступилась и припала на ногу. Теперь он смог ударить её ногой в лицо. Он повалил Денеб, поскольку вместе с доспехами весил всё же больше, и начать отвешивать ей удар за ударом, которые почти все приходились в корпус. Ему казалось, что он сможет в несколько секунд сокрушить её хрупкие рёбра, но её тело было плотным, как мешок с песком. Денеб смогла частично высвободиться и упёрлась ладонью ему в лицо, сильно разодрав щёку когтями. Она выпрямила руку, чуть отстранив Августаса от себя, и усмехнулась.       — Как скучно! Где твоя изобретательность? Раньше ты был так изощрен, а теперь дерешься как по учебнику!       Она пнула его в живот с такой силой, что Августаса подкинуло в воздух. И она была действительно быстра — этих секунд полёта ей хватило, чтобы вскочить, схватить его за затылок и ударить плашмя об пол. Тонкие мраморные плиты под Августасом с треском поотлетали от пола, а Денеб била и била его головой об эту мраморную крошку. В какой-то момент Августас умудрился выставить вперёд руки, и тогда Денеб просто швырнула его в сторону, как куклу.       Он прокатился по полу, сгруппировался с ловкостью кошки и тут же оказался снова на ногах, но Денеб уже была рядом.       — Ничего ты не можешь! — прорычала она. — Лучше бы тебе вернуть оружие, Платиновый Клинок, сейчас ты выглядишь просто жалко!       Она подсекла его и, пока он заваливался на спину, ударила кулаком в лицо. Августас рухнул.       Денеб прижала его к полу, и Августас ощутил весь её чудовищный вес — изящная и стройная, она всё же была огромной. Её длинные руки и ноги будто пригвоздили его, а лицо, озарённое горящими глазами и скалящейся улыбкой, склонилось к самому его лицу.       — Что ты чувствуешь теперь?!.. — прошептал демон. — Дай мне проникнуться этим, Августас!..       Он дёрнулся всем телом, однако не смог скинуть эту ношу.       — О, никогда не сдаёшься, верно? — воскликнула Денеб. — Продолжай! Покажи мне свою несгибаемую волю! Даже когда проиграл, продолжай сражаться!.. Вот за это я и люблю тебя.       Рука демона мягко прошлась пальцами по его голому животу.       — Прочь!!! — гневно взревел Августас. И вдруг замер.       Она вонзила когти ему под кирасу, прямо под рёбра. Рука вошла глубоко и легко, как нож в масло. Его основное сердце обняли игольчатые когти, и тут что-то, что он уже чувствовал раньше — что-то холодное и острое — снова задвигалось в груди. Августаса объяла странная, знакомая ему истома, и мысли его поплыли. Он не мог не наслаждаться физической болью, ибо Принц Вседозволенности когда-то объявил свои права на всех детей Фулгрима. Августас пытался отринуть это чувство, но умом понимал, что, видно, именно сейчас настала пора признать, что на свете есть вещи сильнее его.       Он застонал, когда Денеб потянула руку назад и начала медленно, невыносимо медленно вынимать из него… душу? Именно так ему показалось, прежде чем он вспомнил, что у него нет тела, что он сам — душа. Августас запрокинул голову и приоткрыл рот, судорожно и редко вдыхая и выдыхая, и с каждым движением ослепительные волны расходились по телу.       — Нет! — сказала Денеб. — Не отворачивайся! Смотри!       