***
— Твой брат хочет со мной встретиться завтра. — Зачем? Костя услышал плохое скрытое напряжение в голосе Дани, и прикрыл глаза, чувствуя, что его начинает мутить даже просто от вида белого потолка. Он и не представлял, что это будет настолько сложно — смириться, отпустить… и параллельно не начать винить старшего Чалова во всём происходящем только из-за того, что тому вздумалось ответить ему взаимностью и лишить возможности безответно убиваться о своего неприступного брата. — Помнишь, он предлагал мне сходить с ним на матч Лиги Чемпионов? Предложение ещё в силе, сказал, что хочет поговорить о футболе… Затянувшаяся тишина на том конце трубки убивала. В Кучаеве вновь пробудилось уже знакомое чувство вины, молотом ударившее в выстроенный им барьер вокруг сердца. Он хотел оправдаться, хотел заговорить прежде, чем Даня спросил бы его, а каковы его собственные мотивы, чтобы встречаться с Федей, но опоздал на какое-то жалкое мгновение, заговорив с Чаловым одновременно. — Твои прогулки с ним всё равно ничего не… — Я согласился не затем, чтобы побыть рядом с ним! — Костя едва не задохнулся, подняв голос и выпалив всё одним махом, но, поняв, что на том конце трубки снова затихли, поспешил продолжить, сбиваясь и превращаясь связные предложения в истерический бардак. — Я же… я обещал тебе, я должен с ним поговорить, если я не поставлю эту точку, я так и продолжу оглядываться всю жизнь… Дань, ты мне правда нравишься, я хочу быть с тобой, но пожалуйста, дай мне ещё немного свободы, чтобы я… попрощался. — Я же уже говорил, Кость, я готов ждать, сколько потребуется. Я люблю тебя, и ничто не способно заставить меня отказаться от своих слов.***
Обычно ползущее словно нерасторопная улитка время в этот день скакало по цифрам, словно резвый горный козёл, каждый раз заставляя Костю внутренне содрогаться, когда он замечал, что без следа испарился ещё один час отделяющий его от встречи с Федей. Он созванивался с Даней только на перемене, но его утешающий голос был так же далёк, как и он сам, и это не приносило Кучаеву никакого успокоения. Старший Чалов всё ещё был по уши зарыт в собственные проекты, отказываясь тратить время на учёбу (даже под предлогом сидеть рядом с Костей на парах и держать его под партой за руку), и настойчиво звал его к себе домой после прогулки с Федей. Предложение было более чем заманчивым, особенно учитывая то, что у Кучаева не оставалось никаких сомнений, что ничем хорошим для него встреча с младшим Чаловым не закончится. Темнота с каждым днём душила город всё раньше и раньше, и к тому моменту, когда Костя оказался во дворе уже показались первые звёзды. Небо было ясным, словно израсходовав накануне весь свой запас влаги, но отнюдь не оставив свои попытки вложить в голову каждого желание как можно скорее оказаться под крышей — дующий с самого утра холодный ветер уже успел покрыть лужи тонкой и хрустящей корочкой льда. Федя ждал его у ворот, переминаясь с ноги на ногу и поминутно поднося к лицу озябшие ладони, чтобы подышать на них, и при виде него, Костя ощутил короткий и едкий укол страха. На мгновение ему захотелось рвануть в сторону из общей медленно вытекающей сквозь ворота на улицу толпы, спрятаться и дождаться пока Чалов уйдёт, так его и не дождавшись. Отложить на неопределённое будущее неминуемый разговор. Всё его существо противилось движению вперёд, находя миллионы причин этого не делать, предчувствуя скорое наступление агонии, ноги отказывались шагать, и Кучаева уже пару раз кто-то нетерпеливо толкнул в спину, недовольным криком призывая двигаться быстрее. К несчастью для Кости, Федя услышал. Ему стоило бежать раньше, а теперь его заметили, Чалов радостно помахал ему рукой, привлекая