Ночь нежна

Костю словно облили кипятком. Он дёрнулся, разрывая поцелуй, оттолкнул от себя Даню с такой силой, что тому пришлось отступить на шаг, чтобы не потерять равновесие и не свалиться на задницу. Разъедающая грудину капля адреналина взорвалась искрящимся фейерверком, заставив похолодеть трясущиеся ладони и вызвав иррациональный приступ паники. Федя вернулся… Чувство вины полоснуло внутренности острым, выжгло воздух из лёгких. Обеспокоенное лицо старшего Чалова размылось нечётким пятном, и нестерпимое желание просто перестать существовать здесь и сейчас, чтобы не пришлось думать о том, в каком положении он оказался, не пришлось мучительно осознавать, что произошло, не пришлось… оправдываться перед Федей… это желание заполнило Кучаева без остатка, перехватив у мозга управление над телом. Не поднимая глаз от пола, Костя проскочил мимо Дани, с такой скоростью вылетев в коридор, что едва не врезался в стенку напротив. Ещё пара секунд ему потребовалась, чтобы всунуть ноги в растянутые кроссовки, и, когда его догнало встревоженное «Костя, подожди!» со стороны кухни, он уже натягивал куртку. Горячая ладонь обхватила его запястье, потянула на себя, пальцы второй руки попытались сплестись с его пальцами, сделав контакт более тесным, личным… Кучаев резко одёрнул руку, чувствуя, как скрипнули крепко стиснутые зубы за поджатыми губами, всё ещё не решаясь поднять взгляд на Даню. Лучше ему его сейчас не видеть, его лицо, глаза, губы… даже не думать о нём, потому что случиться могло всё, что угодно, он просто не отдавал себе отчёта, что могло произойти, задержись он здесь, рядом с ним ещё хотя бы на мгновение… — Эй, что-то случилось? Голос Феди второй раз за вечер обрушился на Костю громом среди ясного неба. Словно только сейчас вспомнив о его присутствии, Кучаев развернулся, сталкиваясь… ледяная волна мурашек поднялась у Кости от копчика до самого затылка. Он никогда не видел у младшего Чалова такого пронзительного, давящего взгляда. Федя выглядел обеспокоенным, но, под кажущейся участливостью пряталось что-то ещё, что-то… — Ты случился! — Подал позади Кости голос Даня, заставляя того наконец-то отмереть, вновь вперившись взглядом в половичок у двери. — Нет, мне просто пора… надо идти… — Тихо, почти сквозь зубы, процедил Кучаев, осторожно проскользнув мимо Феди, наконец-то выбравшись из ставшей внезапно нестерпимо душной квартиры. Через пару прыжками преодолённых пролётов, его догнало злое Федино «Что ты опять натворил?!», только подстегнувшее его шевелиться быстрее. Он должно быть ещё никогда так не бегал. Так, словно пытался сбежать от чего-то очень страшного, осточертевшего, непонятного и пугающего. Но, по закону подлости, куда бы мы ни отправились, собственные чувства мы берём с собой. Вырвавшись из подъезда на ударившую в лицо отрезвляющим холодом улицу, Костя сделал пару шагов в сторону метро, но тут же развернулся, быстро огибая дом и удаляясь совсем в другую сторону. Туда, где его точно не смогут догнать, туда, где его искать никто не будет. Под ногами в лужах плескалась вода. Улицы не успели просохнуть от ночного дождя, сбившего каплями редкую оставшуюся на деревьях листву, и растерявший краски мир сливался в одно монохромное пятно, изредка вспыхивая яркими кляксами светофоров, баннерами агрессивной рекламы, резкими гудками автомобилей, водители которых были возмущены встрёпанным парнем с диким пустым взглядом, пересекавшим полосы в неположенном месте. Вода была повсюду: в лужах на асфальте, в стенах домов и коре почерневших деревьев, клубилась серыми тучами над серым городом. Костя остановился, пытаясь отдышаться, слыша, как эта вода хрипло булькает в его собственном горле. Словно в бреду, он увидел скамейку на краю вспучившегося чёрной и жирной, напитанной прошедшим дождём землёй чахлого газона, и рухнул на неё, полностью лишённый сил. Как физических, так и