«Я всматриваюсь в огонь. На языке огня раздается «не тронь» и вспыхивает «меня!» © И. Бродский «Горение»
— К чёрту! — Рей бросает на пол затёртую в нескольких местах дорожную сумку и с разбега плюхается на кровать, пахнущую плесенью и дешёвым стиральным порошком. — Ну и дыра! Очередной придорожный мотель. Сколько их было в её жизни? Десятки? Может, даже сотни? Этот мало чем отличается от всех своих предшественников: серо-голубые стены с кое-где облупившейся краской, жалобно скрипящий паркет, явно знававший лучшие времена, оконные рамы из дешёвого пластика, пропускающие любое дуновение октябрьского ветра. Рей выдёргивает из-под себя одеяло, похожее на ощупь на разодранную в клочья вату, и укрывается им с головой. Её удел — вечно скитаться по этим дырам». В кармане джинсов, которые она так и не удосужилась с себя снять, надрывно пиликает старенькая Нокиа. «Финн», — констатирует Рей, доставая телефон. Через пять минут. В номере, — она бросает трубку на прикроватную тумбу и вновь укрывается одеялом. Занесла же их нелёгкая. С тех самых пор, как полицейские напали на их след после ограбления ломбарда в Ливерпуле, действовать приходилось ещё более осторожно и предусмотрительно. Теперь они никогда не задерживались в одном и том же мотеле дольше, чем на две ночи, постоянно меняя пригороды и графства. С крупными делами пришлось окончательно распрощаться: ни один серьёзный заказчик не станет работать с теми, у кого на хвосте сидят копы. Финансов едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами: покупать еду, бензин, лекарства и оплачивать ночлег. Рей закрывает глаза и с усилием вдыхает, вбирая ноздрями едкий запах плесени, чтобы не разрыдаться. Разве это и есть та жизнь, которую она себе представляла тогда, четыре года назад, в свои восемнадцать, когда впервые встретилась с Финном? Их история новых Бонни и Клайда вышла до предела прозаичной. В самом начале она романтизировала жизнь вне закона, рассчитывая разбогатеть на одном из дел, сменить документы и навсегда распрощаться с Туманным Альбионом, найдя себе пристанище в каком-нибудь небольшом городке на Зелёном Континенте, но все эти воздушные замки быстро разбились о правду жизни. Воровство лишало возможности вести спокойное существование в общепринятом смысле этого понятия, но при этом не приносило крупных доходов. Они были должны всем и по гроб жизни: тем, кто покрывал их в рыночной конкуренции с бандами таких же, как и они, мелких воришек, тем, кто защищал их от излишних преследований полиции, тем, кто просто обещал не вмешиваться в их дела за определённую мзду. Чтобы не лишиться всего, приходилось платить много и многим. Финальную точку в вопросе их финансового благополучия ставила зависимость Финна, о которой Рей узнала не сразу, а лишь через несколько месяцев знакомства: её Клайд плотно дружил с рулеткой. Каждые предыдущие выходные Финн проигрывался в лоскуты, обещая непременно отыграться в каждые следующие. Рей уже давно не верила в эту сказку, как и полагается любой взрослой девочке, но разорвать этот порочный круг краж и долгов на деле оказалось не так уж и просто. Они с Финном не были женаты и, тем более, венчаны, но были повязаны, что создавало между ними ещё более крепкую и неразрывную связь, чем между самыми нежными, трепетными и любящими супругами. Она не могла просто взять и выйти из этой игры без ущерба для собственной свободы. Финн, будучи неплохим организатором, прекрасно умел манипулировать, обещая сдать полиции и себя, и её в тот же самый момент, как она решится оставить его. Подобная перспектива уже не казалась Рей наихудшей из возможных, но, по какой-то до сих пор непонятной для себя причине, она продолжала тянуть, втайне надеясь, что всё как-то образуется само собой, хотя и прекрасно понимала, что нет, не образуется. Она даже не удосуживается высунуть голову из-под одеяла, когда слышит за спиной лёгкий хлопок двери. — Взял заказ? — интересуется Рей, чувствуя, как старый матрас прогибается под весом мужчины, только что присевшего на край кровати. — Конечно, — отвечает ей голос Финна, — дело плёвое, а заказчик платит прилично. — Ближе