к себе внимание и отрезая ему все пути к отступлению. — Я уже думал ты решил меня тут заморозить. — Меня задержали… там по учёбе. — Без особого энтузиазма попытался оправдаться Кучаев, не желая признаваться в том, что копался до последнего, неосознанно желая отсрочить час икс. — Сегодня холодно, мы можем в другой… — Пошли в ту кофейню в парке? — Перебил его Федя, и Косте отчего-то показалось, что у Чалова продуман каждый шаг и ответ на каждое его слово, лишь бы не позволить ему сегодня соскочить. Он невесело ухмыльнулся, отчего-то полностью уверившись, что сегодня сама судьба толкает его к обещанному разговору. И, даже если он струсит и решит весь вечер молчать, что-нибудь обязательно случится — к ним подойдёт ясновидящая и всё расскажет, или же на кофейню упадёт метеорит и каким-то неведомым образом Федя откроет третий глаз и догадается обо всём сам. Но, в любом случае, этот вечер не мог закончиться для него ничем иным. Костя кивнул, собираясь направиться вслед уже почти иссякшего потока учащихся, и вздрогнул, ощутив ледяное прикосновение к своей ладони. Холодный воздух загустел в лёгких, ледяным комом вставая поперёк горла, дыхание с шумом вырвалось между стиснутых зубов, и Кучаеву потребовалось всё самообладание, чтобы не выдернуть руку из вцепившихся в неё пальцев. — Какой ты тёёёплый… — Почти с блаженным придыханием протянул Чалов, совершенно не замечая Костиной реакции, и, снова ухмыльнувшись, потянул его в сторону парка. — Пошли быстрее, пока я себе что-то не отморозил. Деревья в парке стояли уже совсем голые. Кучи пожухлых листьев, то тут то там пестрели среди черноты покрытыми инеем белёсыми кучами, напоминая призраков ушедшего лета. Было тихо. Холодный ветер не располагал к прогулкам, и тем не менее ни один из них не спешил ускорить шаг, словно наслаждаясь забивающим уши шуршанием шагов по мощёной тропинке, то и дело прерываемым скрежетом бьющихся под особо сильным порывом воздуха голых ветвей в кронах. Особенно эта тишина нравилась Косте, потому что Федя так и не соизволил отпустить его руку, и в попытках понять, что чёрт возьми происходит Кучаев уже был готов сломать мозг. Ладонь у Чалова уже согрелась, пальцы то и дело сжимались чуть сильнее, словно боясь потерять его, но предчувствие какого-то подвоха запрещало Косте насладиться этим прикосновением, даже не смотря на понимае, что это, возможно, последний раз, когда он мог вот так вот просто идти рядом с Федей, молчать, и касаться его… С каким удовольствием он бы ещё и обнял его, позволив себе поцелуй в щеку. Может быть он так и поступит, признавшись во всём и за мгновение до того, как Чалов ударит его, начав втаптывать в грязь. Тёплое чувство от этих мыслей вскарабкалось из груди к лицу, растянув его губы в бледную тень улыбки, Костя вдохнул морозный воздух полной грудью, украдкой взглянув на Федю… и чуть не подавился, потому что встретился с чужим внимательным взглядом. Уже не в первый раз… — Что? — Едва не закашлявшись спросил Кучаев, размышляя, сколько они уже идут вот так, пока за ним наблюдают? — Ничего. Я бы сказал, что ты сегодня какой-то тихий, но из тебя и обычно всё клещами вытягивать. — Я просто не мог слова вставить, ты же болтал не затыкаясь. — Костя, не удержавшись, скривился, потому что прекрасно помнил о чём, или вернее о ком, Федя мог говорить часами. Об одной светловолосой и, увы, не существующей особе. Даже странно, что сегодня он не доставал его с расспросами. Быть может это от того, что он удалил приложение? — Ну, сейчас я молчу. Есть какие-нибудь мысли, которыми ты хотел бы поделиться? Произнесённая фраза заставила содрогнулся, вновь напоминая о предопределённости сегодняшнего вечера. Всё, буквально