Прим. Автора: строчка из стихотворения Цюй Юаня «Лисао». Отрывок:
Мне тяжело дышать, слезятся очи.
Народу отдана моя любовь, -
Ведь все, что раньше достигал я к ночи,
Все разрушало утро вновь и вновь.
Перевод А. Гитовича
Безночный город. Обычно это место, несмотря на довольно плохую репутацию, всё же находилось в спокойствии, хоть и с некими нотками напряжения. Но, особенно в последнее время, суматоха постепенно занимала собой всю атмосферу. Первые искры войны разгорались, угли стали чуть краснеть, и это никому не нравилось. Порыв ветра, и война разгорелась бы ярко-алым пламенем, разрушая всё достигнутое; убивая всё живое. И этот порыв случился... И всё достигнутое, всё живое стало потихоньку умирать.
И даже бессмысленно искать виновных. И "солнце", взобравшись чересчур высоко, слишком горделиво уставилось на остальные ордена сверху вниз. И отпор никто дать уж очень долго не решался, но и переговоры не устраивались. Возможно, если бы стороны собрались и поговорили, то перемирие стало не просто мечтанием. Не были бы тогда сожжены Гусу Лань и Юньмэн Цзян. Не были бы убиты как знаменитые, так и совсем юные заклинатели. Не познали бы только подрастающие дети ужасы войны. Но что сейчас об этом думать? Всё зашло уже слишком далеко...
И всё же самое ужасное, что детям так быстро
пришлось повзрослеть, так много потерять. Детство — самое лучшее время в жизни любого человека. И в душе становится пусто, когда видишь, что дети слишком рано лишаются этого времени...
***
По полю битвы разносятся звуки флейты вперемешку с предсмертными криками. Казалось, что сотни, нет, тысячи душ жестоко-убитых заклинателей кричат и рыдают! И Вэй Усянь практически ясно слышит, как нечеловеческие крики раздаются в его голове.
Он теряет контроль.
И он это прекрасно понимает.
Сейчас он как никогда пытался совладать с собой, сконцентрироваться, не желая причинить вред никому из
родного ордена Юньмэна. Но сохранять самообладание получалось всё хуже и хуже…
Уклонившись от меча неизвестного заклинателя, Старейшина вновь подносит к губам Чэньцин (хотя, сказать по правде, злосчастная флейта за эту ночь практически не опускалась ниже груди). Агрессивная мелодия пробуждает в мертвецах ещё бóльшее желания убивать. И они убивают. Убивают так, что кровь стынет в жилах, а от ужаса хочется кричать. Вот только тошнота с комом в горле мешают пройти любым звукам, кроме странных хрипов, проклятий и мольбы.
— У-ум-моляю! Пощ-щад-дите! — дрожащим голосом молит какой-то мужчина, но его жалкие попытки спастись заканчиваются лишь не менее жалким криком ужасной боли. — А-а-а-а!!!
Его тело на куски разрывает мертвец, словно тот был не больше, чем листком бумаги. Ошмётки плоти, брызги крови и болезненные вопли разносятся в разные стороны, смешиваясь с таким же ужасом, что творится вокруг.
Кто-то кричит от страха, прикрываясь какой-то там «дружбой», которой никогда и не было. Наверное, они даже не виделись ни разу.
Кто-то, да так же кричит, вот только, осознавая, что выжить не получиться, проклинает Старейшину Илин всеми последними словами, которые только знал. Хотя смысла в этом нет, но, может, так легче принять свою смерть.
А одна из немногих девушек на этой войне, что, видимо, потеряла близкого человека, друга или брата, не суть важно, просто плачет и бубнит что-то неразборчивое. Наверное, тоже проклятья. Но её хрипы не слышно, а узнать потом вряд ли получиться. Шансов хоть как-то выжить у неё немного.
На лице Вэй Усяня, кроме ломаной усмешки, так ничего и не отразилось. Не радости, не грусти или сожаления. Только холодное безразличие. Захотелось только пошутить над тем, что он словно прилежный адепт Гусу, что всегда ходили каменными изваяниями. Но кто его выслушает? Кто посмеётся? Они все только проклинают его, кричат и рыдают.
«Я давно проклят, так зачем кто-то проклинает меня ещё и ещё?»
— Ты убил моего брата! — вопит неизвестный мужчина и набрасывается на Старейшину с мечом наперевес. — Ты хотя бы сожалеешь о его смерти, сука!?
Глупая попытка. Даже смешная. Но гнев, видимо, отключает желание жить.