к сути, — холодно просит она, не желая тратить время на извечные рассуждения о финансах, которые, как это обычно и бывает с её Клайдом, очень скоро будут спущены в трубу. — В шестнадцати километрах отсюда есть заброшенное старинное поместье, — пускается в разъяснения Финн. — Раньше принадлежало какому-то аристократическому роду, который то ли вымер, то ли разорился — не суть. В начале прошлого столетия поместье вместе с замком было выкуплено одним известным художником, некоторые картины которого до сих пор хранятся там. Сейчас поместьем владеют в разных долях какие-то его потомки, которые вдобавок ещё и конфликтуют между собой, но денег содержать этот «дворец» ни у кого нет. Замок пустует уже почти четыре десятилетия. — Чего хочет заказчик? — уточняет Рей, сдерживая зевок. — Одну из картин, — кратко отвечает Финн. — А если точнее? — она всё же откидывает одеяло, поворачивая голову в сторону любовника. — Автопортрет, — спокойно сообщает тот. — Автопортрет? — зачем-то переспрашивает Рей, сама не понимая, чем это её так удивило. — Да, — согласно кивает Финн. — Только автопортрет. Заказчик также предоставил план здания. — Что с охраной? — дело выглядит слишком лёгким для той суммы, которая была озвучена изначально. — Только камеры и сигнализация. И забор. Само здание пустует. Всё это кажется ей довольно подозрительным, но, с другой стороны, мало ли, почему заказчику настолько приспичило стать обладателем этого загадочного автопортрета, что он готов отвалить за него такую сумму. Рей знает, что они с Финном всего лишь исполнители, а исполнители не должны задавать никаких лишних вопросов. — Этой ночью? — уточняет она, прекрасно зная ответ. Финн никогда не был терпелив в финансовых вопросах. — Этой, — согласно кивает он, поправляя одело на её ногах, — зачем тянуть? Как заработаем, отдам долг По, а вторую часть отложим. Рей согласно кивает, скептически ухмыляясь, и вновь накидывает на себя одеяло. Это одна из тех сказок, в которые она больше не верит, потому что большим девочкам не положено верить в сказки. В противном случае они всегда плохо заканчиваются.***
Рей осторожно оглядывается по сторонам, едва касаясь ступнями паркета. Звенящая тишина бьёт по нервам, заставляя пульс ускоряться. Она одновременно и любит, и не любит это ощущение маячащей где-то вдали потенциальной опасности. Адреналин гудит в венах, заставляя мышцы напрягаться. Это похоже на приход, это и есть приход, только ярче в разы, в десятки раз. Все чувства моментально обостряются до предела, и Рей почти не дышит, ступая на цыпочках по коридору. Она изучила этот дом так, будто уже многократно здесь бывала, проведя весь день с планом перед глазами. Искомый автопортрет, отмеченный заказчиком, должен находиться в гостиной, в другом крыле: прямо по коридору и налево. Старинные портреты бывших владельцев замка, нетронутые ни предыдущими хозяевами, ни нынешними, осуждающе смотрят на неё со стен: остроносые профили лордов и леди отливают синевой в сиянии полной луны, пробивающейся сквозь замызганные окна, не знавшие тряпки и мыла, вероятно, уже несколько десятилетий. Рей жмётся ближе к стене, чтобы её размытый силуэт в одном из окон случайно не привлёк ничьего внимания и поспешно пересекает коридор, разделяющий два крыла старинного замка. Близко. Она останавливается буквально на несколько секунд, чтобы сделать успокаивающий вдох и закрывает глаза, чётко визуализируя план здания, который Финн предоставил ей для запоминания утром. Искомая зала должна находиться слева, через сквозную комнату. Все двери распахнуты, будто она и впрямь находится в музее, ожидающем посетителей с минуты на минуту. «Всё слишком просто», — мелькает запоздалая мысль в голове, но Рей тут же отметает её от себя, делая уверенный шаг и оказываясь в темноте: естественный лунный свет практически на добивает и отражается лишь тонкой полоской на паркете, сужающейся от дверного проёма. — Дьявол! — замок действительно выглядит совершенно заброшенным. Пугающе заброшенным. Ладонь в плотной перчатке непроизвольно тянется к карману толстовки, ныряет в него и сжимает тонкую рукоять фонарика. Тусклый