всё толкало его на то, чтобы он сознался здесь и сейчас, выпалил всё одним махом, не задумываясь о скорых последствиях. И он уже было открыл рот, но пальцы сжимающие его руку неожиданно пропали. Уличный морозец лизнул ладонь, впитавшись, кажется, под самую кожу и рванул вверх по кости до самого позвоночника, вымораживая его внутренности. С мучительным предчувствием Костя вскинул голову и только сейчас осознал, что они стоят на пороге кофейни, а Федя, уже открывший перед ним дверь, явно задаётся вопросом какого чёрта он никак не войдёт внутрь. Маленькое помещение как и всегда утопало в уюте. Те же столики, маленькие диванчики и скрадывающая углы полутьма. Разве только нетерпеливые владельцы кофейни попытались приблизить атмосферу праздников и то тут, то там уже светились маленькие огоньки новогодних гирлянд. Федя первым прошёл в зал, выбирая уединённый столик с полукруглым диваном в углу, и, словно специально разложив снятую куртку и рюкзак на добрую половину доступной для сидения площади, оставил Кучаеву жалкие четверть дивана вплотную к себе. И снова ощущение чужого прижавшегося к нему горячего бедра заставило восторг в груди Кости заискриться мелкими брызгами взорвавшихся петард. В этот раз грустным, тягучим, почти ностальгическим, но, тем не менее, настоящим восторгом. Он едва мог усидеть прямо, чтобы не прильнуть к тёплому боку рядом всем телом, закрыть глаза, и просто сидеть и дышать в унисон, позволив одежде пропитаться запахом Фединого дезодоранта, и, желательно, молчать, не вспоминая ни о своём обмане, ни о его призраке в симпатичной девичьей упаковке. Пытаясь сконцентрироваться на чём угодно, кроме собственных мыслей, Кучаев, должно быть тщательней, чем во все предыдущие разы изучил меню и окружающий интерьер, умудрившись даже не пропустить, как обычно, появление официантки. — Симпатичная. — Протянул Федя в спину только что принявшей у них заказ девушки и, словно бы между прочим, даже не глядя на Костю, добавил. — Кстати, твоя сестра меня, кажется, окончательно отшила. В ушах у Кучаева забился пульс. Как же он мог даже только предположить, что хотя бы один их совместный вечер мог пройти без Николь. Только она их и связывала по сути, в голове ещё свежи были воспоминания о том, как Федя заявил, что если бы не она, то он бы никогда вовсе не посмотрел в сторону Кучаева. И когда её не станет, наверняка больше никогда и не посмотрит. Водянистый ком поднялся из желудка, расцветая в горле горькой на вкус тоской, и Костя кашлянул в кулак, отчаянно делая вид, что принесённый ему кусок молочно-белого чизкейка интересует его сейчас сильнее, нежели судьба собственной несуществующей сестры. Первый кусок отправился в рот, но даже сладость на языке не смогла перебить привкус потерянных иллюзий. Кучаев с остервенением разбросал остатки пирога по тарелке, накалывая сырную начинку на вилку, и замер, потому что Федя и не думал замолкать. — …не подумай, я ничего плохого ей не сделал, просто… видимо не судьба. Но это же не значит, что ты тоже пошлёшь меня куда подальше? Ты мне нравишься. Подавившись, Костя закашлялся по-настоящему, едва справившись с приступом и резко обернувшись на сидевшего рядом с ним парня. У него скрутило живот, как чёрт возьми много всего в одном только слове, которое так просто произнести, бросить на ветер, в порыве которого один услышит весь мир, а второй за его шипением не услышит нич… На лице Феди мелькнуло странное непонятное выражение. Он наклонился вперёд, протянув руку к Костиному лицу и, стерев с уголка его губ белое суфле, без капли смущения отправил палец в рот. Мир взорвался фейерверком, окатив Кучаева с ног до головы раскалёнными искрами. Дыхание перехватило, сердце