Сказания о шторах, птицах, призраках и Депрессии

Клаус прижимает его к себе, так близко, как только это возможно. И Пятый не против, он молчит. Клаус прикусывает бледную белую кожу, целует, облизывает. Руками исследует чужое тело. И Пятый все ещё не против, все ещё молча разрешает делать тому то, что он хочет. На Пятом выглаженная рубашка, черные прямые штаны, и, ей богу, Пятый знает, как тяжело искать адекватную одежду на тринадцатилетнее тело. А Вот пьяный вдрызг Клаус — нет. И поэтому он тянет одежду так, что на той появляются лёгкие трещины, за что получает по ладоням. И Мальчишка шипит, как змея, прямо в ухо мужчине. — Порвешь — я заставлю тебя ее сожрать, пьянь кудрявая. Клаус смеётся, но действует аккуратнее. А если точнее, то не действует, а наблюдает. Смотрит, как сквозь голое окно на мальчишку падает лунный свет. И как в этом свете тонкая ткань скользит по коже. Пятый сидит на чужих бедрах, с невозмутимым и толикой недовольства лицом и снимает с себя одежду. А потом откидывает в сторону. — Ты ебаный зануда, — с предыханием отвечает мужчина, обхватывая чужое лицо ладонями. Он снова притягивает его к себе, целует, поглаживая щеки. Мальчишка отвечает, опуская свои руки ему на плечи, сжимая их белыми тонкими пальцами. Клаус фактически сходит с ума и хочет засмеяться. В голове мысли и толика истерики, от осознания того, что он целует тринадцатилетнего ребенка. И, самое главное, кайфует от этого. И хочет продолжений, но черт. Это похоже на сюрреалистический фильм, и будь он хоть чуть-чуть трезвее, и если бы Пятый хоть чуть-чуть сопротивлялся, то он бы сбежал. Честное слово, сбежал бы, скрывшись в ночи под крики подъездных, так ненавистных ему, бабок. Но Пятый не сопротивлялся, грубо отвечал на поцелуй. Неумело, хотя, конечно, когда вообще можно было научиться? С манекеном? Черт, от этого стало ещё смешнее. Быть вторым, после пластмассовой куклы. Да уж, у мальчишки будет очень богатый сексуальный опыт. А мальчишка же не думал. Точнее, старался не думать. О том, что его брат неадекватен, что он пьян, что принял его за другого. Что Клаус даже не понимает, что сейчас, на его бедрах, без рубашки, с растрепанными волосами сидит его старший брат. И не думал о том, как утром будет объяснять то, что был так не против. И почему раздевался, целовал, гладил. И почему он прямо сейчас отстраняется, сжимая в ладонях ткань чужой жилетки, и стягивает ее, медленно, рассматривая чужую грудь. Мужскую грудь, хотя никогда не находил мужчин симпатичными. Но то другие, не его младший брат. Он проводит по коже кончиками пальцев, наклоняется, оставляя поцелуи, мягкие, сжимая кожу губами. Пока его брат запускает руки в уложенные волосы, чуть сжимая их. Пятый оставляет поцелуи все ниже, заставляя чужое тело покрыться мурашками. Чужие пальцы путаться в его волосах, заставляя поддаваться этому, отказываясь от поцелуев. Клаус резко садится, понимая, что они так ещё долго могут просто лежать, и снова прижимает парнишку к себе, утягивая того в поцелуй. Он опускает руки на талию, в то время как Пятый пользуется ситуацией и стаскивает чужую одежду, так же откидывая ее в сторону. А потом обнимает, трогая маленькими ладонями чужую спину, лопатки, проводя ногтями по позвоночнику. Клаус резко выпрямляется, прикусывая чужие губы от неожиданности, за что получает в ответ. О, ну конечно, кто же позволит уложить его на лопатки? Никто, и он уж точно. Пятый до крови будет грызться с кем угодно, лишь бы быть выше, лучше и прекраснее. Клаус был бы дураком, если бы считал, что в сексе тот будет уступать. Но и он тоже не собирался идти на поводу у мальчишки, не в этот раз. Поэтому он отстраняется, резко ухватывает его за подбородок, отводя чуть в сторону и прикусывает чужую шею. И старается сделать это как можно лучше, чтобы мальчишка бился в удовольствии, чтобы забыл про это нелепое желание быть лучшим. Но его брат даже сейчас, даже в таком положении выглядит как главный. Это заводит и бесит, хочется тут же изуродовать всю шею, ключицы и плечи. И даже думая об этом, он не уверен, что это поможет. Пятый как будто… Позволяет. Пятый разрешает и все, абсолютно все, что делает шатен — с его молчаливого согласия. И это вызывало такую бурю внутри Клауса, что чужая кожа все активнее принимала другой цвет. А когда он опомнился, парень лежал под ним, с лицом, нагло вопрошающим: «Наигрался?». И конечно же ответом было четкое: «Нет!» Поэтому вслед за шеей, плечами и ключицами, чужая грудь так же была растерзана. Мужчина опускался все ниже, расцеловывая и оставляя следы уже на животе, когда Пятый чуть приподнялся на локтях, наблюдая за братом. Как заворожённый он смотрел как тот оставляет каждый свой поцелуй, наслаждаясь увиденным. А потом резко