электрический свет озаряет небольшое помещение, которое оказывается совершенно пустым: выцветший болезненно-жёлтый цвет стен, кое-где попадавшая лепнина, облупившиеся плинтуса. С противоположной стороны обнаруживается наглухо захлопнутая дубовая дверь с почерневшими от времени бронзовыми узорами. Такая же бронзовая ручка опущена вниз и слегка отличается по цвету от других украшений — кажется чуть более блестящей. «Должно быть, кто-то всё же здесь бывает хоть иногда», — думает Рей, осторожно приближаясь к дверному проёму. Тонкая женская ладонь дотрагивается до холодной бронзы, и девушка, соприкасаясь плечом с деревом, изо всех сил толкает дверь от себя — ничего не происходит. Рей хмурится и с таким же усилием тянет её на себя — дверь заперта. «Ну, конечно же, — разочарованно выдыхает она, — всё не могло быть совсем уж просто».Рей наводит неестественно яркий для местного антуража свет фонарика на щеколду и приглядывается, оценивая масштаб проблемы. За те четыре года, что они с Финном «в деле», она успела изучить механизм работы подобных замков настолько, что могла бы вскрыть такой и с завязанными глазами, но необходимость тратить на это время раздражает. По непонятной, неосязаемой причине, ей хочется скорее вырваться из этого поместья и оказаться как можно дальше от этих старинных дверей и выцветших стен. Тонкая шпилька обнаруживается в том же кармане, что и фонарик несколькими минутами ранее, Рей аккуратно вводит её в замок на ощупь, практически не глядя. Скрежет металла, неприятно режущий слух, сообщает о том, что она находится на верном пути. Ещё несколько отточенных движений ладонью, и щеколда поддаётся, с лёгкостью размыкая замок. Рей расслабленно выдыхает, тянет на себя бронзовую ручку и осторожно протискивается в образовавшийся узкий проём, пытаясь не издавать лишних звуков. Её взору открывается просторная зала, ярко освещаемая лунным светом. Резкий порыв октябрьского ветра заставляет непроизвольно вздрогнуть. Она бросает беглый взгляд на окна и застывает, будто вкопанная: одна из ставней широко распахнута. Ничего не понимающим взглядом Рей обводит помещение со стойким чувством дежа вю. На противоположной от окна стене висит старинная гравюра с изображением льва, откусывающего голову змее, точь в точь такая же, что открылась её взору в тот самый момент, когда она пробралась в этот замок через окно с десяток минут тому назад. — Что за…? — шёпот расходится эхом по зале, пока Рей пытается привести мысли в порядок. «Что за…?», — вопрошают оконные рамы. «Что за…?» — вторит им старинная гравюра. «Что за…?» — перекликаются мраморные вазы, стоящие по обе стороны от оконного проёма. «Чёртов Финн, — возмущается про себя Рей, - даже реалистичную схему замка добыть не смог!» Каким-то совершенно неведомым образом она оказалась в том самом крыле, откуда и начала свой путь. И как теперь найти эту гостиную? — Ладно, — выдыхает она в тишину, пытаясь собраться с духом, — попробуем заново. Какая-то часть её сознания, которая, видимо, ещё подчиняется законам логики и здравому смыслу, велит ей немедленно убираться отсюда тем же способом, что и оказалась. Несколько секунд Рей неподвижно смотрит на распахнутую ставню и отворачивается, совершая нерешительный шаг вперёд. «Нет картины — нет денег, — отчеканивает в её голове голос Финна, — а нет денег — нет ничего хорошего». Рей делает ещё несколько шагов от окна к противоположному выходу из залы, который должен вести к длинному коридору с портретами и статуями гаргулий. Она должна помочь Финну выплатить долг. Во что бы это ни стало. Она не может отступить. Не сейчас. В несколько широких шагов она вновь пересекает залу и оказывается в коридоре, пытаясь логически рассудить, где может находиться эта злосчастная гостиная с искомым портретом. «Наверное, проход в другое крыло находится дальше по коридору», — решает она. Пространство растягивается так, будто сделано из резины, тот самый дверной проём, куда она свернула впервые, оказывается далеко позади, а коридор всё никак не желает заканчиваться. «Гиблое дело, — шепчет про себя Рей, когда за очередным портретом какого-то давно