заколотилось, как бешеное, кровь грохотала в горле и изнутри по рёбрам. Щёки горели, и Костя закрыл бы лицо руками, но губы всё ещё жгло прикосновение чужих пальцев… предложи ему кто взамен этого ничтожно малого ощущения Фединых пальцев Александрийскую библиотеку, он бы не согласился. Он не хотел касаться собственного лица, опасаясь стереть память о чём-то столь мимолётном, о чём-то столь невозможном, и, тем не менее случившимся с ним. И ему пришлось смотреть на Федю. На то, как тот быстро облизывает губы, блаженно щурясь и запрокидывая голову, как судорожно вздрагивает на его шее кадык, как приоткрываются губы… — Боже, как вкусно! — Голос показался низким, почти возбуждённым. Чалов обнял пальцами Костину ладонь, сжавшую до побелевших костяшек вилку с наколотым на неё пирогом, и, направив её к своему лицу, бесцеремонно отправил последний кусочек чизкейка в рот, слишком медленно на взгляд Кучаева проскользив губами по отполированному металлу. Нереальность затопила сознание, и Костя позволил себе роскошь впустить в голову глупую, отчаянно глупую, мысль, что на этот раз ему не показалось, что он правильно понял все Федины намёки. Он осторожно коснулся этой мыслью сердца, опасаясь того, что мог там найти, и быстро, пока не перехватило горло, поспешил разрядить обстановку: — Ты, кстати, за кого болеть на матче ЛЧ будешь? Удалась ли его хитрость, или Федя и правда ничего, кроме наслаждения грёбанным пирогом, под своими действиями не подразумевал, но разговор с лёгкостью перетёк на новую тему. Чалов без умолку заливал о фаворите встречи, предлагая Косте имеющуюся у него в избытке фанатскую атрибутику, чтобы он не смотрелся, как белая ворона на трибуне. Это Кучаеву было на руку. Отвечать быстро и всегда попадать в заданный вопрос он всё равно не смог бы, всё ещё пребывая в ступоре от произошедшего, и уже подозревая наличие у себя некоторых крайне негативных психических расстройств. Ему проще было поверить, что он пережил приступ удивительно реалистичных галлюцинаций на почве неудовлётворённых желаний, чем то, что Федя подаёт ему не такие уж и тайные знаки. Единственное, что ещё удерживало его от звонка в дурку с просьбой забрать его поскорее, пока он не начал вредить окружающим — это то, что Чалов и правда заказал себе целый чизкейк, полностью игнорируя уже остывшие и совсем немного погрызенные в самом начале их посиделок вафли. — Так что предлагаю ещё и встретиться заранее, успеем посидеть в баре, дойти до нужной кондиции. Я знаю один у стадиона, там бармен знакомый, так что место для нас точно будет. — Да, конечно. Отличная идея. — В который раз односложно и искренне надеясь, что не заключает сделку с Дьяволом, пробормотал Кучаев, так больше и не притронувшись за весь вечер больше ни к одному куску пирога. — Так, ладно, надо закругляться, завтра доп. тренировку перед занятиями поставили. Словно наконец-то вынырнув откуда-то из глубин собственных мыслей, Костя наконец-то взглянул на часы, поразившись тому, что мимолётная, казалось бы, встреча растянулась на добрых два часа. А он так и не признался, не смотря на стоящую над душой судьбу. И всё же, рядом с Федей он не замечал времени от слова совсем. Казалось, и года было бы мало. Да что там года… Возможно, и всей вечности. Кучаев засобирался, набрасывая на себя куртку, и мечтая уже покинуть эту нереальную, бьющую по мозгам паранойей за собственное здоровье и, поминутно, по сердцу, сказку, выбраться из тёплого помещения уютной кофейни, чтобы вдохнуть морозный воздух реальности, где что-нибудь снова было просто обязано сбить его уже с этих небес на твёрдую и мёрзлую землю… но Чалов неожиданно запротестовал, подзывая к столу официантку. — С собой