Грубо схватив за затылок, она заставила его поднять голову. Ему не хотелось и одновременно хотелось увидеть собственные внутренности, вынутые наружу. Он приоткрыл глаза. Рукоять меча оказалась тем, что Денеб вынимала из его груди. Это был его собственный меч, этот эфес он хорошо помнил и узнал бы из тысячи — от гарды к навершию шла дужка, украшенная камнем и орнаментом из перьев. Боги! Да он помнил каждую мельчайшую царапину на полированном металле. С влажным треском эфес целиком вышел на свет, показался силовой блок, и вот, широкий клинок односторонне заточенного прямого меча, тускло блистающий сквозь кровь, начал медленно вырастать, возвышаться во всей своей простоте, во всём изяществе. И Августас чувствовал каждый сантиметр этих полутора метров. Пытаясь продлить или, быть может, сократить эту сладкую боль он, задыхаясь, неосознанно подавался вверх, и клинок на миг погружался обратно, чтобы снова заскользить наружу, и тогда Августас стискивал зубы чтобы сдержать мольбы делать это быстрее. Всё же он был слишком горд, чтобы умолять.       Мучительно выдохнув, он снова уронил голову, и чувство освобождения заполнило его всего. Денеб держала меч над собой в вытянутой руке. Она активировала его, и кровь мгновенно сгорела в силовом поле, освободив беспощадную красоту зеркально гладкой стали. Клинок сиял, широкий и прямой. Прямой, как его дикий непреклонный нрав. Как линия его мятежной судьбы.       Августас поднялся на ноги и протянул руку. Он не сомневался, что демон отдаст ему меч. Меч был частью него.       — Ну, — сказала Денеб, — теперь ты видишь, что даже если единожды потерпишь поражение — мир не рухнет?       Августас только саркастично хмыкнул, неотрывно глядя на своё наконец-то возвращённое оружие.       — Сразимся? — спросил он. — Теперь уж я покажу тебе, что такое дуэлянт Детей Императора.       — О нет, — Денеб, смеясь, покачала головой. — Боюсь, теперь я тебе не ровня, мечник.       Августас вложил клинок в ножны и спросил снова, чуть нахмурившись.       — Скажи, зачем тебе это? Я, может быть, и гордец, но всё же понимаю, что таких павших идиотов как я по Галактике — многие тысячи. Я никогда не тешил себя мыслью о собственной уникальности, и, как мне уже указали, был слишком беспечен и не наладил хороших отношений с высшими силами. Так что…       — О, Августас, — сказала Денеб, — ты и сам не осознаёшь, сколько радости ты приносил моему прекрасному Повелителю! Я хочу, чтобы ты вернулся, чтобы ты снова вступил в бой, и твой меч сверкал, окрашенный кровью. Именно ты! Ты, не похожий на своих братьев, ни на кого не похожий. Слаанеш капризен, он любит разнообразие, поэтому мы индивидуальны. Мы все разные.       — Что ж… Это приятно слышать. Знать, что, каким бы идиотом ты ни был, о тебе всё равно кто-то да заботится. — Августас задумчиво улыбнулся. — Я было думал, что навсегда потерял это…       — Боги не отворачиваются от смертных. Склонность к предательству свойственна вам, людям.       И она указала ему дверной проём, открывшийся на месте зеркала, и он вышел на тусклый свет под серое небо Терры, расцвеченное многими огнями. Среди обломков рухнувшего каменного здания его байк стоял, дожидаясь его.       — Теперь я смогу тебя догнать, — тихо сказал Августас.