моральных. Он закрыл глаза, и мир вокруг него оглох, навалился писком тишины, прерываемым лишь чудовищным грохотом собственного пульса в ушах, почти пугающего в огромном мегаполисе, если бы только…. если бы Костя ещё был способен испугаться. Тело его горело, и он вряд ли почувствовал даже то, как промокли от оставшихся на скамейке луж джинсы на заднице. Просто не верилось, не укладывалось в голове. Даня сказал, что любит его? Один из Чаловых всё же любит его. Словно ускоренный в миллион раз диафильм перед глазами замелькали их первый разговор в галерее, первое «свидание», навязчивым желанием Дани «узнать его поближе», походившее на допрос, странная иррациональная доброта, безапелляционные попытки оставить его с ночёвкой и приобщить к общему проекту, найти способ сделать его ближе… едкая молния змеёй скользнула по позвоночнику, кажется, раздробив Кучаеву пару спинных позвонков. В ушах послышался писк. Даня не врал. Просто Костя был безнадёжно слепым и безответно влюблённым в другого дураком. Он даже не подозревал о чувствах старшего Чалова, пока тот не сказал ему об этом буквально прямо в лоб, поцеловав. Это было… Кучаев наморщил лоб, всё ещё не в силах открыть глаза и осознать, что мир не исчез, что жизнь проходит рядом, что он не спрятался в какую-то мифическую раковину, в которой он мог хотя бы просто притормозить время и подумать, вспомнить слово, которым ему бы хотелось окрасить этот момент. Это было… волшебно? Прекрасно? Долгожданно? Это был… словно дождь, пролившийся наконец-то в пустыне, истосковавшейся по воде. Тогда почему он сбежал? Где-то далеко раздался вой сирены, хлопнула входная подъездная дверь, ветер похолодил пальцы, впившиеся во вздувшиеся от влаги, мёрзлые доски скамейки. Костя всё же открыл глаза. Район был незнакомым — он сидел посреди двора, окружённого безликими панельками без единого ориентира или обозначения улицы. Здесь не чувствовались уют или теплота человеческого жилья — и здания, и деревья, и скамейка излучали только холод и сырость, отчаянно тянущее из тела жилы одиночество. Единственным предметом, чуждым в этом мире бесцветной убогости и привлекающий к себе внимание, был выставленный прямо на пешеходную дорогу штендер с рекламой не то клуба, не то банкетного зала, радостно сообщающего, что «Мы открыты!». Прямо за надписью, слившись в чувственном мгновении были запечатлены танцующие мужчина и женщина, так похожие на тех, что украшали обложку давно, уже кажется в прошлой жизни, выпавшей из рюкзака Кости на залитой солнцем трибуне книги. И глядя на них, Кучаеву отчего-то захотелось смеяться. Безумно, истерически, с надрывом. Должно быть, потому что он уже устал плакать. Николь… он назвался её именем, в надежде, что она станет его путеводной звездой, показавшей ему путь сквозь тернии, но на деле она оказалась не более, чем блуждающим огоньком, заманившим его в самую настоящую топь. Если у них и было что-то общее, то роднило их возможно только терзающее обоих безумие. Вот только Николь пришла в себя, а Косте уже едва хватало сил вынырнуть из-под схлопнувшегося над его головой плавуна, и на деле, он больше походил на Дика. Дика Дайвера, оказавшегося не готовым к сложностям реального мира, обманувшегося, уставшего от фальшивой жестокости настолько, что даже любовь Розмари не могла спасти его. А был ли у него шанс? Можно ли было спасти его? Стоило ли ему дать этот шанс Дане? Смех иссяк, замерев на Костиных губах мучительной гримасой. Он хотел слишком многого. Сейчас всё произошедшее казалось ему просто выдумкой собственного больного воображения. Старший из Чаловых просто не мог любить его. Ни один из них не мог любить его. Кучаев поднялся на ноги, наконец ощутив как замёрз и вздрогнув, кутаясь во всё ещё не по сезону лёгкую куртку. Теплее не стало, словно холод исходил откуда-то изнутри, но всё же, стоило вернуться домой, если не за