Вэй Усянь лишь отходит немного в сторону. Пару нот и от заклинателя осталось только безжизненное тело и ещё одна орущая где-то в недрах подсознания душа. Как-будто Вэй Ин в самом деле знал, про кого говорил тот заклинатель! Он уже убил тысячи людей и запомнить какого-то брата? Пф! Как самонадеянно! Да и если бы запомнил, что это могло изменить? Он бы не раскаялся. Возможно, пару годиков назад, да, но не сейчас.
Наверное именно это чувствует испытывает человек перед смертью. Одинокое безразличие.
«Ну всё, пора заканчивать. Ещё немного и точно потеряю контроль! Прости, шицзе, что не был хорошим братом. И ты, шиди, тоже прости…»
Только брат и сестра заставили Вэй Ина слегка улыбнутся, но эмоции не продержались на лице долго. Хотя сердце всё равно гулко билось в груди. Он будет скучать.
Наверное
В туже секунду в его руках, как по щелчку пальцев, появляется Тигриная печать. Всё на миг замирает. Боль, страдания, крики — всё становится лишь обыденностью, которая совсем скоро исчезнет, как и всё прошлое, в безграничной и всепоглощающей темноте.
Вот он уже готов влить в своё оружие остатки тёмной энергии. Закончить все страдания. Конечно, его тело скорее всего не выдержит, но так хотя бы Юньмэн понесёт минимальные потери. Старейшина закрывает глаза, испускает предсмертный вздох и…
— А-Ин! Ты где, А-Ин? — по полю боя вдруг разносится женский крик, полный страха и… нетерпения?… не важно.
Вэй Усянь в ужасе распахнул глаза. Сердце будто замерло, надеясь, что это только галлюцинация, посланная мозгом, всё ещё, видимо, борющегося за жизнь тела, но губы сами произносят тихое «Шицзе». Не прошло и секунды, как Старейшина во всё горло кричит, срывая связки:
— Шицзе! Шицзе, ты где!? — он в ужасе осматривается, пытаясь зацепится взглядом за такое
родное знакомое нежно-фиолетовое ханьфу. — Ответь мне, шицзе! Услышь меня!
— А-Ин! А-Ин, где же ты?
Вэй Усянь наконец-то увидел Цзян Яньли в толпе заклинателей и, решив, что ей всё же ничего не угрожает, уже собирался относительно спокойно придумать план, как вытащить её отсюда, но вдруг… Какой-то мертвец подбирается к девушке сзади и замахивается ржавым мечом… Уже во второй раз за эту ночь в ужасе распахнув глаза, Вэй Ин рывком поднёс ко рту флейту, разбивая губы от неожиданного столкновения тех с оружием. Но, совершенно не обратив внимания на то, что по подбородку катится свежая струйка крови, он опять начал играть какую-то довольно рваную мелодию, приказывая мертвецу утихомириться. Вот только Вэй Усянь, к своему ужасу, понял, что это не работает… Мертвец его не слушает… А мертвец ли тот вообще?…
— Не смей к ней прикасаться! — кричит Старейшина, бросаясь к сестре, не замечая других заклинателей, что пытаются его убить. — Шицзе, берегись!
И вот он уже практически закрыл собой сестру! Он практически смог защитить её! Но… не хватает всего пару сантиметров… Её пронзает меч. И самого Вэй Усяня будто пронзают чем-то острым. Так, что мысли вмиг выбились из головы, а тело отказалось работать.
Девушка бездыханно падает к Вэй Ину в руки. Если бы не крики ужаса и запах смерти вокруг, если бы не алая кровь на дорогих, но не слишком вычурных одеждах Цзян Яньли то, возможно, всё действо можно было засчитать за тёплые, практически наивные, детские объятия… Но дети повзрослели.
— Шицзе? Что с тобой, шицзе? — Вей Ин стоит на коленях и держит сестру на руках, прижимая её тело к груди. — Стой, шицзе! Ты куда? Нет… Не надо… ШИЦЗЕ!
Разум затуманивается, перед глазами всё плывёт, а душераздирающий крик тонет где-то среди окружившего сознание смрада. Голоса в голове теперь отдаются не просто где-то на заднем фоне, они будто разъедают разум изнутри. Больно. Очень больно.
— А-Ин… — хриплый голос девушки приводит Вэй Усяня в себя.
— Шицзе! — радостно кричит он, криво улыбаясь от счастья. Глаза его раскрываются шире и он нежно прижимает её к себе. — Ты жива!
— А-Ин… Я… ненавижу тебя…
Что?…
Вдруг весь мир вокруг Старейшины Илин пропадает, заменяясь давно знакомой тьмой. И даже тепло тела в руках пропало, оставляя призрачное ощущение радости.