2

      Едва рванув с места, едва ощутив себя единым с этой могучей машиной под собой, он кое-что вспомнил. Он вспомнил каково это — в один из первых разов ощущать на себе разительное, воистину сверхъестественное действие боевых стимуляторов Байла. Тогда, под самую кульминацию восстания, они уже крепко сидели на них, но этот мрачный паук — главный апотекарий Легиона — никогда не останавливался в том, чтобы совершенствовать свое искусство, оттого действие каждого нового препарата было как в первый раз. Августас, не жалея, вливал себе в вены дозу за дозой, и проникнутый пороховым дымом воздух городских улиц напитывался свежими ароматами грозы, и электрические вспышки подсвечивали пар канализационных испарений, превращая руины в таинственно освещённые театральные декорации. На этой грандиозной сцене творилась история, и какие же значимые фигуры прямо сейчас, вместе с ним, были выставлены на этот стол! Сама жизнь разливалась в воздухе и в крови. Ветер пах свободой.       Августас летел вдоль широкого проспекта, что прямой стрелой пронизывал плотную городскую застройку, упиваясь этим простором и скоростью. Пронзительное счастье окутывало его душу, потому что теперь он был свободен, как никогда. Он начинал понимать, что огромная цена, за это заплаченная, вознаграждалась огромной ценностью. Он начинал понимать, что такое Вседозволенность.       Улицы были пустынны, жители, те, что ещё оставались живы, прятались по домам. Однако одну маленькую цель Августас заприметил — бегущую девушку. Оказавшись посреди улицы, она заметалась, как заяц. Там был кто-то ещё, кто-то из своих, но Августасом овладело желание перехватить этот трофей. Он медленно вынул меч и, проносясь мимо, чисто отрубил девушке голову.       Возле галереи, опоясывающей нижний этаж длинного здания, где не осталось ни единого целого окна, стоял терминатор в великолепном доспехе — это был Линос — последний из Гвардии Феникса. Спокойным и как всегда тяжёлым, ничего не выражающим взглядом он следил за действиями Платинового Клинка и не говорил ни слова. По бледному лицу Линоса от глаз шли вертикальные полосы татуировки — чёрные слёзы. Как будто было о чём плакать! Несмотря на внешнюю любовь к патетике и кажущуюся простоту нрава, душа Линоса была черна, как копоть, а самомнение — болезненным, как гнойная рана. Августасу нравилось порой подкалывать его.       Августас спрыгнул с седла, подхватил отрубленную голову, провёл пальцами по идеальному срезу и кровью нарисовал себе под глазами такие же тёмные полосы.       — Смотри, я Линос! — дурачась, воскликнул он и поцеловал ещё тёплые девичьи губы. — Поцелуй же меня, любимая! Почему ты сегодня такая безучастная? Я же герой!       Августас весело расхохотался, а Линос чуть прищурился. Его странные глаза с абсолютно чёрными склерами иногда вспыхивали в тени неестественно яркими бирюзовыми огнями. О, да, эти глаза! Гвардейцы Феникса в своё время стали любимым материалом Фабия Байла для экспериментов — в их лице он получил идеальный подвой для инопланетного привоя. Глаза Линоса были вживлены ему, выращенные из его генетического материала и генетического материала ксеносов –лаэран, завоёванных двадцать восьмой экспедицией. Это случилось ещё тогда… Тогда их целью была экспансия. А потом они обернулись и новым взглядом посмотрели туда, откуда пришли.       — А почему ты один? — спросил Августас.       — Я убил всех, кто должен был лететь со мной в капсуле, — без обиняков ответил Линос. — Они завидовали мне, они хотели прославиться больше, чем сам примарх! Наивные идиоты! Что у нас за приказ?       — Приказали согнать как можно больше гражданских на квартальную площадь! Байл хочет испытать что-то, а рабов на «Андронии» не осталось совсем! Но никто не расстроится, если ты убьёшь парочку ради веселья!       Помахав трофеем, Августас вернулся к своему мотоциклу и скоро оставил скучного Линоса далеко позади. Единственным идиотом тут был он. Подумать только! Продолжать сводить старые счёты внутри Легиона, когда прямо сейчас здесь, на Терре, в поединках сходятся сами примархи и кругом полно достойных целей — бывших братьев, оставшихся лояльными! «А ведь у меня тоже есть цель, — вспомнил вдруг Августас. — Кое-что, что может стать достойным противником». И, едва вспомнив, он увидел его. Наравне с ним отродье широкими мощными скачками неслось по параллельной улице, то пропадая, то мелькая в проёмах окон обвалившихся зданий. Августас отшвырнул девичью голову. Скоро он добудет более солидный трофей!