тем, чтобы согреться, то хотя бы затем, чтобы упасть на кровать и, возможно, отключиться на пару часов, подарив себе ещё немного сомнительного счастья забыться от реальности. Комендантша на входе в общежитие как-то странно проводила его взглядом, но Костя вряд ли был способен осознать причину этого взгляда. Возможно он был слишком встрёпанным, или расстёгнутая куртка вызвала негодование у годящейся ему в бабушки женщины, или тёмное пятно промокших на заднице джинсов оказалось более заметным, чем он думал. Какая в сущности была разница? Он забыл об этом взгляде, стоило ему оказаться на лестнице. Лишь бы быстрее добраться до нужного этажа, завернуть за угол коридора, в котором находилась его комната и… Огромный мокрый валун в груди Кости пришёл в движение, полоснув острой гранью где-то под горлом. У его двери, прислонившись лбом к окрашенному дереву стоял Даня. — Что ты тут делаешь? — Получилось злее, чем Кучаев задумывал, и, должно быть, именно это вызвало определённый эффект. Старший Чалов рывком оттолкнулся от двери, словно застуканный за чем-то запрещённым, напуганный внезапным появлением взрослых подросток. Не ожидавший подобного, Кучаев так же дёрнулся в сторону от резкого движения, на одних рефлексах, даже не осознав этого, но Даня, расценил его действия, как очередную попытку отстраниться. Его брови вновь скорбно изогнулись, он поджал губы, вызывая чудовищно, как оказалось, лёгкое на подъём чувство вины в груди Кости. Чалов смотрел на него с сожалением, почти с жалостью… Только не с ней, только не смотри на меня так… — мысленно попросил Кучаев, неосознанно обнимая себя руками, и закрывая глаза, вновь пытаясь спрятаться в темноте. Давящий ком невольно вползшей в истерзанные мозги мысли, что Даня просто пожалел его, так долго ждущего хотя бы капли внимания от Феди, поразительно быстро стёр все сделанные ранее выводы о том, что слова признания были искренними. Просто потому что Костя всё ещё не верил. Такое могло произойти с кем угодно, но не с ним. — Я так рад, что тебя нет в комнате. — Наконец нарушил тишину Чалов, позволив себе тихую улыбку. — Во-первых, потому что это значит, что ты меня не игнорировал всё это время, не желая впускать. А во-вторых, потому что всё что я сказал твоей двери, я могу повторить тебе лично. Сердце у Кучаева сделало смертельный кульбит, рухнув куда-то в желудок, валун снова заворочался, превращая лёгкие в кровавые ошмётки. Он уже знал, что Даня скажет. Прости, это была ошибка, я поторопился, но ты же не воспринял всерьёз? Ты отличный парень, но пойми, мы не… Что-то прошуршало впереди него, и Кучаев резко открыл глаза, понимая, что Даня протягивает ему его рюкзак. — Ты опять забыл его. И… если ты всё же не захочешь меня слушать… будем считать, что я просто вернул его тебе. Прошла, должно быть, целая минута неловкой тишины, пока тупо уставившийся на свой рюкзак Костя не издал тихий, но от этого не растерявший свои обречённые нотки смешок. Он протянул руку, забрав рюкзак, и, расстегнув молнию маленького кармашка, извлёк из него ключи от комнаты. — Ты избавил меня от необходимости спать в коридоре, теперь я просто обязан тебя впустить. Щелчок замка в двери не мог быть громче, чем был, но показался Кучаеву ударом молота не то судьи в зале суда, не то того самого, которому отведена незавидная участь забивать гвозди в дешёвые гробы. Комната встретила его в том же виде, в которой он её и оставил — пустой, а от того оставшиеся стоять возле кровати опустошённые бутылки и соседский стакан на столе сразу бросились в глаза, напомнив, что у него всегда есть способ позвать вожделенную темноту, когда станет слишком больно. А больно станет, в этом он даже не сомневался. Войдя первым, и, даже не удосужившись проверить, что Даня закроет за собой дверь, Костя без сил повалился на кровать, прикрывая предплечьем глаза. Вот сейчас всё и случится. Сейчас