«Шицзе ненавидит? Меня? Почему? Может я ослышался? Почему шицзе говорит такие слова!?»
Вэй Ин смотри на бледное лицо сестры, сжимая её трясущимися руками. Та радостно улыбается, уже практически переходя на смех.
Улыбается?
— Шицзе? Что с тобой?
— Ха-ха-ха! — хищная улыбка словно прорезала её когда-то милое лицо. — Ты идиот, Вэй Усянь! — она отталкивает
брата тёмного заклинателя и спокойно встаёт, будто никакого ранения и не было. — Я тебя ненавижу! По твоей вине погибли мои родители! Ты убил Цзинь Цзысюаня! Ничтожество!
— Я… Я невиновен… — шепчет Вэй Ин, с неясной надеждой смотря на сестру.
Она жива! Как хорошо, что она жива!
— Ха-ха-ха! Как это невиновен? А кто убил кучу людей? — она саркастически взялась за голову и заохала. — Ой-ой-ой! Во всём виноват не ты! Конечно!
— Шицзе… Я… — но не успел Вэй Усянь сказать и слово, как на его лицо опрокинули удар ноги, заставивший упасть на холодную землю. И ещё один удар. И ещё…
Во рту почувствовался жгучий вкус крови, нос, видимо разбитый, болезненно заныл, а в ушах зазвенело.
— Я не твоя Шицзе! Не смей меня больше так называть! — закричала она, продолжая бить ногой по лицу, что всё больше напоминало кровавое месиво.
Мир остановился. Вэй Ин красными глазами смотрел на свою сестру, а та, смеясь, смотрела на него. И била. Вот только в её взгляде, где раньше была любовь и забота, теперь виднелось лишь отвращение.
Спустя, казалось, бесконечные часы или, может, спустя всего мгновение, Цзян Яньли закончила избиение и посмотрела на свои "труды". Губы, разбитые донельзя, точно сломанный нос, а с подработка капает кровь. Хотя, на самом деле, кровь была везде. На земле, на стенах, на заклинателях, на разорванных одеждах самого Вэй Усяня. Алая жидкость успела чуть засохнуть, сковывая движения и причиняя неудобства, но заметить это просто невозможно на фоне окружающего кошмара.
Девушка лишь усмехнулась, явно довольная своей работой и подняла какой-то окровавленный меч.
— Сделай одолжение… Сдохни, тварь!
Грудь Вэй Усяня насквозь пронзил клинок, припечатывая того к алой земле. Адская боль разошлась по всему телу, не пощадив даже единый волосок. С губ, вместе с криком, хлынул поток из заполонившей всё красной жидкости и солёных слёз непонимания и неверия. А сердце и душа разрывались на куски — умирали вместе с телом.
Когда крик стал походить только на невнятный хрип, Старейшина почувствовал ещё чьё-то присутствие. Даже туман и слёзы в глазах не помешали Вэй Усяню заметить подол фиолетового одеяния.
Цзян Чэн…
— Кончай с ним поскорее, сестра! — его голос так и сочился неприязнью.
— Брат, ты уже забыл? Нас же попросили не убивать Вэй Ина.
— Да блядь! — выругался молодой Глава ордена. — Вот же сволочь! Даже убить тебя нельзя!
По его лицу прилетел ещё один удар ноги, удар куда сильнее, чем у Цзян Яньли. Наверное, он бы смог сопротивляться, не будь это
когда-то его самый близкие люди… Хотя Тигриная печать куда-то отлетела, флейта, наверное, валялась в ногах, а меча у Вэй Ина не было с тех пор, как Вэнь Цин пересадил его золотое ядро брату. Да и Старейшина прекрасно чувствовал как сознание покидает тело. Где-то рядом радостно смеялись Цзян Чэн и Цзян Яньли, уже празднуя победу. Другие заклинатели, видя, что план сработал как надо, побросали мечи и принялись с новой силой кричать что-то неразборчивое. Всё это смешалось в адском шуме, который будто продолжал издеваться над разумом Вэй Усяня. Старейшина уже практически потерял сознание, как вдруг услышал еле слышное:
— Вэй Ин…
«Кто-то хочет напоследок ещё раз проклясть меня? Я уже в аду! Чего они ещё хотят!?»
Почему-то только эту мысль внятно можно было разобрать их всего лабиринта криков и шёпота сознания.
Но ожидаемого «Чтоб ты сдох в адских муках» или «Пусть твоя душа никогда не переродится» Старейшина не услышал. Прежде, чем окончательно провалиться во тьму, до его ушей донеслось тихое-тихое, будто уже мёртвое:
— Прости…