почившего аристократа не оказывается ничего напоминающего дверь или проход, — кажется, пора сворачиваться». «Кто и как вообще жил в этом склепе?» — рассуждает она, разглядывая портреты. Все, как один, остроносые, белокожие, с выпирающими подбородками и с застывшими в немом презрении выражениями лиц, лорды и леди неподвижно смотрят сквозь неё, куда-то в окна, за них, за пределы этого замка, этого поместья, будто происходящее здесь и сейчас их и вовсе никогда не интересовало. Их холодные серо-зелёные глаза в лунных отблесках кажутся почти прозрачными. Почти забывая, кто она и с какой целью здесь находится, Рей изучает взглядом вереницу изображений, непроизвольно замедляя шаг. Они все похожи друг на друга как две капли воды… кроме… одного. Представший её взору парадный портрет разительно отличается от всех остальных. Во-первых, он выглядит ярче, будто и вовсе не тронут временем, а во-вторых, изображённый на нём человек совершенно не похож ни на кого из всей предыдущей вереницы лиц некогда блистательного и угасшего древнего рода. «Тот самый художник, — понимает Рей, на секунду задерживаясь перед портретом, — который выкупил поместье в начале прошлого века». Она изучает взглядом его иссиня-чёрные в ярком лунном свете кудри и такого же оттенка глаза, в которых зрачки обозначены лишь объёмом и направлением мазка, но не цветом. «Красивый», — мысленно решает Рей, невольно заглядываясь на изображение. Громкий скрип в противоположном конце коридора выводит её из этого эстетического транса. «Дерьмо! — Рей почти не дышит, сдавливая вмиг вспотевшей в перчатке ладонью рукоять фонарика, будто он чем-то сможет ей помочь. — Быть того не может!» Она вжимается лопаткам в самую стену, почти касаясь макушкой рамы портрета, который несколько секунд назад занимал всё её внимание, и совершенно не заботясь о том, что следы покрытой вековой пылью побелки наверняка останутся на толстовке. Время в этом замке течёт, как в самых смелых фантазиях Нолана, она не знает точно, сколько минуло. Секунда, две, час, вечность — ни звука. Она чувствует себя гипсовой гаргульей, одной из тех, что навеки вживлены в стены этого коридора. Проходит ещё несколько мгновений, прежде чем она решается резко продвинуться вперёд по стене, вытирая побелку тканью толстовки. — Ай! — ей приходится тут же закусить губу, чтобы не зашипеть от боли. Инстинктивно выдвинутый вперёд локоть натыкается на что-то острое и прохладное. Рей резко выдёргивает ладонь из кармана и нащупывает пальцами какой-то объёмный предмет, подозрительно напоминающий рукоять двери. Сердце пускается в радостный бег. Проход в другое крыло? И как она его не заметила? Не особо надеясь на успех, она что есть сил выжимает рукоять вниз и толкает дверь от себя, та, слегка дребезжа, с лёгкостью поддаётся, пропуская в коридор яркий свет, и Рей с отчаянной решимостью протискивается в образовавшуюся щель. Открывшееся её взору помещение оказывается небольшим, но просторным, и скорее похоже на комнату для деловых приёмов и встреч, чем на гостиную. Внутри мраморного камина полыхает огонь, наполняя пространство теплом и светом, и слегка потрескивают дрова. Языки пламени облизывают мрамор, впрочем, не причиняя камню никакого вреда. Рей поднимает взгляд вверх и растерянно вздыхает. На камине стоит старинная серебряная шкатулка, украшенная множеством каменьев, а чуть выше висит тот самый портрет, зачем-то понадобившийся заказчику, на котором изображён тот же художник, что и на полотне в коридоре, в огненно-алом пространстве. Она вновь любуется чёрными кудрями, отливающими каштаном в отблесках пламени, чётким выверенным профилем с небольшой характерной горбинкой, и взглядом тёмных глаз, пронзающим смотрящего насквозь. Он смотрит на неё, не моргая, и она отвечает ему тем же. Осознание настигает не сразу. Рей в растерянности переводит взгляд на языки пламени в камине, на языки пламени на портрете, пытаясь выстроить логическую цепочку, соотнести. Камин со свежими, только разгоревшимися дровами, в заброшенном замке. Пот прошибает её насквозь, она чувствует, как тело моментально становится липким, пока поспешно пятится