Чалов признается в своей ошибке и самым сложным для него останется снова отодрать себя от кровати, чтобы дойти до ближайшего винного магазина. Кровать рядом с его бедром прогнулась под чужим весом, вызывая колючую дрожь по коже. Кучаеву хотелось чтобы Даня сказал всё стоя у двери, чтобы не подходил, не приближался… но просочившееся сквозь джинсу тепло тела рядом притягивало к себе неодимовым магнитом. И это приятное чувство только пугало, потому что что-то внутри Кости ещё способно было надеяться, желать, подавало признаки жизни. А то, что ещё живо — было способно истечь кровью, страдая в разы сильнее, чем то, что уже обратилось в пепел. — Кость, прости, я, наверное слишком поторопился… — Наконец раздавшийся голос заставил вздрогнуть. Просто выслушать, просто перетерпеть. — Я знаю, ты любишь Федю, но я же вижу, что между вами. Я не хочу вмешиваться, или ломать всё, но я прошу, дай мне шанс. Кучаев чуть сместил руку, глядя поверх неё на склонившегося над собой парня. Как-то сказанное мало походило на попытку списать всё произошедшее на ошибку, но какое-то вязкое отупение, не желало пропускать в мозг смысл сказанного. — Что? О каком шансе ты говоришь? Даня как-то обречённо выдохнул, глядя не на его лицо, а куда-то в район бёдер. — Я понимаю, я не Федя, я может даже не нравлюсь тебе, но прошу, не вычёркивай меня из жизни, я не смогу без тебя. Я могу больше не признаваться в любви или не настаивать стать больше, чем друг или партнёр по проекту, если тебя это задевает. Но я хотел бы иметь шанс хотя бы быть с тобой рядом. Костя резко вскинулся, сев и едва не столкнувшись с Чаловым лбами. Их лица были слишком близко, сердце отчаянно билось в рёбра, угрожая разбиться о них выбросившимся на скалы дельфином. Кучаев почувствовал, что начинает задыхаться. Он не верил, он просто не верил… Пальцы Дани скользнули по его щеке, погладив ушную раковину. — Можешь гнать меня взашей после этого, но я хочу ещё хотя бы раз… Чалов не договорил. Его губы осторожно коснулись его губ, мягко, почти целомудренно, и остановились, мгновенно вытеснив из головы Кости все глупые мысли и сомнения, терзавшие его последние несколько часов. Он сам подался вперёд, обняв лицо Дани ладонями, ощутив пальцами колючую небритость шёк, и, словно утратив способность думать окончательно, открыл рот навстречу ищущему его языку. Это должно быть был самый прекрасный момент в его жизни — большего и не надо. Просто продлить этот поцелуй на всю оставшуюся жизнь, цепляться пальцами за волосы, одежду, чувствуя, как заходится частым оглушающим боем сердце напротив. Но воздух закончился у обоих раньше, чем вечность. Под мучительный стон Кости Чалов разорвал поцелуй, только затем, чтобы повалить Кучаева на кровать, прижавшись губами к тому месту на его шее, где сильнее всего ощущался бешено бьющийся пульс. Руками исследуя так долго желаемое тело под футболкой Даня проложил цепочку поцелуев от шеи до щеки, и замер, вглядываясь в совершенно безумный взгляд парня, которому отдал своё сердце. — Скажи это ещё раз. Чалов улыбнулся, поняв Костю с полуслова. — Я люблю тебя. — И снова накрыл его губы своими. Он забрался на кровать, оказавшись сверху, вжавшись пахом в откровенное возбуждение Кости, ни на миг не отрываясь от его губ, словно терзаемый голодом этих прикосновений. Кучаев застонал Дане прямо в рот, и тело того прошило миллионами наэлектризованных иголок, просочившихся сквозь рвущуюся от нерастраченного желания грудь к напряжению в бёдрах. — Кучаев! — Громкий крик, сопроводившийся стуком в дверь был настолько неожиданным, что взорвавшийся в груди адреналин едва не остановил сердце. Теперь уже оба парня напоминали застуканных подростков, замеревших в объятиях друг друга и силящихся понять насколько сильно им влетит за содеянное. — Константин Кучаев, комната восемьдесят девятая! Какой-то парень зашёл, сказал, что к