3

      Оно не пыталось уйти от преследования и не атаковало само. Оно словно вело его куда-то, и скоро Августас увидел знакомые очертания в подсвеченном далёкими прожекторами дыму. Огромная, но лёгкая и монументальная оранжерея, чьи тонкие стены-перемычки подпирали контрфорсы, стояла с обрушившимся сводом и разбитыми стёклами.       Августас остановился и спешился. Медленно он прошёл к перспективному порталу дверей и приостановился, не доходя нескольких шагов. Чутьё подсказывало, что это ловушка. И тут же, в подтверждение мыслей, стену слева от входа проломила тяжёлая уродливая рука. Августас ушёл от удара, вовремя перекатившись через плечо, и мягко встал на ноги, готовый к обороне. Отродье раз за разом продолжало взмахивать ведущей рукой, страшной своими длиннейшими когтями. От этих ударов Августас уходил, и, улучая возможность, пытался наносить порезы. В конце концов, смертна же эта тварь, может же она истечь кровью, если удастся повредить крупный сосуд? Ответ на это ему дали пасти и глаза, что открывались на шкуре монстра на месте мелких ран.       Множественные тонкие щупальца потянулись к нему, но как быстры они ни были, он был быстрее и срубил их одним взмахом клинка. У него находился ответ на любое действие, но пока он обороняется — он в проигрыше. Любой пропущенный удар от этого чудовища равноценен смерти. Атаковать всегда лучше, чем защищаться. Но как атаковать врага, который неостановим и не чувствует боли? Августас извернулся, взяв меч в две руки, и попытался рассечь чудовищную руку вдоль, для более широкой раневой поверхности. Лезвие почти отсекло кисть и перерубило обе кости у запястья, но его повело, и движение остановилось, не дойдя до локтя. Меч завяз в подвижной плоти. Отродье бешено задёргалось, так, что Августаса начало мотать, но он не выпускал меча. Ничто бы не смогло заставить его выпустить меч теперь. В итоге его швырнуло с такой силой, что он ударился спиной в уцелевшую стену, проломил её и вкатился внутрь помещения. Отродье не отставало. Августас успел заметить, что раненая рука твари быстро заживает. Выходит, его предыдущая атака была опрометчивой и не принесла результатов. Срезав только часть плоти, он даже не отсек кисть: она висла теперь на куске мышцы.       Нужно было действовать наверняка и отрубать эту опасную руку полностью. Он задумался о том, чтобы обмануть монстра. Мару Скара — «Убийственный порез» — не раз приносил ему и его братьям победу в противостояниях. Пусть это были дуэли и схватки другого рода, однако Дети Императора всегда славились как непревзойдённые тактики и могли применить своё мастерство, подстроившись под обстоятельства. Искусство — это инструмент. Оно живо только до тех пор, пока ты его применяешь. Августас решил понадеется на свою скорость, совершить обманный выпад, а потом отсечь руку в плечевом суставе. Одного пореза будет достаточно, если точно попасть в сочленение между костей. Тут отродье пошло на него, медленно и как-то странно размахивая покалеченной рукой. Оно явно хотело снова ударить, но замахивалось слишком рано. «Он же до меня не достанет», — подумал Августас. И тут чудовище резко выкинуло руку вперёд, и из ладони как снаряд вылетел острый осколок кости, направленный Августасу точно в лицо. Он этого не ожидал, но успел перерубить кость в полёте. Обломки брызнули в разные стороны. А чудовище уже ударило второй рукой. Августас не успел пригнуться, только заблокировать удар, чтобы ему не оторвало голову. В тот миг он действовал только на воинском чутье, поскольку был ошарашен — тварь применила обманный манёвр. Меча у неё не было, однако «Убийственный порез» в её исполнении всё равно достал его.       От тяжёлого удара десантника развернуло. Он упал на пол плашмя, не успев сгруппироваться.       Себя не обманешь. Как бы тварь ни выглядела — это был он, он сам. Не следовало об этом забывать. Однако он не нанёс ни одного эффективного удара, а тварь под него адаптируется. Пора заканчивать!       