к двери, пытаясь невзначай не скрипнуть ни единой половицей. Ступни путаются в мягком ворсе такого же алого, как и всё в этой комнате, ковра, Рей рывком разворачивается и пулей оказывается у двери, ощущая резкий приступ тошноты. Она же не захлопывала, она же не… Рей в истерике дёргает ручку, толкая дверь на себя, от себя — безрезультатно, щеколда будто въелась металлическими штырями в стену. — Твою мать, твою же мать, — беззвучно шепчет она высохшими губами, пытаясь нащупать в кармане толстовки спицу. Вот чёрт! Она, кажется, оставила её в той самой двери в залу, ведущую в коридор. Одинокая слеза катится по её щеке, шее, затекает под толстовку и испаряется где-то в районе ключицы на раскалённой до огня коже. Она в западне. Одна. В каком-то старинном замке. Взаперти. Вокруг неё творится какая-то чертовщина, в Финн за воротами в своём фургоне досматривает уже, небось, какую-нибудь серию Твин Пикс». При одном лишь воспоминании о нём ярость вспыхивает внутри, и Рей, сжимая ладонь в кулак, наотмашь бьёт по захлопнувшейся двери, разбивая костяшки о металл. После пятого удара перчатка, кажется, промокла насквозь, и девушка, тяжело дыша, срывает её с себя за ненадобностью. Если её утром обнаружат здесь копы и, наконец, упекут за решётку — это будет наиболее удачным завершением истории. Скорее всего, она успеет двинуться рассудком ещё до рассвета, сжигаемая ненавистью к себе и пронзительным взглядом чёрных глаз, который она ощущает даже сейчас, стоя спиной к портрету. Боль в разбитых пальцах отрезвляет, но не сильно, Рей отбрасывает пропитанную собственной кровью перчатку куда-то в сторону и оборачивается, устремляя взгляд на треклятый автопортрет, ставший причиной всех бед этой ночи и прообразом всех грядущих ночных кошмаров, что будут терзать её до самого конца, ежели, разумеется, конец не настигнет её сегодня. Говорят, если долго всматриваться в бездну — рано или поздно она начнёт всматриваться в тебя. Рей не смотрит в бездну, плотно сжимая веки и стискивая зубы, до скрипа в скуловых костях, до заломов на щеках, на лбу, меж бровей, она внемлет бездне, вслушиваясь в каждый звук, каждый шорох, каждое дуновение, доносящееся со стороны камина. Первобытный, иррациональный страх давит на неё извне, сковывает изнутри, окончательно лишая способности к бегству, даже мыслей о нём. Она открывает глаза, движимая каким-то неведомым зовом, которому хочется подчиниться. Языки пламени, окутывающие со всех сторон мужчину, изображённого на портрете, кажутся настолько же реалистичными, что и в камине, будто кто-то ластиком стёр границу между сном и явью, между воображаемым и реальным в её сознании. Вот оно, настоящее безумие. Кошмар, который никогда не приходит в следующую ночь, только в настоящую. Выражение лица мужчины на картине меняется или в зависимости от угла падения неровного света пламени, как ей хочется думать, или же само по себе, вне зависимости от того, какой образ рисует в её сознании зрение, которое так легко обмануть в действительности. Рей не понимает. Она уже ничего не понимает. Сейчас ей кажется, что он чему-то усмехается. Заразительная эмоция, если вдуматься во всю абсурдность ситуации. Девушка подносит ко рту ладонь и, ощущая на губах металлический привкус засыхающей крови, заливается хохотом, который резко прерывается хрипом и приступом кашля, потому что в помещении слишком мало кислорода, потому что слишком жарко, потому что всё это в принципе «слишком» для её слабеющего сознания. — Смешно? — доносится откуда-то со стороны плотно задёрнутых гардин низкий и пронзительно глубокий мужской голос. Рей чувствует, как ноги подкашиваются, будто обе её коленные чашечки кто-то перебил одним точным попаданием разрывающей пули. Красные всполохи огня плывут в глазах, в ушах — звон, сквозь который изредка пробивается треск поленьев, она в растерянности пытается выкрутить шею, чтобы хоть на секунду увидеть говорящего, но не успевает этого сделать, приземляясь на мягкий ворс ковра и погружаясь в беспросветную темноту. _______ Работа состоит из двух частей. Вторая часть будет опубликована завтра приблизительно в это же время.