поднялся, прильнув к нему, утягивая в поцелуй. В свой поцелуй, грубый, глубокий, чувственный. Он сам не думал, что способен на такой, но он и не мог знать. С манекеном не нацелуешься. В тишине комнаты, нарушаемой только тяжёлым дыханием обоих персонажей, послышался звук расстегивающейся ширинки, и через минуту, штаны мальчишки отлетели в стороны остальной одежды, снятой какое-то время назад. И Пятый вдруг почувствовал себя беспомощным, почувствовал себя потерянным и испуганным, что на его памяти не случалось уже достаточно давно. Ему резко захотелось позвать на помощь, и он вцепился в чужую руку, останавливая ее и вообще все останавливая. Клаус резко поднялся, ощутив железную хватку на своей руке, и увидел в чужих глазах неподдельную растерянность. И даже если с одной стороны он наконец-то смог заставить самоуверенную ухмылку исчезнуть с лица его брата, то почему-то ему не принесло того удовольствия, на которое он рассчитывал. Ему тоже почему-то захотелось позвать на помощь, потому что почти все его партнёры до этого не глядели на него так… Напугано. И он не знал, что делать. — Я могу прекратить, — вдруг, неожиданно громко сказал он, и они оба дернулись. А Клаус кажется даже протрезвел. — Нет, — каким то железным и не живым голосом ответил мальчишка, отпуская чужую руку. Он не боялся лучших убийц, с чего ему бояться своего брата? Который, конечно убивал, но кто из них не убивал? Было время, это делала даже Ваня. Он закрыл глаза, судорожно выдыхая и чувствуя, как его лицо опаляет чужое дыхание. Снова поцелуи, то короткие, то глубокие, длинные и страстные. Клаус провел пальцами, начиная от щеки, вниз, губами протянул цепочки до зоны за ухом, оставляя там пару поцелуев. И он готов был просто оставаться так, поглаживая и расцеловывая, чтобы не пугать парня, но тот обрубил его мысли едким шипением. — Я тебе не лампа, хули ты меня так наглаживаешь? Ждёшь, пока из меня что-нибудь выпрыгнет? — Клаус чуть не расхохотался. Да уж, мальчишка мог испортить любой момент, оставляя после него только судорожное желание рассмеяться. Но мужчина героически, почти, выдержал, утыкаясь в чужое плечо. Пятый ощутимо цокнул, намекая на свое недовольство смеющимся братом, и тому пришлось перестать, пусть и через силу. — Не наглаживать? — сквозь сдавленные хихикания спрашивает мужчина, и Пятый цокает ещё раз. Клаус готов поклясться, тот точно закатил глаза. Он не видел, но так хорошо его знал, что без сомнения мог об этом сказать. И он снова уткнулся в чужое плечо, оставляя смазанный поцелуй и опуская одну из рук на чужой член, обхватывая его. Мальчишка судорожно выдохнул, сильнее ухватываясь за чужие плечи тонкими пальцами. А мужчина, покрывая поцелуями чужое плечо, начал двигать рукой, заставляя того тяжело дышать, роняя какие-то непривычные для него звуки. Вообще Клаус наслаждался этим. Различием. Ведь в обычной жизни от Пятого можно добиться разве что ругательства и недовольного взгляда. Поэтому сейчас, заставляя того вести себя по-детски нелепо и невинно, он ловил кайф. Хотя все это продолжилось не так уж и долго, ведь стоило Клаусу опуститься вниз самому, обхватывая чужой член ртом, как в его волосы властно вцепились чужие ладони, сразу же пытаясь задать свой темп. Властно, но неумело, что вызывало взрывы противоречий. Однако убирать руки Пятого он не спешил, понимая, что без этого он был бы совершенно не он. Пятый никогда не станет слушаться, Пятый готов только командовать, этого в нем не изменить. Наоборот, это до безумия заводило, заставляя Клауса только глубже брать в рот, и вынуждая мальчишку сильнее сжимать пальцы. Пятый жмурился, и пусть не совсем правильно и достаточно грубо, но задавал свой темп, удерживая темные кудри в тонких ладонях. В тишине комнаты хорошо слышались очень тихие, сдерживаемые стоны. Совсем детские, что заставляло испытывал взрыв какого-то отвращения, но и похоти. И в тот момент, когда вздохов стало слишком много и когда его рука опустилась ниже, оглаживая чужие бедра и колени, мужчина делает несколько глотательных движений, заставляя мальчишку обильно кончить. Он проглатывает все до капли, и ему кажется, что если бы простынь испортилась, мужчина получил бы по шее. Он снова целует плоский живот, чувствуя, как его волосы отпускают, как манящими движениями по щеке, невесомо, но все же значительно, манят к себе. Да уж, Пятому быть вторым? Сказки и выдумки. Даже сейчас, лёжа на лопатках, он первый. Первый, единственный, главный — можно назвать как угодно, суть не изменится. Который раз Клаус вообще думает о его главенстве? И почему его так волнует? Он привык вести? Да, привык, у него не было партнёров, которым вдруг хотелось быть выше, главнее или властнее. Поэтому такое поведение — забавляло.