Едва встав на ноги, даже не понимаясь в полный рост, Августас метнулся к своему врагу стремительно, как змея, как его демонический Отец когда-то, и пересёк сухожилия на обеих ногах отродья. Больше оно не могло его преследовать. Упав на колени, оно припало на руку, захрипело, вскинуло голову, и Августас, подошедший для последнего удара, едва не угодил под поток чёрной желчи, которую тварь изрыгнула из себя. Тут же оно выбросило в его сторону щупальце — основное, самое длинное и массивное, что росло из уродливой спины. Августас отрубил его, и оно, извиваясь, упало под ноги. Следующим широким ударом он рассёк тело твари от плеча до рёбер. Силовое поле меча не встретило сопротивления. Огромная рука, конвульсивно дёргаясь, рухнула на пол.       У отродья оставалась только одна рука. Значительную часть массы оно потеряло, восстанавливаться было нечем. Но у него ещё оставалось последние убийственное оружие — крик. Августас увидел, как расширяется его грудная клетка. Он взмахнул мечом и рассёк нижнюю челюсть твари вертикально, глубоко всадив клинок в грудину. Связки и горло разрушились.       Переводя дух, Августас стоял, размышляя над этой победой прямо напротив бессмысленных фиолетовых глаз, вперившихся в него с таким странным вожделением. Ему подумалось, что следовало бы отойти, и тут он понял, что чувство, что не всё закончилось, не обмануло его. Щупальце, которое было отрублено, обхватило ноги Августаса. Он недоумённо взглянул вниз, вернулся взглядом к отродью и увидел, что рассеченная грудная клетка распахивается шире, и на краях раны образуются клыки. Оно встало с колен, начало заваливаться вперёд и упало на него, накрыв сверху своей огромной пастью.

4

      Створки челюстей наглухо захлопнулись, горячие стены плоти сжали его со всех сторон и продолжали сжимать. Он бесполезно рванулся. Руки и ноги держало накрепко, прижимало к телу. Он, плывя и переворачиваясь в этом странном тёмном и тёплом пространстве, неосознанно принял позу эмбриона.       «А что привело меня сюда? — спросил Августас сам себя. — Капитан говорил, что я проиграл поединок с каким-то лоялистом… Боги! Как же это ударило по самолюбию! Как же сильно я утвердился в изначально ложном представлении о собственной непобедимости, если проигрыш оказался настолько сокрушительным — едва не растоптал мою личность…       Когда-то у меня были родные, которые любили меня. Когда-то я любил своего примарха, хотел во всём быть на него похожим, равнялся на него. Когда-то у меня были командиры, которым я мог доверить свою жизнь, боевые братья, которым я верил, как себе. Когда я терял всё это одно за другим, всё, что я делегировал во вне, ложилось только на мои плечи. В какой-то момент я уже не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя, и кроме себя никого не любил. Я перестал верить даже в ту силу, которой предался, когда проклял лживые Имперские Истины. Но Она от меня никогда не отворачивалась. В тот момент, когда я проиграл, Слаанеш, в безграничной любви, дала мне, что я хотел, выполнила моё горячее желание. Я хотел спастись от смерти. Такой я проиграл, значит, мне нужно измениться, стать больше, сильнее. И чистый Хаос коснулся меня. Для Неё это было проявлением великой милости, для меня — прихотью, о которой я мгновенно пожалел бы, если бы у меня ещё оставался разум.       Но теперь я не хочу оставаться в этом коконе из плоти. Я больше не собираюсь убегать! Единственное, чего мне бы хотелось, там, куда я иду, встретить хоть кого-то из моих братьев».

5

      И он почувствовал, что его тело сжимает со всех сторон твёрдая оболочка, которая, впрочем, оказалась хрупкой. Звон разбитого стекла показал ему, что он может слышать. Его выплеснуло на холодный пол, и острые осколки показали, что он может чувствовать боль. Августас схватился за грудь, мучительно выкашлял остатки жидкости и сделал первый вдох, обжёгший лёгкие огнём.       — Варп забери! — прохрипел Августас. — Клянусь Богами, я… я жив!