это, пожалуйста, упакуйте. — И, уже глядя на Костю: — С собой заберёшь. На столе красовалось ещё больше половины белоснежного десерта. — Куда мне столько? Я же не съем… — А я футболист, мне вообще сладкое нельзя, а я тут из-за тебя совсем контроль над собой потерял. — От очередной фразы захотелось срочно тряхнуть головой и переспросить, но в этот раз Кучаев уже был уверен, что расслышал правильно, просто понял так, как хотелось не голове, а совершенно иным частям тела. У этой фразы хотя бы имелся иной, нормальный и приемлемый смысл, в отличие от… — Ты же наверняка сейчас к Дане рванёшь, вот и угостишь его. А вот упоминание старшего брата слегка отрезвило голову. Может быть причина слишком уж дружеского отношения крылась в том, что Даня успел уже по всем каналам растрезвонить радостную новость, что Костя ответил ему взаимностью? Пока урезанной, но всё же почти что дал добро на развитие их отношений. — С чего ты взял? — Да ты вечно у него тусуешься, у меня уже такое чувство, что ты к нему с этими вашими проектами жить переехал. Напряжение в груди Кучаева громким камнем сорвалось со своего места и укатилось в неизвестном направлении, позволив наконец-то нормально вздохнуть. Нет, о нём с Даней Федя не знал… Но, как оказалось, расслабился он рано. Словно бы дождавшись того момента, когда Костя уже возьмёт в руки старательно упакованный персоналом пирог в руки, а от того, ничего не сможет предпринять, Федя слишком неожиданно обнял его за плечи со спины, даже не прошептав, а почти что промурлыкав в самое ухо: — Ещё немного и я так и ревновать начну. Обжигающая капля раскалённого металла стекла по позвоночнику Кучаева до поясницы, прострелив в паху с такой силой, что ему показалось, будто он на мгновение и вовсе лишился зрения. Его словно оглушили, и, когда мир снова начал наливаться красками, проступая перед глазами, Костя обнаружил себя там же, где и стоял — у входа в кофейню. А рядом стоял Федя и, словно издеваясь, как ни в чём ни бывало копался в телефоне. — Ладно, я побегу. Тебе я так понимаю туда, в сторону метро. — Он небрежно махнул рукой куда-то Кучаеву за спину. — А я на автобус, яндекс показывает, что один как раз сейчас будет. О, и давай завтра тоже встретимся! Короче я напишу, давай. Набросив рюкзак на плечо и по-свойски хлопнув Костю по плечу, Федя быстрым шагом двинулся в обратный путь по аллее парка, продолжая всматриваться в экран своего мобильного, отчего его подсвеченное призрачно-голубоватым светом лицо было заметно в темноте ещё достаточно долго, чтобы наблюдавший за ним Кучаев успел почувствовать, как первые иголки холода касаются кожи под курткой. Он боялся сходить с места, опасался сделать хотя бы один шаг, подозревая, что ноги до сих пор удерживают его в вертикальном положении только потому, что он всё ещё держит в руках этот треклятый сладкий пирог.***
— А я уже думал ты не…. Что случилось? Всё прошло так плохо? Заботливый тон в голосе Дани исчез со скоростью сгоревшего в атмосфере метеора, превратившись в неприкрытое беспокойство. Приближаясь к квартире старшего Чалова Костя изо всех сил пытался натянуть на лицо улыбку, но, вероятно, потерпел в этом полное и катастрофически провальное фиаско. Голова была пустой, как и, должно быть, взгляд, так перепугавший Даню, который ни минуты не раздумывая затащил его в квартиру и прижал к себе с такой силой, что могли треснуть рёбра. — Я тебе торт принёс. — Пустота в глазах Кости перешла в его голос. Поняв, что с ходу и стоя на пороге от Кучаева он ничего не добьётся, Чалов быстро забрал у него свёрток, отложив его на тумбочку у входа, и принялся стягивать с него куртку. Это словно разбудило Костю, и он мягко сжал его ладони своими. — Не