тебе! Я сразу сказала, что тебя нет, а он всё равно «ничего страшного, я подожду». Подозрительный такой тип… Слушая тираду комендантши из-за двери, Костя наконец-то выдохнул, уткнувшись Дане носом в шею и не сдержав тихого смеха. Почти хихиканья. В конце концов слушать от женщины преклонного возраста о том, что Даня был подозрительным типом, оказалось куда менее ужасным событием, чем, если бы например, за дверью оказался Федя. — …а теперь пропал куда-то. Он с тобой? Костя наконец-то отклеился от Даниной шеи, сверкая, словно хорошо начищенный рубль. — Да, он со мной! — Скажи ему, чтоб проваливал! У нас комиссия сегодня! За дверью послышался скрип пола под тяжёлыми шагами, и Кучаев откинулся на подушки, окончательно расслабившись в мареве медленно отпускающего его возбуждения. Он со мной. Вот так просто, такая простая фраза, но озвученная, пусть и в контексте, заставляла искриться каждое нервное окончание, буквально плавиться каждую клеточку в теле Кости. Он был с ним. Рядом. Вместе. — Переезжай ко мне. — Что? — Просьба застала в врасплох, и по лицу Кучаева было не понять, то ли сама идея показалась ему безумной, то ли он был в принципе не способен воспринимать сейчас информацию, так как вся кровь из мозга направилась в другие части тела. — Не хочу расставаться с тобой больше ни на минуту. И кроме того, у меня большая кровать и не общий со всем общежитием душ… — На последних двух аргументах голос у Чалова стал низким и каким-то хриплым, вновь отправляя по позвоночнику Кости волну голодных мурашек. Он почти согласился, мысленно представив себе, насколько более приятным может быть утро, если встречать его не в одиночестве, если проснувшись с Даней в одной кровати ему не пришлось бы сбегать в ванную, как сегодня утром, если… Сегодняшнее утро отчаянно ярко встало перед глазами, напомнив, какими внезапными и непредсказуемыми, в том числе и для него, могут быть визиты Феди в Данину квартиру. Ладони Кости соскользнули с чужих лопаток, и пальцы неосознанно сжали футболку у старшего Чалова на груди. — Думаю, это плохая идея… — Но поче… — Недоумение на лице Дани дрогнуло, застывая маской тщательно сдерживаемых эмоций. Он сел, лишая Костю своих прикосновений, и пустота, оставшаяся после них, осторожно тронула когтями где-то за рёбрами. — Федя даже не знает о твоих чувствах, это не предательство. — Я знаю! Это просто сложно! Я же не лампочка, я не могу просто выключиться и… — Я готов ждать сколько потребуется. — Спокойный голос Чалова заставил Костю осознать, что он сорвался на крик. Он закрыл лицо руками, сделав несколько вдохов и успокоив пульс. Все попытки представить, что он почувствует, если Даня поцелует его у Феди на глазах разбивались, словно волны о скалы, не давая ему никакой конкретики. Он просто не знал. И, возможно, единственным способом это узнать было пережить этот момент. — Мне лучше пойти, пока та женщина не вернулась за мной. Это даже немного пугает… — Старший Чалов выдавил из себя ухмылку, и повернулся к Косте, всё ещё не пожелавшего убрать ладони от лица. — Я позвоню тебе вечером, и завтра утром. Проверь, что твой телефон включен и… — Даня наклонился вперёд, касаясь губами взлохмаченного виска и прошептал, посылая через спину Кучаева очередной заряд дрожи. — …и не смей даже мне не ответить. Тогда я приеду, свяжу тебя, увезу к себе и больше никогда не отпущу. Костя только фыркнул из-под ладоней, толкнув Чалова плечом. Его счастье было рядом, сидело от него в каких-то жалких сантиметрах, трогало руками, касалось коленом его бедра… а он всё никак не мог перезагрузить собственное сердце, каждый раз оборачиваясь в паре шагов от выхода из царства Аида, чтобы потерять следующего за ним словно тень Эвридики по-настоящему любящего парня. — Я скажу Феде. Признаюсь во всём, просто дай мне время. Даня не ответил, но Костя ощутил новое прикосновение губ к своему виску.