надо, я сам. Лучше поставь чайник, я немного замёрз. И торт слишком сладкий, а его нужно доесть. — Ты уверен? — Всё существо Дани сейчас противилось тому, чтобы оставлять Кучаева в одного, пусть даже и ненадолго, чтобы отойти в соседнюю комнату. Костя кивнул, всё же выдавив из себя улыбку. Напрягаться почти не пришлось, даже несмотря на бушующий внутри холодный декабрьский ветер, старший Чалов умел одним своим присутствием топить лёд в его груди. — Да, я сейчас приду. Он и правда не стал задерживаться в прихожей, застав Даню суетящимся на кухне и, первым, что он сделал, появившись на пороге, это приблизился и обнял его в ответ, словно извиняясь за то, что не сделал этого сразу, застыв изваянием на пороге. В этот раз вместо какао был обычный чёрный чай, но Кучаев всё равно понемногу оживал, словно бы живя в двух реальностях одновременно, и сейчас переместившись из одной, непонятной и холодной, в равной степени заполненной скрученными в ураган любовью и страданием, в другую — спокойную и тихую, предлагающую ему только тепло и уют. Он пил чай, с удовольствием доедая даже не вилкой, а прямо так, руками, уже второй кусок чизкейка, совершенно не желая не то, что рассказывать Дане, как прошёл вечер, но и вообще думать о нём. Словно все воспоминания из другой реальности блокировались, не были доступны и совсем его не тревожили, пока он наслаждался этой. В этой были только они с Даней. И то, что тихим треском, мягко и совсем ненавязчиво искрило между ними, когда Чалов в очередной раз обеспокоенно касался его ладони своей, всё больше успокаиваясь и не требуя откровений, глядя на хитрую улыбку, набившего рот пирогом Кости в ответ. — Ну и что у тебя было такого важного важного весь день, что ты даже не соизволил появиться на учёбе? Я то думал ты теперь меня за ручку всё время держать будешь, а ты слился. — Кучаев поднял на уровень лица обе руки, пошевелив пальцами. — У меня на паре ладошки замёрзли. Собственные слова показались ему настолько смешными, что Косте пришлось зажать рот ладонью, опасаясь как бы от смеха не заплевать весь стол начинкой чизкейка. Отсмеявшись, он схватил кружку чая, чуть не выронив её из-за скользких от начинки пальцев, и сделал долгожданный глоток, без которого точно рисковал подавиться. Он уставился на Даню, ожидая ответа, но тот с ним не торопился. Он смотрел на Кучаева пристальным и каким-то загадочным взглядом. — Ну что? Не говоря ни слова, он наклонился вперёд, протянув руку к Костиному лицу и, стерев с уголка его губ белое суфле, без капли смущения отправил палец в рот. — Ты был прав, очень сладкий торт. Второй раз за вечер в животе у Кучаева кто-то подпалил целую связку многомощных фейерверков. Белый огонь прострелил грань между двумя реальностями, вырывая из небытия события прошедшего вечера, и, пока ещё не перестал здраво соображать, Костя попытался сравнить, хотя бы сделать попытку сравнить то, что он почувствовал сейчас и тогда. Как же были похожи эти два момента, и как были непохожи братья, но почему тогда, просто какого чёрта?! Почему чёрт возьми он чувствовал одно и то же?! Что-то сдавило ему сердце и грудь. Всё это что-то значило, но, в то же время, не значило ничего. Ведь Даня любил его, а Федю обещал разлюбить он. И это единственное, что было важным. — Я что, смутил тебя? — Даня воспринял воцарившееся молчание по-своему. — Тогда что с тобой будет после этого? Он ухмыльнулся, протянув к Косте руку и запустив пальцы в волосы у того на затылке, и, наклонившись к самому его лицу, мягко коснулся его губ своими. Ровно за секунду до того, как Кучаев ощутил жар чужой кожи, в его голове раздалось тихое, почти мурлыкающее «я так и ревновать начну». И отпрянул прочь.